Кудринская хроника - Владимир Колыхалов

Летал над тайгою Савушкин, много летал. Дочь-то его, Галина, тому всегда поспособствовать рада. Она в кудринском аэропорту в кассе сидит, в ее же обязанность входит встречать и отправлять самолеты. Все пилоты, которые здешнюю сторону не обходят мимо, знакомы с ней. А с некоторыми она просто в большой человеческой дружбе. Вот часто сюда прилетает веселая симпатичная женщина — Валя Хозяйкина. Галина ее обожает и все удивляется, как она, по профессии врач-стоматолог, вдруг стала пилотом.

— И вовсе не вдруг, — улыбаясь, рассказывала как-то в диспетчерской Хозяйкина. — Через немалые трудности пришлось пройти. Два раза ездила поступать в летное училище. Мечта такая была у меня, с детства мечта! От аэроклуба до аэрофлота. Как поманило небо, так и держит.

Хрисанф Мефодьевич тоже в диспетчерской был в это время, справляться о вертолете к знакомому авиатору заходил, слышал тот разговор и думал: «Всего человек добивается, если захочет. И среди охотников женщины есть, и смелости, и выносливости у них хватает. И эта пилотша — из тех, из настырных. Молодец бабонька!..»

Новости в Кудрино первыми привозили они же — пилоты. О том, что тут собираются строить город, еще и молвы-то не было, молчали газеты и радио, а он, Савушкин, уже знал. Новость, впервые услышанная им от дочери Галины, постепенно начала подтверждаться. Сначала на окраине Кудрина шустро обосновалась группа сейсмических партий; через год прибавилось люду у геологов. А потом, так же быстро, стало врастать корнями и управление разведочного бурения. Главный инженер буровиков-разведчиков Виктор Владимирович Ватрушин и молодой начальник всей этой службы Саблин умели по-деловому и накоротко сходиться с людьми, все у них вертелось, кипело, хотя и трудностей поначалу перемыкали они будь здоров сколько. Дела их и жизнь проходили на глазах всего кудринского населения. Многое видел и Хрисанф Мефодьевич, даром что большую часть года в тайге проводил.

В размеренный, тихий, устоявшийся уклад жизни Кудрина стремительно врывалась новизна.

Мысль Хрисанфа Мефодьевича опять репейной колючкой ухватилась за старое, снова обеспокоила его душу: хватит, останется ли ему здесь шири-простору, будет ли он по-прежнему гарцевать в царстве тайги, или уж этому царству приходит конец? Он размышлял, прикидывал так и этак, и выходило, что простор пока еще есть и на этом просторе водится зверь, птица гнездится. Вот только побережней, порачительней не мешало бы быть! Не жечь, не рубить понапрасну. А то ведь что? Те же геологи, сейсмики, буровики начинают по осени тайгу утюжить на тягачах и «Уралах», дичь боровую с подъезда скрадывать и стрелять в несметных количествах. Глухари, косачи — птицы хоть и не глупые, но доверчивые. Подъезжай вплотную, приоткрывай дверцу кабины, выставляй ствол и пали, пока последний косач с ветки не упадет камнем. Не улетает боровая дичь от машины, когда она непуганая. По косачу бьют — он головой вертит, почку клюет как ни в чем не бывало. Не дикая, осторожная птица, а прямо какой-то смертник. Попадет пуля — камнем падает оземь. Другие сверху на него смотрят, ждут последней своей минуты…

Когда боровая дичь тут водилась тучами — столько ее наколачивали! В азарте в лютую жадность впадали и не замечали ее за собой. Это уже была не охота, а настоящий грабеж природы. Дичи и так битком в кузове, а стрелки из кабины по сторонам продолжают зыркать — не зачернеет ли где еще на вершине дерева глухарь или тетерев.

— Иметь бы вам совесть! — всегда с горечью говорил о таких разбойниках Савушкин. — Охота, конечно, дело азартное, но не терять же голову.

Теряли и совесть, и голову. А без совести, справедливо считал Хрисанф Мефодьевич, нормально жить человеку немыслимо. Кого совесть не гложет, тот и боли чужой не почувствует, куска хлеба голодному не подаст, руку в беде не протянет. У бессовестного душа, точно проржавевшая кружка: сколько не наливай в нее — не задержится. С бессовестным человеком лучше и дел не иметь. Бессовестные — это и Мотька Ожогин, и те, кто может ранней весной лосиху с теленком убить. Хрисанф Мефодьевич схватывался нередко с такими негодниками, тыкал в глаза им словом, крыл на чем свет стоит, и так хотелось по наглой физиономии кулаком припечатать, да мудро от этого сдерживался. Иногда помогало и слово. В тайгу едучи — оглядывались, боялись попасть ему под колючий взгляд.

В этих сражениях с браконьерами Савушкина крепко поддерживали и Ватрушин, и Саблин, и Румянцев. Ну а об участковом лейтенанте милиции Владимире Петровине и говорить нечего: тот всегда приходил на помощь охотнику в таких делах. Перво-наперво был проведен строгий учет огнестрельного оружия, у нарушителей ружья или отбирались, или владельцев двустволок и одностволок заставляли оформить все нужные документы, вступить в охотничье общество. Иные, косясь на Хрисанфа Мефодьевича, говорили ему:

— А сам-то ты соблюдаешь и сроки, и нормы отстрела? Полный порядок, что ли, блюдешь?

— Блюду. Я — промысловик, — отвечал Хрисанф Мефодьевич. — Сколько положено мне по договору, столько я и добываю.

— И ни в чем, ни в чем ты перед природой не виноват?! — домогались настырные.

Тут Савушкин задумывался и однажды ответил с полной честностью и прямотой:

— Виноват. Да еще как! Был случай, можно сказать, несчастный, когда я в тумане, на чучелах в скрадке по весне сидя, заслышал над головой шум крыльев и выстрелил на этот шум. И упал на воду, представьте себе мое горе, смертельно раненный лебедь…

— Вот видишь! — вскричали ему враз те, кого он стыдил и совестил за их безобразные дела в тайге. — Тяжкий грех на тебе самом!

Поник головою Савушкин, ничего не сказал — ушел. Но к порядку в охоте не переставал призывать и после этого откровенного разговора.

К счастью, оголтелых охотников среди приехавших осваивать недра было немного, и Хрисанф Мефодьевич верил, что сообща, миром можно и потеснить дурные наклонности.

2

Кудринские месторождения нефти и газа открыли давно, а подступиться вплотную долго не решались. Причины на то были серьезные.

На средней Оби, в пределах земли нарымской, уже широко осваивались два нефтегазоносных района, а кудринский (он же и парамоновский — по названию райцентра) все еще оставался как бы в резерве. И сам лот третий район был менее доступен, чем те северные два. Дороги в Кудрино не вели никакие. Речки по здешней земле, правда, текли, но маловодные, извилистые: теплохода по ним не отправишь и тяжелой груженой баржи — тоже. Мелкие суда тут ходили лишь в короткое время весеннего паводка. А завозить сюда предстояло все — от гвоздей до гравия, которого здесь не имелось. А сколько других разных грузов намечалось доставить в Кудрино! И в огромных объемах.

— Подкопят силы, дождутся зимы и двинутся к нам скопом, — говорил Хрисанф Мефодьевич, когда речь заходила в Кудрине на нефтяную тему. — Сначала надо сюда дорогу построить. Без нее по нашим пням да колодам и по морозу зимой не много напрыгаешь. Я зимником раз проехал до областного центра, так боже ты мой! Думал, все зубы повыпадают, и придется мне их потом собирать по кабине «Урала».

— Насчет дороги кадровый охотник Савушкин мыслит правильно, — замечал со всегдашней своей ухмылочкой директор совхоза Румянцев. — Проложат дорогу — начнут разработки. А к этому сразу же нужно нефтепровод в строй вводить. Без него и нефть нашу девать будет некуда. А государству она нужна! Кудринские миллионы тонн еще как пригодятся! Ты читаешь газеты, Хрисанф Мефодьевич? Во всем мире — энергетический голод.

— Читаю, когда ты мне в зимовье почту пересылаешь с попутчиками. Или сам завозишь! — подмигивал Савушкин. — В тайге, по правде, я больше радио слушаю. И приятно, если про Кудрино наше Москва говорит. Уже несколько раз в последних известиях вспоминали!

Да, все верили в тихом Кудрине, что придет время, и задрожит земля не от грома — от гусениц сверхтяжелых машин, от вертолетного грохота, от поступи сотен прибывших сюда людей. До той поры кудринцы жили с некоторой долей зависти к своим северным соседям, где давно уже били фонтаны и полыхали красные, дымные зарева факелов, по ночам далеко озаряя пространство. Сама Парамоновка, как райцентровское село на Оби, несколько лет тому назад уже слегка прикоснулась к громкой славе нарымской земли, когда рядом с поселком прошел своей серединой мощный нефтепровод. Тогда в Парамоновке был организован штаб стройки. Туда на целые месяцы залетали важные лица из министерств и главков — как говорится, дневали и ночевали в Парамоновке. И секретари обкома партии жили подолгу здесь, чтобы на месте, без промедления, разрубать возникающие узлы, влиять на ход важной стройки. Нефтепровод соорудили в короткий срок, и на митинге по случаю «красного стыка» руководитель областной партийной организации Викентий Кузьмич Латунин сказал речь, в которой были и такие слова: