Газета "Своими Именами" №40 от 02.10.2012 - Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль)

А ещё хотел сказать вот что. 24 августа вы напечатали в «Правде» очередную статью о Николае Рубцове (всего, как уверяет Интернет, на ваших страницах было 50 публикаций о поэте). Я вам, кажется, писал, что в своё время для издательства «Советский писатель» (заведовал редакцией поэзии Егор Исаев) мне довелось дать внутреннюю рецензию на одну из первых книг Рубцова. Поэт он искренний, душевный, но негромкий, скромный по своим творческим возможностям. Сделав несколько замечаний и высказав ряд пожеланий, я одобрил рукопись, рекомендовал её к изданию. Но Егор почему-то её не издал.

И вот читаю в вашей статье: «волшебный поэтический голос»... «божественный дар»... «необыкновенное явление русского духа»... «воистину великий поэт»... «необъятность мира Рубцова»... «поистине народная лирика»... «гениальный поэт»... «гений мирового масштаба»... «Рубцовские центры создаются во множестве мест от Находки до Североморска»... ещё раз, чтобы все крепко помнили: «гений мирового масштаба»... В предыдущей статье вы ставили Рубцова в один ряд с Пушкиным и Есениным. Но ведь при всей его пронзительной талантливости и Есенин-то не стоит рядом с Пушкиным. Я вам писал и об этом.

Рубцова заметил и расхвалил Вадим Кожинов, человек эрудированный, многоопытный, честный. Но, увы, его поэтический вкус и политические пристрастия порой давали сбой. Он, например, решительно, безоговорочно перечеркнул замечательное стихотворение Евгения Винокурова «В полях за Вислой сонной...», на слова которого написана столь же замечательная песня. При этом гармонию критик поверял даже не алгеброй, а арифметикой.

По поводу строк

Девчонки, их подруги,

Все замужем давно

он писал, что это противоречит статистическим данным последней переписи населения: мужчин существенно меньше женщин, и все до одной девчонки выйти замуж не могли.

А вспомните, как в беседе с вами, напечатанной в «Правде», Вадим упрямо и несуразно защищал Солженицына.

Но ему и в голову не пришло бы именовать Рубцова гением мирового масштаба. Он-то знал, что их не так уж и много. Гомер, Данте, Шекспир, Сервантес, Гёте, Пушкин, Достоевский, Толстой... И Рубцов?

Во всех публикациях о Рубцове приводится его стихотворение «Видение на холме», иногда только оно одно, как у вас теперь. Надо полагать, что его вы считаете самым необыкновенным и волшебным, самым гениальным и народным, наиболее характерным для поэта.

Взбегу на холм и упаду в траву.

И древностью повеет вдруг из дола!

И вдруг картины грозного раздора

Я в этот миг увижу наяву...

Верне, увижу не наяву, а как наяву. А когда это случится, при каких обстоятельствах? Неизвестно. К тому же от рифмы дола-раздора веет совсем не древностью, а Евтушенкой.

Пустынный свет на звездных берегах

И вереницы птиц твоих, Россия,..

А что это такое «пустынный свет» - какой-то свет какой-то пустыни? И непонятно, что за «берега». Есть выражение «звездный час», но что такое – звездные берега? И вот всё это

Затмит на миг в крови и жемчугах

Тупой башмак скуластого Батыя.

«Башмак» здесь уместен, ибо это слово татарское, но жемчуга на нём выглядят странно.

Россия, Русь, - куда я ни взгляну...

За все твои страдания и битвы

Люблю твою, Россия, старину,

Твои леса, погосты и молитвы...

Но разве страдания и битвы были только в старину? Стихотворение написано в 60-е годы. Тогда можно было любить не только старину, не только погосты и молитвы. Было и в ту пору кое-что достойное любви, и немало, в том числе не просто битвы, а великие победы, как в совсем недавнем прошлом, так и именно в те дни. Вспомнить хотя бы Юрия Гагарина – 1961 год. Но автора современность не вдохновляла.

Люблю твои избушки, и цветы,

И небеса, горящие от зноя...

Избушки и цветы – явно несоразмерное перечисление. Вот как у Бунина:

И цветы, и шмели, и трава, и колосья...

Это один ряд, так сказать, земной. За ним следует ряд «небесный»:

И лазурь, и полуденный зной...

И просто «зной» гораздо выразительней велеречивых «небес, горящих от зноя», которые вовсе и не горят, а скорее меркнут от зноя.

И шепот ив у омутной воды

Люблю навек, до вечного покоя...

«У омутной воды» - плохо. «Люблю навек» - тоже. Можно сказать «полюбил навеки» или «век буду любить», но не так, как здесь. И вообще такого рода предметно-перечислительная манера признания в любви не производит впечатления. Сравните, как у Лермонтова в стихотворении «Родина»:

Я люблю - за что, не знаю сам -

Её степей холодное молчанье,

Её лесов безбрежных колыханье,

Разливы рек её, подобные морям;

Просёлочным путём люблю скакать в телеге

И, взором медленным пронзая ночи тень,

Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,

Дрожащие огни печальных деревень.

Люблю дымок спалённой жнивы,

В степи кочующий обоз

И на холме средь желтой нивы

Чету белеющих берез.

С отрадой, многим незнакомой,

Я вижу полное гумно,

Избу, покрытую соломой,

С резными ставнями окно;

И в праздник, вечером росистым,

Смотреть до полночи готов

На пляску с топаньем и свистом

Под говор пьяных мужичков.

Вот что такое божественный дар, волшебный голос, вот что такое гений, Виктор Стефанович. Одни лишь «дрожащие огни печальных деревень» чего стоят и насколько это сильней, чем «пустынный свет на звездных берегах», неизвестно что означающий. А «пляска с гиканьем и свистом»! А «говор пьяных мужичков»!. Здесь тоже перечень, но не как в инвентарной ведомости – гений «перечисляет» картины жизни и они проходят перед читателем во всей яви.

Рубцов продолжает:

Россия, Русь! Храни себя, храни!..

Хорошенький совет матери-родине: храни себя сама. По принципу «спасение утопающих - дело рук самих утопающих». Русские поэты от Пушкина до наших дней предпочитали в таких случаях выражать готовность всего народа, в том числе и свою собственную, хранить Россию, Русь. Не так ли?

Иль нам с Европой спорить ново?

Иль русский от побед отвык?

Иль мало нас? или от Перми до Тавриды,

От финских хладных скал до пламенной Колхиды,

От потрясенного Кремля до стен недвижного Китая,

Стальной щетиною сверкая,

Не встанет русская земля?

Нам... нас... Это сказано от лица всего народа. Но через сто лет то же самое – у Ахматовой:

Мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово...

Мы... И надо думать, поэтесса имела тут в виду не только русское слово, язык, а весь русский мир.

Другие поэты выражали и свою личную готовность хранить родину. Ольга Берггольц в первые дни войны писала:

Мы предчувствовали полыханье

Этого трагического дня.

Он пришёл. Вот жизнь моя, дыханье.

Родина! Возьми их у меня!

На фоне таких образцов патриотической русской поэзии призыв Рубцова выглядит довольно странно: спасайся, мол, родина, как можешь, а я погляжу.

А дальше в разговоре поэта с родиной начинается какая-то мистика:

Смотри, опять в леса твои и долы

Со всех сторон нагрянули они,

Иных времен татары и монголы...

Евреи, что ли? Но они вовсе не в лесах, а в газетах, журналах, в театрах, на киностудиях... Да нет, не евреи, ибо

Они несут на флагах черный крест...

У евреев, как и у татар, вроде бы, никаких черных крестов и вообще крестов нет и не было. А тут:

Они крестами небо закрестили...

Не только леса и долы, но даже небо! А как добрались туда? Тут уж приходят на память немцы. У тех действительно и на груди, и на танках, и на самолётах были кресты. Но это же всё в прошлом, все леса и долы мы освободили от них, вышвырнули, разбили. Так что, видение прошлого терзает поэта? Непонятно.

И не леса мне видятся окрест,

А лес крестов в окрестностях России...

Вот до чего! Но позвольте заметить, что окрестности России это не сама Россия, а сопредельные земли, тогда, в 60-е годы, это были Польша, Венгрия, Румыния и другие страны, теперь - Украина, Белоруссия, Грузия и т.д. Так почему, спрашивается, в 60-е годы поэта так тревожили какие-то непонятные кресты в Польше, Венгрии и в других окрестностях России? Совершенно непонятно. С другой стороны, он сам противоречит себе: то говорит, что кресты нагрянули в русские леса и долы, то они видятся ему в окрестностях России. И опять: