Русская гейша. Тайны обучения - Таня Кадзи

Утром мы расстались. Я вернулась в гостиницу, а Антон – на работу в ресторан. Ночь была утомительной в физическом плане, и я с наслаждением забралась в широкую постель. Вспоминая страстные ласки Антона, я уснула с улыбкой на губах. И проснулась уже под вечер от своего собственного крика. Сев в постели, я огляделась по сторонам и поняла, что это был всего лишь сон.

Я отчетливо видела, как сижу ночью на берегу Токийского залива и смотрю вдаль. Небо было совершенно черного цвета, как и вода под ним. Она медленно колыхалась и казалась движущимся черным маслом, тяжелым и матово блестящим. Прямо передо мной у горизонта висел огромный багровый диск встающей луны. И вот на серебристо-багровой лунной дорожке появилась узкая лодка, плывущая ко мне. Какие-то тягучие и тоскливые песнопения сопровождали мерный ход лодки. Она приближалась медленно и неотвратимо, покачиваясь на тяжелых волнах в багрово переливающейся полосе лунной дорожки. Черный нос лодки был узким и поднятым вверх. И я увидела, что за ним неподвижно стоит человек. Я встала и вгляделась в его серое лицо с закрытыми глазами. Это был Петр. Лодка подплывала все ближе к берегу, и я, почему-то с трудом передвигая ноги, шла ей навстречу, не отрывая глаз от любимого лица. Но когда она была почти у самого берега, из воды вдруг полезли вверх голые черные деревья. Они обхватили лодку со всех сторон, словно длинные крючковатые пальцы.

– Что это? – в отчаянии закричала я. – Что это за деревья?!

– Это ракиты, – четко и печально произнес Петр. – Это ракиты… – повторил он затихающим голосом.

И я увидела, как лодка медленно ушла под воду, захваченная сомкнутыми деревьями. Я подбежала к кромке воды. Но даже ряби не осталось. Вода мерно покачивалась тяжелыми масляными черными волнами, баюкая багровую дорожку вставшей луны…

Через неделю я уехала в Москву. Этот сон словно провел какую-то черту в моей жизни, отделив прошлое, в которое возврата мне не было. Я понимала, что настало время перемен.

Антон плакал, не скрываясь, в аэропорту Нарита, когда поехал провожать меня. И сказал, что тоже здесь долго не задержится. Я отдала ему ставшие ненужными мобильные телефоны, предварительно очистив память. Митихиро попрощался накануне, подарив нитку красивого черного жемчуга, который добывают в Окинаве. Тору и Манами все-таки попросили передать диски Юкио, и я согласилась. Перед расставанием я простила их в душе и отдала Тору сувенирный набор для харакири, не желая везти его в Москву.

Но, видимо, правда, что наши мысли материальны, а я так долго жаждала мести. Хочу закончить, немного забегая вперед, эту часть моего повествования трагической картиной в истинно японском духе.

Через месяц после моего отъезда Манами сбила машина, когда она выполняла обязанности дорожного полицая. И это было странно, так как японцы крайне осторожны на дорогах, ездят аккуратно и практически не нарушают правил. Два дня она пробыла в коме, потом скончалась. Тору на третий день после ее смерти пронзил себе горло кинжалом. Подозреваю, что это был именно тот самый кусунгобу, который я тогда занесла над ними, спящими, но так и не смогла опустить. А потом подарила Тору.

Свиток пятый

Тень тюльпана на высохшей почве

Путник в дальней стране!

Вернись, тебе покажу я

Истинные цветы».

Басё

Москва встретила меня довольно сильным ветром и ярким солнцем. Юкио ждал меня в аэропорту. И увидев его узкие черные глаза, я вдруг почувствовала, будто все еще нахожусь в Нарита.

– Здравствуй, Таня, – сказал он на хорошем русском языке.

И я мгновенно пришла в себя.

– Привет, Юкио, – улыбаясь, ответила я. – Как дела?

– Хорошо, – немного настороженно ответил он. – А ты изменилась.

– Да? – кокетливо спросила я, подумав: «Ты тоже».

Юкио выглядел уставшим. Под глазами виднелись темные круги, кожа была бледной с желтоватым оттенком.

– Ты очень похорошела, – после паузы добавил он, внимательно меня оглядев.

«Надо же, – подумала я, – какие дурные манеры, так пялиться на девушку! Пожил у нас и уже забыл о японской воспитанности».

– Пошли, – лаконично сказал он, подхватывая мой чемодан.

И мы отправились на стоянку к его машине. Сев за руль, Юкио повернулся ко мне и тихо спросил:

– Ты привезла?

– Сувениры? – сделала я круглые наивные глаза. – Так, кое-что для родных. Прикупила перед отъездом в дешевом магазине. Помнишь, есть там у вас такие «Все за сто иен»? Так, пустячки, керамические пиалки тяван, куколки в национальной одежде, бумажные веера. А тебе тоже что-нибудь было нужно? Я не знала.

Я увидела, как заходили желваки на его впалых щеках, но он сдержался.

– Да, чуть не забыла. Тору просил передать кое-что для тебя, – невозмутимо добавила я.

Юкио развернулся ко мне, но промолчал. Я достала из сумки сверток и протянула ему. Он взял и быстро убрал в карман пиджака.

– Куда тебя отвезти? – более спокойно спросил он.

– На Казанский вокзал, – ответила я. – Хочу сегодня же уехать домой.

– А ты… – начал Юкио и замолчал.

Я ждала продолжения, нахмурив брови.

– Нет, ничего, – сказал он.

Мы поехали. Я с любопытством смотрела в окно. Моя психика реагировала на знакомый пейзаж довольно странно. Уехала я всего несколько месяцев назад, а казалось, что прошла целая жизнь, которую я провела на другой планете. И сейчас, вернувшись, я начинала узнавать родные картины с какой-то щемящей и неприятной болью в душе. Хотя была только середина августа, но на некоторых березах уже появились, словно светлые пряди в темной прическе, отдельные ветви с желтыми листьями, так называемые осенины. Небо, несмотря на яркое солнце и ветер, было покрыто дымкой и выглядело мутно-голубым. Машины, запрудившие Ленинградское шоссе, казались после многообразия японских марок одинаковыми, и их водители одинаково стремились нарушить правила. Мой глаз, привыкший к упорядоченному движению и неукоснительным соблюдениям правил дорожного движения – я сама видела, как глубокой ночью на пустой дороге в Мегуро стояла «Тойота» у светофора и прилежно ждала, когда зажжется зеленый, – постоянно цеплялся за эти нарушения. Юкио ехал по-японски аккуратно и периодически искоса поглядывал на меня.

– А ты сразу на вокзал? – все-таки начал он разговор.

– Поезд вечером. А я хочу сегодня же уехать. Я даже родителям не сообщила, как-то враз собралась. Решила, что сделаю сюрприз.

– А ты не хочешь заехать к Елизавете Викторовне? – после паузы спросил Юкио.

– А кто это? – с недоумением поинтересовалась я, стараясь, чтобы голос звучал естественно.

– Неужели не помнишь? – настороженно спросил он.

– Не-а, – равнодушно ответила я.

Юкио замолчал. Потом зачем-то свернул к обочине.

– Мы куда? – немного испуганно спросила я.

– Да что-то голова болит, – нехотя признался он. – Давай немного постоим тут, воздухом подышим.

Он съехал с трассы на узкую дорогу, тянущуюся через поле к видневшемуся за ним какому-то поселку. Остановив машину, Юкио открыл дверь и закурил. Но остался в машине. Я вышла поразмять ноги. В высокой траве копошились какие-то букашки, жужжали мухи. Я нагнулась к соцветию маленьких ромашек и вдохнула горьковатый аромат цветов.

– Вот что странно, – тихо сказал за моей спиной Юкио, – на имя Петра был открыт счет в одном токийском банке. И деньги в день его смерти исчезли. Он снял все без остатка. А там была очень приличная сумма. Тебе что-нибудь известно об этом?

Я медленно повернулась, стараясь принять беззаботное выражение лица. Хорошая практика у госпожи Цутиды, которая заставляла нас всегда иметь безмятежный, отстраненный от земных забот вид, помогла мне в этом. Я хлопнула ресницами и спокойно произнесла:

– Впервые слышу об этом. А тебе разве Тору не рассказал, что я рассталась с Петром еще до его смерти?

– Рассказал. Но полиция нашла вот это, валяющееся на циновке возле его тела.

Юкио порылся во внутреннем кармане пиджака и протянул мне заколку для волос в виде перламутровой бабочки. Ее купил мне Петр в Гиндзе в день нашего прилета в Токио. Я в оцепенении смотрела на нее. Потом взяла и изобразила прохладную радость.

– Да, это моя заколка, – невозмутимо ответила я. – Я, видимо, затеряла ее в твоей квартире, а Петр нашел. Да мало ли почему она могла валяться на полу! – немного раздраженно добавила я.

– Допустим. Но согласись, что исчезновение такой суммы денег не может не настораживать.

– А тебе-то какое дело до чужих денег? – насмешливо поинтересовалась я.

– Деньги были не совсем чужие. Это общественные, предназначенные для кое-каких дел.

Я прикусила язык, с трудом удержавшись от злобной реплики.