Семен Бабаевский.Кавалер Золотой звезды - Семен Бабаевский

— Что ж ты все это мне доказываешь? — спросил Тимофей Ильич. — Стоит зачинать дело — зачинайте. Молодые начнут, старики помогут.

— Пойду сегодня к Савве. Из-за Саввы я чуть с Хохлаковым не поругался.

— Опять? — удивился Тимофей Ильич. — Ты Льва Ильича ни про то ни про се обидел. А теперь уже с Федором Лукичом? Да ты эдак и со всем районом поругаешься. А к чему? — Тимофей Ильич тяжело вздохнул. — И мой ты сын, а не пойму я тебя. И чего тебе еще надо? Слава, почет тебе. Ну, чего ж еще?

— Чего еще? По-вашему, батя, то, что я Герой Советского Союза, так все это вроде мягкого дивана. Лежи, блаженствуй и наслаждайся жизнью. А мне лежать не хочется. Такая жизнь не по мне. Разве трудно меня понять?

— Ну, бог с тобой, живи как знаешь… Ты уже не маленький. — Тимофей Ильич поднялся. — Я и так с тобой засиделся. Меня давно на огороде ждут. Такой славный дождик выпал.

Берегом Кубани Сергей прошел на край станицы и зашел во двор деда Евсея. Семен уже починил погреб и мыл в ведре руки. Увидев Сергея, он так обрадовался, что нечаянно опрокинул ведро и, вытирая о рубашку руки, побежал навстречу.

— Сережа! Где же ты пропадал?

— Катался.

— Смуглянку разыскивал?

Сергей рассмеялся.

— Да.

— И нашел?

— Нашел, только не смуглянку, а Ирину Любашеву. Это ее настоящее имя.

— Везет же тебе, — искренно позавидовал Семен. — А у меня дела плохие.

— Что такое?

— Зря к тебе ехал. Хочу перебраться жить к старикам Семененковым. Сами просят. Такие они потешные, как дети.

— А разве у моих родных тебе плохо?

Семен грустно посмотрел на друга.

— Из-за Анфисы не могу я там оставаться. Тимофей Ильич бунтует. Давай сядем. Я тебе все, все расскажу.

И друзья сели на бревно в тени под старой яблоней.

Глава X

После обеда Сергей пришел в станичный Совет. Во дворе стояла тачанка, до такой степени забрызганная грязью, что все — и рессоры, и колеса, и ось, и крылья, казалось, были слеплены из глины. Кучер, коренастый и большеголовый парень лет семнадцати, распрягал лошадей, мокрых, с курчавой шерстью и с мыльной полоской между ног. Кучера звали Дорофеем. У него были застенчивые голубые глаза, шишковатый нос и белесые брови. Широкое лицо его было так опалено и солнцем, и горячими ветрами, что цветом напоминало потемневшую бронзу. Свою должность Дорофей ставил очень высоко, считая, что далеко не каждому дано быть кучером станичного Совета. Любил рассудительно поговорить о дорогах, о повадках лошадей, о выпасе и водопое.

— А мы только что примчались со степи, — гордо сообщил он, вешая на дышло хомут. — Ой, и дороги грязные!

Поговорив немного с Дорофеем и узнав от него, что Савва ушел домой обедать, Сергей направился к Остроухову.

Савва после женитьбы жил отдельно от отца, в домике недалеко от площади. Открывая калитку, Сергей увидел небольшой двор, поросший травой, и услышал такой дружный детский крик и писк, что в недоумении остановился. «Э, да я, кажется, набрел на детские ясли», — подумал он и хотел было спросить проходившую мимо двора девушку, здесь ли живет председатель станичного Совета, как услышал голос:

— Сережа! Заходи!

Савва шел к нему в грязных и еще не высохших сапогах, без рубашки. Он только что умылся и теперь вытирал упругое крепкое тело широким полотенцем. Он сжал руку Сергея влажными и сильными пальцами, пригладил ладонью мокрые, падавшие на глаза волосы; и весело посмотрел на дом, откуда доносился детский плач.

— Семейство бунтует! — смеясь, сказал он. — Свой оркестр.

— Много их у тебя? — поинтересовался Сергей.

— Пока четверо.

— Почему — пока?

— Жду пятого. — Савва смутился, заметив на лице у Сергея улыбку. — Да хоть бы на пятый раз девочка родилась, а то одни хлопчики, как на заказ. И до чего крикливые.

— А ведь давно ли ты был холостяком?

— Давно, Сережа, давно. Помнишь, ты уехал учиться, а я женился. А потом война. Времени прошло немало.

— Значит, пока я воевал, ты готовил резервы?

— Хлопчики славные, — самодовольно проговорил Савва. — Заходи в дом. Я думал, что Хохлаков тебя не отпустит. Небось жаловался, меня поругивал. Дескать, сякой-такой, на фронте не был, пороху не нюхал. Любит упрекнуть. А когда я просился в армию, сам же кричал: «А кто будет в тылу победу ковать?»

Они вошли в комнату. Оказалось, что плакали два младших сына — оба пухленькие, головастые, с большими серыми глазами. Увидев Сергея, мальчики тотчас умолкли. Савва взял полотенце и вытер мокрые глазенки и щеки ребятишек, навел порядок и под их носами, а потом усадил за стол, где старшие сыновья ели молочную кашу.

— А вот и главная виновница, — сказал Савва, когда и дверях показалась его жена, Анюта, с пучком зеленого лука в руках. — Познакомьтесь. Ты, Сережа, мою женушку не знаешь. Она у меня хуторская, Анюта, а это тот самый Сережа. Помнишь, я о нем часто тебе рассказывал?

— Интересно, что он обо мне рассказывал? — спросил Сергей, пожимая маленькую и мягкую руку хозяйки.

— Будто ты в танке горел. А я не верила. Как же может железо гореть?

— Сережа, помнишь, в газетах о тебе писали? — пояснил Савва.

— Бывает, когда на войне и железо горит, — сказал Сергей, рассматривая жену своего друга.

Анюта была невысокого роста, и при ее полноте даже беременность мало что изменила в ее фигуре. Движения у нее были плавные, спокойные, говорила она тихо; глаза серые, веселые. К детям у нее была какая-то врожденная ласковость. Казалось, она и родилась для того, чтобы быть матерью большого семейства. С детьми обращалась умело; одного возьмет на руки, другого приласкает, тому застигнет рубашонку, того поцелует.

Когда кончился обед и Анюта увела детей во двор, Сергей сказал:

— Завидую. Славная у тебя жена. Такая быстро в матери — героини выйдет!

— А ты не завидуй, а следуй моему примеру.

Сергей вспомнил Ирину, курган, залитый лунным светом, и ничего не ответил. Друзья молча прошли в соседнюю комнату, сели на диван и закурили.

Савва посмотрел на друга и сказал:

— Ну, как тебе после военной жизни нравится наш, так сказать, глубокий тыл?

— Говоря по совести, не очень.

— Отвык?

— Нет, не отвык… Почему стоите на месте? Почему теряете золотое время?

— Не наша вина.

— А чья же?

— Ты слышал мой разговор с Хохлаковым? Разве убедишь?

— А зачем убеждать? Федор Лукич обвиняет тебя в чрезмерной мечтательности. И он прав. Ты мечтаешь, а надо действовать. Пойми сам, какой толк от твоих рассуждений? Не рассуждать надо о красивой жизни, а строить ее. Как? А очень просто. Начать с того, что составить пятилетний план Усть-Невинской и положить этот план на стол тому же Хохлакову. Да чтобы там было сказано все, и сказано точно: и что строить, и когда, и где, и сколько потребуется строительного материала, рабочей силы, чтобы в этом плане всем трем колхозам было отведено должное место, — тут и повышение урожая, и рост поголовья скота, и развитие садоводства, и строительство ферм, полеводческих станов, разведение птицы. Когда все это будет лежать на столе у Хохлакова, тогда можно вести не отвлеченный, а конкретный разговор. Тогда мы можем сказать: будьте любезны, Федор Лукич, рассмотрите наши предложения и утвердите. А не захочет, скажет, что все станицы должны идти в одном строю, мы пойдем в райком, к Кондратьеву. Если и там нас не поддержат, поедем в край, в Москву, а своего добьемся. А ты как думал? Тут одной мечтой ничего не сделаешь.

Савва опустил голову, задумался.

— Вот что, Савва, — после короткого молчания заговорил Сергей, — созывай на завтра заседание исполкома с участием председателей колхозов и бригадиров. Начнем обсуждать пятилетний план станицы. А то может случиться и так: пока ты будешь мечтать, соседи обгонят.

— Зачем же созывать исполком? — удивился Савва. — Давай сперва вдвоем сядем и напишем. Можно учителей пригласить, чтобы все это грамотно составить.

— Написать мы всегда успеем, — сказал Сергей, вставая. — Раньше послушаем людей, что они скажут. Пусть и тебя малость покритикуют!

— За что?

— А за то, что до сих пор не обсудил этого вопроса.

— Да я и думал… — Савва не договорил. — А где бы нам собраться? Весь народ в поле.

— И соберемся в поле. В какой-нибудь полеводческой бригаде. Словом, ты все это обдумай.

— А кто сделает доклад?

— Обойдемся без доклада. Сделаешь небольшое сообщение. Важно, чтобы другие говорили.

Разговор затянулся до вечера. Друзья условились и о том, что заседание состоится на стане колхоза имени Кочубея, поля которого лежат в центре, и о том, что Савва переговорит с председателями колхозов и подготовит их к выступлению, и о том, что необходимо пригласить агрономов, зоотехников, огородников.