А душу твою люблю... - Агния Кузнецова (Маркова)

Время пощадило небольшой деревянный особняк, где были так счастливы Пушкины. Здесь написал поэт последние строфы «Евгения Онегина» – письмо Онегина к Татьяне.

Теперь в этом доме музей. В комнатах Натальи Николаевны и по сие время сохранились незаконченная вышивка, поваренная книга, которой пользовалась молодая жена, романы «Красное и черное» Стендаля и «Собор Парижской богоматери» Гюго. Их читали она и Пушкин.

И самое ценное, что уцелело до наших дней, переписанная в то время ею для мужа поэма «Домик в Коломне» – еще одно доказательство того, как дорого было ей творчество Пушкина с первых же месяцев их совместной жизни.

Родные и друзья чувствовали, что брак этот счастливый.

Четвертого дни воспользовался снятым карантином в Царском Селе, чтобы повидаться с Ташей, – писал 24 сентября 1831 года Дмитрий Николаевич Гончаров деду Афанасию Николаевичу, – я видел также Александра Сергеевича; между ними царствует большая дружба и согласие; Таша обожает своего мужа, который так же ее любит; дай бог, чтоб их блаженство и впредь не нарушалось.

Женка его очень милое творение, – писал Жуковский князю Вяземскому и А. И. Тургеневу. – И он с нею мне весьма нравится. Я более и более за него радуюсь тому, что он женат. И душа, и жизнь, и поэзия в выигрыше.

Я уверен, что ты несмотря на все ужасные перевороты, которые тебя окружают, еще никогда не был так счастлив и покоен как теперь, – писал Пушкину Нащокин 15 июля 1831 года.

Мой брат и его жена проведут лето в Царском Селе… Они в восхищении друг от друга; моя невестка – очень очаровательная, хорошенькая, красивая и остроумная, к тому же и очень славная, – сообщала сестра Пушкина Ольга Сергеевна Павлищева.

Пушкин часто читал свои стихи жене, а также и своей приятельнице Александре Осиповне Россет. Наталья Николаевна видела, что ее мужа и эту женщину связывает обычная дружба, но все же ревновала его даже потому, что ей казалось: к оценке Александры Осиповны его стихов он прислушивался больше, чем к ее высказываниям. Возможно, оно так и было: ведь Наталья Николаевна в те годы была еще столь молода и неопытна в работе мужа. Опыт придет с годами. Позднее Пушкин уже вполне доверял ее вкусу и пониманию литературных дел. В 1836 году, уезжая в Москву, он поручил жене вести многие дела по «Современнику».

Как трудно было тогда управлять хозяйством, воспитывать детей и заниматься делами «Современника».

…Александр Сергеевич обычно зазывал дам в кабинет, где он любил писать лежа на кушетке, а исписанные листы опускать прямо на пол. Около кушетки стоял стол, заваленный книгами, бумагами, рядом с чернильницей лежали перья. На окнах не было гардин. Он любил солнце и жару. «Это у меня от предков», – усмехаясь, пояснял он.

Несмотря на вспыхивающее порой чувство ревности к Александре Осиповне, Наталья Николаевна любила эти уединенные часы, посвященные ей и Россет. Она наказывала горничной не беспокоить их. Обе дамы удобно устраивались в креслах. Окна были открыты на дорогу, но проезжающие изредка экипажи не мешали им.

Пушкин садился на стул, закидывая ногу на ногу, и это движение его, эта поза были аристократически изысканны, не нарочиты. Так дано было ему от рождения. Он читал увлеченно, звонко. Как любила Наталья Николаевна его голос! Как представляет его даже сейчас. Помнит, как загоралось его лицо, сверкали проникновенным блеском голубые глаза и, казалось, видели невысказанное, говорили о том, что умел понимать только он, далеко заглядывая в будущее, задумываться и беспокоиться о том, что еще никого не волновало. Наталье Николаевне в эти минуты он казался неотразимо красивым.

Когда Пушкин закончил чтение стихотворения, он обратился к дамам:

– Ну, как?

Александра Осиповна вместо ответа сказала, кивая хорошенькой головкой на открытые окна:

– Мимо проехал император. Ехал медленно, поглядывая в окна.

Близорукая Наталья Николаевна не заметила этого.

В следующий раз, когда Пушкин читал свои стихи – примерно в то же время, – мимо дома опять медленно проехала карета императора. Александра Осиповна не удержалась и, перебив Пушкина, показала на окно рукой – сверкнули на солнце кольца и браслет, – со смехом сказала:

– Император!

Пушкин скомкал в руке лист со стихами и уже не возобновлял чтения. Он не выносил, когда его перебивали, да и прогулки царя мимо дома поэту не нравились.

Через несколько дней раздражение Александра Сергеевича улеглось, и он снова читал свои стихи дамам, но уже в столовой, окна Наталья Николаевна предусмотрительно задернула шторами.

По этому поводу при встрече император с улыбкой спросил ее:

– А почему в ваших окнах всегда опущены шторы?

И все же Наталья Николаевна ревновала Пушкина к Россет. Умом понимала, что это женская слабость, а сердце не мирилось.

Вновь эта распря меж сердцем и разумом вспыхнула значительно позднее, когда Пушкин, зайдя в магазин на Невском, купил альбом для Александры Осиповны. Вместе с Натальей Николаевной они неожиданно пришли к ней с коротким визитом. Она вышла к ним наспех причесанная, в домашнем туалете, но, как всегда, свежая, красивая, жизнерадостная и приветливая.

– А я к вам с подарком, – сказал Александр Сергеевич и положил на стол альбом.

Она заинтересованно открыла его. На первой странице рукою Пушкина было написано: «Исторические записки А. О.***».

– Вы так хорошо рассказываете, – сказал Александр Сергеевич, – что должны писать свои записки. А вместо эпиграфа в этом альбоме я напишу вот что… – сел за стол, попросил чернила и перо. И написал, видимо, заранее сочиненные стихи:

В тревоге пестрой и бесплоднойБольшого света и двораЯ сохранила взгляд холодный,Простое сердце, ум свободныйИ правды пламень благородныйИ, как дитя, была добра;Смеялась над толпою вздорной,Судила здраво и светлоИ шутки злости самой чернойПисала прямо набело.

Александра Осиповна была до слез растрогана. Крепко пожала руку Пушкину и расцеловала Наталью Николаевну.

Все встречи с Россет здесь, в Царском Селе, проходили в присутствии Натальи Николаевны. Она взвешивала каждое слово, сказанное Пушкиным Александре Осиповне. Ловила их взгляды, и ничего не было во всем этом оскорбительного для нее. Друзья, связанные взаимным пониманием. И все.

Но вот прошлое Пушкина!.. О нем страшно было думать. Как плакала и отчаивалась она, когда он, как всегда, честно рассказывал обо всем, что было до встречи с ней.

…Анна Петровна Керн. Она еще жива. Она вторично, после смерти Керна, вышла замуж за Маркова-Виноградского. Еще при жизни Пушкина она занималась переводами. Переводила Жорж Санд. Когда Пушкин женился, встречи с ней почти прекратились. Иногда он заставал ее у своих родителей, иногда у сестры, с которой она была в дружеских отношениях.

Наталья Николаевна впервые увидела Анну Петровну Керн у Ольги Сергеевны. Даже по тому необычно заинтересованному и далеко не равнодушному взгляду, которым та быстро, как умеют это делать только женщины, окинула Наталью Николаевну с ног до головы, можно было понять все: и то, чем когда-то был для нее Пушкин, и гордость, тогдашнюю и теперешнюю гордость, – поэт посвятил ей одно стихотворение, написанное любящим сердцем, и обессмертил ее, Анны Керн, имя, сделав его причастным к великому поэту!

Дома, вспоминая Керн, Наталья Николаевна мысленно повторила тот стих Пушкина: она знала его наизусть, заучивала еще до замужества, и, совершенно успокаиваясь, сказала Александру Сергеевичу:

– Ты просто в Михайловском, в своем затворничестве, отвык от женской красоты. Лицо ее простовато, особенно губы…

Пушкин ничего не ответил, только мысленно улыбнулся: ему нравилось, что жена ревнует его даже к прошлому.

Ревновала она его и к балерине Истоминой Евдокии Ильиничне, которая танцевала партию черкешенки в «Кавказской пленнице».

– Я знаю, что когда-то ты волочился за нею, – говорила Наталья Николаевна, сердито грозя пальчиком.

Ревновала к Воронцовой, которую второй раз в жизни увидела она, уже будучи замужем за Ланским. Та вначале и не поняла, что за красавица перед ней, и только потом ей сказали, что это бывшая жена Пушкина. Воронцова и в молодые-то годы была хороша не красотой, а обаянием молодости, которое горело жгучим огнем в глазах, заливало румянцем щеки, зажигало пламенным темпераментом. А теперь все ушло. Перед Натальей Николаевной сидела длинноносая, некрасивая, стареющая женщина, годы стерли привлекательность лица, унесли изящество движений и фигуры.

Она ревновала Пушкина даже к Прасковье Александровне Осиповой – помещице Тригорского, маленькой, расплывшейся пожилой женщине, верному другу поэта и его дальней родственнице: ее сестра Вындомская была замужем за двоюродным братом матери Пушкина – Ганнибалом.