Леди и джентльмены - Джером Джером

В половине пятого он возвращался домой, будил семью и слуг и всех, от мала до велика, строил на вечернюю молитву. В пять ложился в постель и мгновенно засыпал.

В Сити над чудаком подшучивали, на Бейсуотер-стрит качали головами, однако он не обижался. Единственное, что по-настоящему огорчало, — это отсутствие духовного общения. По воскресеньям, в пять часов дня, он рвался в церковь, на службу, однако идти было некуда. В семь грустно поедал скромную дневную пищу. В одиннадцать подкреплялся чаем с булочками, а в полночь вновь начинал тосковать по гимнам и проповедям. В три ужинал хлебом и сыром и ложился спать рано — в четыре утра — в состоянии крайнего разочарования.

Застенчивый незнакомец замолчал, а мой друг встал, достал из кармана полсоверена, ни слова не говоря, положил на стол и взял меня под руку. Мы вместе вышли на палубу.

Не от мира сего

Вы приглашаете его на обед в четверг, чтобы представить нескольким джентльменам, которые давно мечтают с ним познакомиться.

— Только не перепутай, — предупреждаете вы, вспоминая прошлые промахи, — и не приди в среду.

Он добродушно смеется и пытается найти ежедневник.

— Не волнуйся, в среду не приду: предстоит рисовать фасоны платьев в Мэншн-Хаусе. А в пятницу уезжаю в Шотландию, чтобы в субботу попасть на открытие выставки. Так что в этот раз ничего не случится. Куда же, черт возьми, он запропастился? Ну ничего, сейчас запишу вот здесь. Ты свидетель!

Вы стоите над ним, пока он что-то царапает на чистом листе, а потом вешает лист над столом. Теперь уже можно не беспокоиться, и вы уходите.

— Надеюсь, он появится, — говорите вы жене в четверг вечером, одеваясь к обеду.

— А ты уверен, что он все правильно понял? — с нескрываемым подозрением уточняет жена, и сразу становится ясно: во всех неурядицах она обвинит вас и только вас.

Часы бьют восемь, и гости начинают собираться. В половине девятого жену таинственно вызывают в коридор, где горничная сообщает: в случае дальнейшего промедления кухарка полна решимости умыть руки — и в прямом, и в переносном смысле.

Жена возвращается в комнату и заявляет, что если обед вообще планируется, то лучше приступить к процедуре немедленно. Она определенно считает, что, притворяясь, будто ждете приятеля, вы просто разыгрываете роль, и было бы более мужественно и честно признаться, что попросту забыли его пригласить.

Пока подают суп и рыбу, вы рассказываете анекдоты о его необязательности. К тому времени, когда на столе появляется главное блюдо, пустой стул начинает навевать печальные мысли, а к жаркому разговор как-то сам собой переходит на умерших родственников.

В пятницу, в четверть девятого, он подлетает к двери и начинает истошно трезвонить. Услышав в холле знакомый голос, вы выходите навстречу.

— Прости за опоздание! — жизнерадостно вопит он. — Бестолковый возница свернул на Альфред-плейс вместо…

— И чего же ты хочешь теперь, когда все-таки явился? — перебиваете вы, испытывая множество разнообразных чувств, но только не симпатию. Он относится к числу старых друзей, и потому в данном случае грубость вполне позволительна.

Он смеется и хлопает вас по плечу.

— Чего хочу? Разумеется, обеда, дорогой мой. Умираю с голоду.

— О, в таком случае придется поискать что-нибудь съестное в другом месте, — ворчите вы. — Здесь рассчитывать не на что.

— О чем ты, черт возьми? — возмущается он. — Ты же сам приглашал меня на обед.

— Ничего подобного, — отрицаете вы. — Я приглашал тебя на обед в четверг, а не в пятницу.

Он недоверчиво хмурится.

— А почему же тогда в голове отложилась пятница?

— Потому что у тебя такая голова, что, когда речь идет о четверге, в ней застревает пятница, — объясняете вы и злорадно добавляете: — Кажется, в пятницу ты должен был уехать в Эдинбург.

— О небо! — восклицает он. — Так и есть!

Не произнеся больше ни слова, бедняга выскакивает на улицу, и вы слышите, как он бежит по дороге, пытаясь остановить извозчика, которого только что отпустил.

Вы возвращаетесь в кабинет и не без удовольствия осознаете, что в Шотландию рассеянный джентльмен поедет в вечернем костюме, а утром ему придется отправить портье в магазин готовой одежды. Что ж, поделом!

Еще хуже дела обстоят в том случае, когда приятелю самому приходится выступать в роли хозяина. Вспоминаю, как однажды довелось побывать в его плавучем доме. В первом часу дня мы сидели на корме, болтая в воде ногами, — место было уединенное, где-то между Уолингфордом и Дейз-Локом. Внезапно из-за поворота реки показались два ялика, в каждом из которых каким-то чудом помещалось по шесть человек — все весьма нарядно одетые. Завидев нас, леди и джентльмены принялись размахивать носовыми платками и зонтиками.

— Эй! — окликнул я. — Какие-то люди бурно тебя приветствуют.

— Здесь всегда так, — не глядя, ответил он. — Должно быть, какая-нибудь подвыпившая компания из Абингдона.

Лодки подплыли ближе. На расстоянии двух сотен ярдов на носу первой появился пожилой человек и громко позвал моего спутника по имени.

Услышав голос, Маккью вздрогнул так, что едва не свалился в воду.

— Боже мой! — в отчаянии воскликнул он. — Совсем забыл!

— О чем забыл? — забеспокоился я.

— Это же Палмеры, Грэмы и Хендерсоны. Я пригласил их всех на ленч, а на борту нет ничего, кроме двух отбивных и фунта картошки. И слугу, как назло, отпустил на выходной.

В другой раз мы вместе отправились на ленч в «Джуниор Хогарт». Неожиданно к столу подошел человек по имени Хиллиард, наш общий знакомый.

— Что делаете днем? — поинтересовался он, усаживаясь напротив.

— Хочу остаться здесь и написать несколько писем, — ответил я.

— Если свободен, поедем со мной, — предложил Маккью. — Собираюсь отвезти Лину в Ричмонд. — Лина была той молодой леди, с которой он, по его собственным словам, был обручен; впрочем, впоследствии выяснилось, что обручен он сразу с тремя, но о двух других напрочь забыл. — На заднем сиденье места хватит.

— Отлично! — обрадовался Хиллиард, и оба укатили в экипаже.

Часа через полтора Хиллиард вошел в курилку клуба страшно расстроенный и почти упал на стул.

— Ты ведь собирался поехать с Маккью в Ричмонд, — удивился я.

— Собирался, — мрачно подтвердил он.

— Что-то случилось?

— Да.

Он решительно не был склонен к разговору.

— Коляска перевернулась?

— Нет, только я.

Стало ясно, что и нервы пострадавшего, и манера изъясняться действительно подверглись серьезным испытаниям.

Я терпеливо ждал объяснений, и спустя некоторое время кое-какие подробности путешествия все-таки последовали.

— До Патни мы добрались благополучно, только один раз случайно задели трамвай. Начали подниматься в гору, и здесь Маккью неожиданно свернул за угол. Ты знаешь его манеру поворачивать: по обочине, через дорогу и прямиком в фонарь. Разумеется, обычно готовишься к маневру заранее, но на сей раз я совсем не ожидал, что он вздумает свернуть. В итоге оказался в пыли, посреди улицы, а все вокруг бесцеремонно пялились и показывали пальцами.

В таких случаях только через несколько минут начинаешь соображать, что произошло, и когда я поднялся, Маккью и Лина были уже далеко. С четверть мили я бежал за ними и кричал во весь голос, а вслед за мной неслась толпа мальчишек, и все они тоже вопили, как ненормальные. Но с тем же успехом можно было звать мертвого, так что я сел в омнибус и поехал обратно.

Если они хоть что-нибудь соображали, то должны были заметить, что коляска стала легче. Я ведь не пушинка, — обиженно заключил Хиллиард.

Через несколько минут бедняга пожаловался на головную боль и собрался домой. Я предложил вызвать извозчика, но он отказался, пояснив, что хочет пройтись пешком.

Вечером я встретил Маккью в Сент-Джеймсском театре. Давали премьеру, и он делал зарисовки для журнала «График», но, едва меня завидев, поспешил навстречу.

— Ты-то мне и нужен! — воскликнул он. — Скажи на милость, я возил сегодня Хиллиарда в Ричмонд?

— Возил, — подтвердил я.

— Вот и Лина говорит то же самое, — вздохнул он. — Но клянусь, когда мы приехали в отель «Квинс», его с нами не было.

— Совершенно верно, — ответил я. — Ты выбросил его в Патни.

— Выбросил в Патни! — горестно повторил Маккью. — Совершенно не помню!

— Зато он помнит, — язвительно заметил я. — До отказа переполнен воспоминаниями.

Все утверждали, что наш рассеянный друг никогда не женится; абсурдно предполагать, что в одно и то же утро ему удастся вспомнить назначенный час, церковь и девушку. А если даже жених и доберется до алтаря, то забудет, зачем пришел, и отдаст невесту собственному шаферу. Хиллиард и вообще утверждал, что Маккью уже женат, но только успел об этом забыть. Сам я не сомневался, что даже если он каким-то чудом и вступит в брак, то этот факт вылетит из дырявой памяти уже на следующий день.