Луна с правой стороны - Сергей Малашкин

Евгений, чуть-чуть приоткрывая глазки, спросил:

— Так, говоришь, в чертовщину?

Андрей дёргался плечами, схватывая зубами нижнюю губу.

— Ха-ха… — гремел Евгений. — И ты думаешь, я тебе поверю… Ха-ха…

Под синими, глубоко запавшими в орбиты, глазами Андрея бились две тонкие, похожие на червячков, тёмные жилки. Андрей что-то силился сказать, но ничего не сказал, так как в эту минуту отворилась дверь и в пивную шумно ввалилось несколько посетителей. Андрей съежился, вдавил голову в плечи и робко запрыгал жилками. Евгений тоже перестал хохотать. Он вытер платком влажное от смеха лицо, посмотрел на вошедших.

— Да-а… ну и смешон ты, Андрей, ей-богу, — сказал ласково Евгений и наполнил стаканы.

— Выпьем.

— Я и сам не знаю, что такое со мной творится, — ответил Андрей.

— Да-а.

— Вот уж два месяца не даёт мне покоя эта проклятая чертовщина.

— Не понимаю я тебя, Андрей. Ты просто, как я вижу, болен…

— Возможно. Так, слушай, я тебе расскажу. — И Андрей поднял стакан и выпил.

— Наливай.

С буфета что-то рванулось, зашипело и с хрипом закружилось по залу, а потом из хрипа поднялся, зарыдал пропитый женский голос:

Сухой бы я корочкой пита-а-а-лась,Холодную воду бы пила,Тобой бы, мой милый, наслажда-а-а-лась,И век бы счастлива была……И э-эх…

И на этом голос крякнул и затерялся в поднявшемся хрипе.

Кто-то из гостей крикнул:

— А граммофон-то у вас, хозяин, того, подгулял.

— Есть маленько! — ответил хозяин и переменил пластинку.

II

Граммофон хрипел, откалывал:

С ярмарки ехал ухарь-купец,Ухарь-купец, удалой молодец…

А под ухарь-купца рассказывал Андрей:

— Жизнь моя, Евгений, после фронта странно потекла, в особенности за последнее время. За это время я нигде не могу найти себе покоя, меня всюду преследует проклятый рок. Меня ничто не удовлетворяет. По ночам я вижу страшные сны, от которых вскакиваю и ору, как сумасшедший…

— И ты веришь в сны?..

Андрей дёрнулся.

— Да. Я даже потерял грань сна и яви. — И он дрожащими пальцами полез в карман френча, достал небольшой клочок бумаги, сложенный вчетверо, и подал Евгению. — На.

Евгений развернул клочок бумаги и прочёл:

МАГАЗИН

ИСААКА ШАПИРШТЕЙНА

_________

Адрес:

гор. Москва, Кузнецк. мост,

дом №.

_________

7/IX 1913 г.

ПОКУПКА и ПРОДАЖА

СЕРЕБРА, ЗОЛОТА И БЛАГОРОДН. МЕТАЛЛОВ

СЧЕТ

Господину В. В. Вахмистру.

Проданы серебряные часы

с однонедельным заводом

1 шт. 37 р. 30 к.

Деньги получил сполна

за Исаака Шапирштейна

Яков Кроль

Евгений улыбнулся, сложил счёт и подал обратно Андрею.

— Ничего особенного.

На лице Андрея вместо улыбки — искривлённые губы да белизна оскаленных зубов.

— Ничего особенного.

— Конечно.

Андрей нервно задёргал острыми плечами, а по его лицу, в особенности под глазами, затрепетали тёмные жилки. Когда жилки успокоились, Андрей наклонился ниже над столом и мутными глазами уставился на Евгения. Евгений согнал со своего лица улыбку и взглянул на Андрея. Он никогда не видал Андрея таким, как сейчас, правда, он его видал очень редко: в год раз или два, не больше, — это после демобилизации. А до демобилизации — в полку, на фронте, — спали вместе, в одном логове, как любил выражаться Андрей. Сейчас Андрей был особенный. Он находился на грани какого-то неизвестного мира, особого, и в этом особом, неизвестном Евгению мире как-то странно, по-особому он, Андрей, жил. И мир этот был и жуток и страшен. От такой мысли Евгений вздрогнул, тяжело и неожиданно для самого себя выбросил вопрос:

— Неужели? — и вскинул коричневые глазки.

Андрей, держа над столом на тонкой исхудалой шее бледно-серое лицо с мутно-синими глазами и с трепыхающимися тёмными жилками, таинственно шептал в лицо Евгения, обжигая его горячим дыханием:

— Да, да… Это верно… Это было два месяца и один день тому назад…

— Даже и один день? — спросил Евгений и откинулся на спинку стула от горячего дыхания Андрея.

— И один день…

И Андрей заиграл длинными высохшими пальцами над столом так, что на стене запрыгали причудливые живые столбики теней. Они танцевали какой-то жуткий танец и тоже что-то рассказывали.

— Это было ночью, я спал…

— Спал?

«Это было ночью, и он спал», — шептали тени столбиков со стены.

А пальцы Андрея шелестели и похрустывали.

— Слышу, около моей избы остановился кто-то, но никак не могу проснуться и посмотреть, а только слышен стук в окно.

— Здесь живёт Андрей Завулонов, бывший комиссар по борьбе с дезертирством?

Я быстро вскакиваю с постели, открываю глаза и влипаю в окно — никого, только слышу за окном топот и храп лошадей и успокаивающий рык кучера;

— Стой, стой, удалые… р-ррр…

— Кто здесь? — спрашиваю я.

— Я, — отвечает незнакомый голос, — разве не узнаёте?

— Нет, — отвечаю я.

— Выходи, — крикнул он.

Я быстро накинул на плечи пиджак и вышел на улицу. Смотрю — темь страшная, хоть глаз выколи.

— Здорóво! Не узнаёте? — спрашивает меня из тьмы голос.

— Нет.

— А вы посмотрите на меня.

Я посмотрел.

— Ну, теперь узнали? — спрашивает он.

— Никак нет, — отвечаю я, — не могу признать.

— Я — вахмистр, — говорит незнакомец и осыпает меня весёлым, немного хриповатым смехом.

— Вахмистр, — повторяю я и думаю: кто бы это такой был? У меня, кажется, таких знакомых не было.

А он, незнакомец, всё весело смеётся и всё громче и громче. И лошади тоже из упряжи рвутся, храпят — вырваться желают. А ночь тёмная, страшная, а в её тьме совы крыльями хлопают да изредка с испуга стон издают: «Ээх! Ээх!» От совиного стона мгла вздрагивает и движет огромными крыльями.

— Так и не узнаёте? — повторяет он. — Ну, ладно, я уж вам скажу: я тот самый вахмистр, которому вы дали покурить.

Тут уж я узнал его и тоже весело рассмеялся:

— Узнал, узнал, — говорю. И предлагаю: — Не изволите ли, мол, ещё закурить?

— Нет, — отвечает он и вежливо берёт меня за руку.

— Так вы будете тот самый вахмистр? — спрашиваю я и ставлю ногу на подножку открытой коляски.

— Да, — отвечает он кивком головы.

— Вы страшно изменились; если бы вы не сказали, что я вам дал покурить, я вас ни за что бы не узнал.

— Вы правы, — ответил он, — я теперь на советской службе служу.

— На советской? — удивился я и повернул в его сторону голову.

— Да, на советской, — ответил он и подтолкнул меня в коляску. — Садитесь, а то поздно.

Я сел. Рядом со мной поместился и он, вахмистр. Коляска, наверное, была старой, подержанной, закачалась из стороны в сторону, заворчала на свою судьбу. И я слышал, как вахмистр даванул её каблуком сапога и как крикнул: «Не скули, скоро сдам на слом».

— Так вы спецом теперь? — любопытствовал я.

— Да, спецом, — промычал вахмистр и толкнул в спину кучера. Кучер дико взмахнул руками, крякнул как-то по-гусиному:

— Га-а! — и лошади взвились на дыбы, рванули и пошли писáть по селу, мимо гумён, через сад и прямо на Крутое, — это гора такая у нас есть, — и на большак…

— Как же, эту гору я хорошо знаю: она от меня тридцать вёрст, — сказал Евгений и тяжело завозился на стуле, вытер платком вспотевшее лицо.

Гости, оставив пиво, внимательно слушали Андрея. А Андрей играл, быстро шевелил над столом пальцами, тень от пальцев прыгала и металась на стене. Андрей, жарко дыша, говорил:

— По большаку мы не ехали, а вихрем летели, так, что над нашими головами стоял страшный шум и свист, словно тысячи всевозможных голосов слились в одни поток, и этот поток гнал нас. В ушах стоял гул и свист. Я обратился к вахмистру, а вахмистр, ощерив редкие зубы, подталкивал в спину кучера и что-то рычал.

— Позвольте вас спросить, — обратился я, — что такое так сильно над нами шумит и свистит?

Вахмистр повернул голову в мою сторону, ощетинил, рыжие усы, задвигал редкими зубами:

— Этого вам не надо знать!

— Это почему? — возмутился я.

Вахмистр ещё больше ощетинил усы и заскрипел зубами.

— Почему?!

— Да, — ответил я и тоже повернул лицо в его сторону и оскалил зубы. Вахмистр хрипло рассмеялся, похлопал ладонью меня по колену:

— Простите, — говорит, — я и забыл, что вы герой, и то, что вы дали мне тогда покурить.

И громко захохотал, даванул палкой в спину кучера. Кучер крякнул:

— Га-а! — и лошади рванули, вытянулись — и всё замелькало.

Я чуть было не вылетел из коляски.

— Держитесь! — крикнул мне вахмистр.