Юность под залог - Анна Богданова

– Ну вот, взял и разбудил! Теперь попробуй успокой ее! Что ты кричишь как резаный?! – укоризненно проговорила Аврора.

– У-ти какая крикливая! – И Гаврилов, стремительно подойдя к кроватке, всмотрелся в девочку. – Правильно, Арин, кричи! Требуй своего! Иначе затопчут! Нахаркают в твою неиспорченную, чистую душу – так что и вздохнуть не успеешь! Ори, Арин, ори, только, гляди, не охрипни! Вся в меня! – в восторге прогремел он. – Слушай, а похожа-то, похожа на Геньку-придурка! Нет, Аврик, ты видела?! Видела?! На Геньку в младенчестве похожа! Он вот такой же щекастый на фотографиях с узкими, заплывшими глазенками! И ничего от меня! Ничего! А еще говорят – от генов никуда не уйдешь! Только орет, как я, и все! Ну ладно! И этого достаточно! Так покоришься отцу? Назовешь внучку Ариной?

– Не знаю! Пап, не видишь, мне сейчас не до этого! Мне теперь Аришку укачать надо! – непроизвольно, незаметно для себя проговорила Аврора и через мгновение поняла, что именно это имя как никакое другое больше всего подходит ее дочери.

– А что это он тут делает?! – влетев в комнату, грозно воскликнула Зинаида Матвеевна.

– То же, что и ты! – язвительно проговорил Гаврилов и тут же похвастался: – А мы внучку только что Ариной назвали, в честь Арины Родионовны!

– Это какой еще Арины Родионовны?! – восстала бабка.

– Эх, Зинаида, темная, недалекая ты женщина, – с печальным вздохом молвил Гаврилов.

– Я ж просила внучку Танечкой назвать! Я еще тебя хотела Танечкой назвать, Аврора!

– Ну разорвите теперь меня на части! Или назовите ребенка Тариной, чтоб никому не было обидно! – вспылила Аврора и тихо добавила: – Скорее бы уж Юрик вернулся!

Крик в маленькой комнате стоял несусветный – ругались, припоминая друг другу былое, бывшие супруги, ребенок надрывался до синевы...

– А ты мне первая изменила! Со Средой! – орал Владимир Иванович. – Мало того что ты на десять лет старше меня, так еще и гулять вздумала, курва!

– Заткнись! Идиот! Совсем дошел – уж в психушках себе жен находишь!

– Прекратите! Идите разбираться в другом месте! – Авроре удалось перекричать своих родителей.

Они переглянулись и оба как по команде уставились на дочь.

– Идем отсюда, Зинульчик! Нам, оказывается, тут не рады! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! Тук, тук, тук, тук, тук. Как же, мы родили! Мы гордые стали! Зазнались! Пошли, пошли, Зинульчик!

– Пойдем, Володя. Совсем распустилась! Совсем всякий стыд потеряла! Так с родителями-то разговаривать! – объединились внезапно два врага и, более не задерживаясь, покинули Аврору с внучкой. Однако через пять минут дверь отворилась и в проеме показалась вихрастая голова Владимира Ивановича:

– Аврик, назови девочку Ариной! Утешь отца на старости лет, – слезливо проговорил он.

– Ладно, – ответила наша героиня.

Читателю может показаться, что слишком уж легко Аврора согласилась на предложенное отцом имя для ребенка. Но дело в том, что к девятому месяцу беременности все те имена, которые привлекали ее на третьем, пятом или, скажем, седьмом месяцах, разонравились ей окончательно – так что к моменту появления дочери на свет молодая мамаша просто не представляла, как наречь девочку. А имя Арина ей сразу понравилось – показалось родным и созвучным с собственным.

Тяжелые времена настали для нашей героини – метелкинская тихая квартира с появлением Арины превратилась вдруг из болота со стоячей водой в действующий вулкан. У Алексея Павловича теперь иной раз не было возможности поставить ежеутреннюю клизму – Аврора носилась по квартире как ошпаренная: то мыла ребенка, то стирала пеленки с распашонками, то грела бутылочки на кухне. А Ульяна Андреевна в свободное от работы на кондитерской фабрике время сидела на стуле и с наслаждением наблюдала, как мечется невестка. Помощи от свекрови дождаться было невозможно. Если Аврора просила ее о какой-нибудь мелочи, та долго стояла, глядя на свои руки, будто удивляясь: и откуда они вдруг взялись, эти две конечности, и зачем и как люди их используют?

– От вас, мам, ну никакой помощи! Это ж ваша родная внучка, а вы даже подержать ее не можете! – не выдерживала иногда Аврора (она называла свекровь мамой, как, впрочем, и Юрик тещу).

– Басенка! А какая от меня может быть помощь? – легкомысленно отмахивалась та и с гордостью продолжала: – Я – упаковщица № 48! В том вся моя жизнь. Обо мне ж вся страна знает! Вот откроют коробку с конфетами, а там бумажка с моим номером! Разве не приятно? Я ведь фабрике родной все силы отдаю, потому что не могу иначе, не могу работать спустя рукава, как некоторые! – Тут она обыкновенно бросала многозначительный взгляд на своего супруга, будто говоря: «Не то, что Метелкин», и заводила свою обычную песню, ласково подергивая Арину за ножки. – Тюти-тюти, люли-люли! А кто это у нас такой кьясивый?! Кто это у нас так на папу похоз?! Ариночка? А? Ути-пути! Ути-пути! А щечки-то, щечки, ну прям как у Юрашки в младенчестве! Такие же пухленькие! – И Ульяна Андреевна, выплеснув неслыханную для нее дозу эмоций, снова складывала руки на животе и продолжала свое безмятежное наблюдение, как вертится, подобно юле, ее невестка.

Зинаида Матвеевна...

Если до рождения внучки она рвала и метала, не находя себе места, ревнуя Гаврилова к умалишенной Калериной, то с появлением Ариши бедняжка несколько успокоилась, переключив все свои силы, энергию и любовь на маленькое существо. А спустя год, когда Зинаиду Матвеевну помпезно, с почестями проводили на пенсию, торжественно вручив ей грамоту в красной кожаной папке, где золотыми буквами были начертаны слова благодарности за отличный и самоотверженный труд, Гаврилова и вовсе помешалась на малютке. Теперь все свободное время (которое так пугало ее буквально год назад) она посвящала Арине. Она в прямом смысле слова заболела ею и с невероятной настойчивостью принялась портить ребенка.

– Бабушка купила своему солнышку резиновую уточку! Ты посмотри, какая уточка! Чудо, а не уточка! Держи и никому не давай – она теперь твоя! А своего, Аришенька, никогда никому отдавать нельзя! Будут просить, а ты говори: «Мое!» – и держи крепко-накрепко! Крепко-накрепко! Поняла? – учила Гаврилова внучку. В результате чего первое слово, которое произнесла Арина, было не «мама» или «папа». Схватив ярко-желтого резинового зайца, она крепко прижала его к груди и истошно выкрикнула: «Мое». Гаврилова, услышав это самое «мое», пришла в дикий восторг. Еще бы! Так быстро увидеть плоды своего воспитания! Как тут не обрадоваться!

С каждым днем Зинаида Матвеевна все сильнее и сильнее привязывалась к малышке. Порой она даже сомневалась, что Арину произвела на свет ее дочь – Гавриловой нередко казалось, что в муках и страданиях именно она, Зинаида, рожала этого ребенка. И всю ту нерастраченную любовь, внимание, нежность, восторг, которые Гаврилова недодала дочери, она выливала на внучку.