Хорошие солдаты - Дэвид Финкель

Это был четвертый вариант войны.

Козларич ел и смотрел.

— Мне нравится этот президент, — сказал он.

6

23 ИЮЛЯ 2007 ГОДА

Я настроен оптимистически.

Мы добьемся успеха, если нам не изменит выдержка.

Джордж У. Буш, 19 июля 2007 года

Одиннадцать дней спустя, вскоре после полуночи, полдюжины солдат повалили Джея Марча.

На мгновение показалось, что он вырвется. Он сидел в угрюмом, дымном кальян-баре «У Джо», расположенном в тихой части ПОБ. Его схватили двое, но он стряхнул их с себя и попытался удрать. Тут на него прыгнули все шестеро, и он рухнул, ударившись о стол и приземлившись на спину. Стол опрокинулся. Стулья попадали. Кальян, который курили несколько солдат, свалился, разлились несколько банок популярного в этом безалкогольном заведении энергетического напитка «бум-бум». Марч пытался защищаться, но его быстро одолели. Солдаты, все из одного с ним взвода, задрали на нем куртку и начали с такой силой шлепать его по животу, что шлепки звучали и отдавались эхом не хуже, чем выстрелы. Он извивался, вопил и пробовал распихать солдат локтями, но они прижали его руки к полу. Ладонями плашмя они лупили его по животу все сильнее и сильнее — до тех пор, пока весь живот не сделался ярко-розовый, раздраженный и в нескольких местах не выступила кровь. Только тогда, смеясь, они отпустили его.

— С днем рождения, — сказал ему один.

— С днем рождения, — сказал другой.

— Засранцы, — сказал Марч, поднимаясь, тяжело дыша, глядя на свой живот, вытирая кровь, но тоже смеясь.

Двадцать один год, Ирак и традиционное «розовое пузо» по случаю такого дня. Джей Марч выглядел счастливым донельзя. Как и другие солдаты, которые поздравляли его по очереди.

Но глаза их выдавали — всех до единого. Даже когда они смеялись, ясно было: что-то не так. Во взглядах было неистовство. Во взглядах была измотанность. Их смех, если его только слышать, говорил, что все в порядке, но, если его еще и видеть, он говорил иное.

Трещинки уже и раньше кое-где начали возникать, не только во взводе Марча, но и по всему батальону. Как бы ни был тяжел июнь, июль принес тяжелейшую неделю из всех — сорок два инцидента с СВУ, со стрельбой из ручного оружия, с ракетными атаками, — и, хотя никто не был серьезно ранен, само это упорство боевиков оказывало заметное действие. Все больше солдат поздними вечерами стучались в дверь к батальонному священнику поговорить наедине, двое признались ему в желании покончить с собой. Консультанты по психогигиене, работавшие на ПОБ, выписывали все больше рецептов на снотворные и антидепрессанты — не в таких количествах, заверили они Козларича, чтобы тревожиться, но взять это на заметку стоило. Сигналов о нарушениях дисциплины тоже становилось все больше, и поэтому была проведена «санитарно-бытовая проверка», принесшая урожай всевозможных предметов, которых хорошим солдатам иметь не полагалось: пачки стероидов иранского производства, пачка иракских купюр, возможно, взятых во время обыска иракского дома, два иракских сотовых телефона, надувная сексуальная игрушка под названием «клевая вибродевчонка» и коробка с жестким порно, где лежал, в частности, журнал, замаскированный с помощью приклеенной обложки от журнала Martha Stewart Living, и DVD-диск, на котором солдат простодушно написал черным маркером: ПОРНУХА.

— Сколько-то обормотов нам досталось, конечно, — сказал Козларич после того, как надувную куклу уничтожили в мусоросжигательной бочке, из-за чего над центром ПОБ поднялся густой столб маслянистого черного дыма.

— Что досталось, то досталось, — промолвил в ответ Каммингз, думая о том же, о чем думал Козларич: из-за чего пошли эти первые трещинки — только ли из-за войны или еще из-за того, что в армию приходится брать все больше и больше обормотов?

С этим они столкнулись сразу, когда батальон еще только начинал формироваться. Вот уже несколько лет, чтобы обеспечить нужную численность, в войска принимали все больше новобранцев, которые могли стать солдатами лишь благодаря тем или иным отступлениям от требований. Согласно общим правилам зачислять таких людей в армию нельзя было. Некоторые отступления были медицинского характера, другие связаны с низкими результатами тестов на пригодность, но большая их часть имела отношение к разнообразным судимостям: от мелких правонарушений, связанных с употреблением наркотиков, до таких уголовных преступлений, как кража, кража со взломом, нападение с отягчающими обстоятельствами; было даже несколько случаев непредумышленного убийства. В 2006 году, когда 2-16 получил большую часть личного состава, 15 процентов армейских новобранцев имели судимости. В основном — за мелкие правонарушения, но почти тысяча человек отбыли наказание по тем или иным уголовным статьям, что более чем вдвое превысило цифру всего лишь трехлетней давности.

Такое вот воинство досталось Козларичу. Что досталось, то досталось. Армия в результате имела столько солдат, сколько нужно, чтобы вести войну, но для Козларича это означало, что ему в тот год пришлось потратить массу сил, отбраковывая все негодное — например, солдата, попавшего под арест за то, что направил пистолет на человека, оказавшегося полицейским в штатском. Или солдата, который слишком часто напивался, слишком часто плакал и постоянно говорил о разных способах, какими хотел бы нанести себе увечье: такой пессимизм даже для армии непозволителен.

Впрочем, большинство доставшихся ему солдат такими не были. Очень многие проявили себя наилучшим образом, некоторые были великолепны, и почти все продемонстрировали безусловную храбрость. Старший сержант Гитц, которого за то, что он сделал в июне, представили к медали «Бронзовая звезда» за доблесть. Адам Шуман, который вынес на спине сержанта Эмори. Список рос и рос. Каждой роте было чем гордиться. Каждому взводу. И даже каждому солдату, пожалуй, — потому что сейчас, в июле, когда взрывы шли один за другим, повседневное занятие — залезть в «хамви», выехать за ворота и прямиком направиться к тому, что, они знали, их ожидало, — было проявлением самой настоящей отваги, отваги в чистом виде. «Обормоты», — можно было, глядя на них, подумать, но подумать молитвенно, с комком, подступившим к горлу. «Поехали», — говорил Козларич, в машину которого уже три раза чуть не угодил СФЗ, и они ехали без колебаний, прикрывая кисти рук, ставя одну ногу перед другой и держа свои страхи при себе, в чем им иногда помогала привычка молча слушать успокаивающее позвякивание из нутра «хамви», похожее на дремотный звон коровьего колокольчика, иногда — особая игра: каждый говорил, что он хотел бы, умирая, сказать напоследок.

— Замочите их всех.

— Гребаное 11 сентября.

— Скажите моей жене, что я на самом деле ее не любил.

Они говорили вульгарные вещи. Они говорили как подобает мачо. («Даже не пикнул ни разу. Вот это сила» — таков был одобрительный отзыв о солдате, тяжело раненном СФЗ.) Они говорили смешные вещи. (Разговор между двумя сержантами: «Где бы ты ни был, дети есть дети». — «Дети — это будущее». — «А вот я сегодня что видел в новостях: мальчишка лет тринадцати-четырнадцати не то здесь, не то в Афганистане готовится отрезать человеку голову ножом. О чем он думал, этот пацан?» — «Наверно, о том, как получше отрезать этому человеку голову».) За немногими исключениями Козларич был чрезвычайно горд своим батальоном, каким он стал, но существенную роль здесь сыграло то, что до отправки в Ирак он избавился примерно от 10 процентов личного состава. Это были те, кого вообще не стоило брать в армию, и, если бы не склонность Козларича давать человеку еще один шанс, процент мог бы быть и выше. Взять, например, того раздолбая, который спровоцировал в Форт-Райли кулачную драку, потому что таскал картошку фри с чужой тарелки, хотя хозяин тарелки повторял ему: «Не таскай мою картошку, понял?» Он получил еще один шанс и оказался хорошим солдатом. Взять того охламона, который пролил на ботинки бензин, решил, что лучший способ их очистить — это поджечь бензин, и получил ожоги ног, потому что не догадался хотя бы снять вначале ботинки. Он тоже получил еще один шанс, как и солдат, который сел за руль и подъехал к воротам части в пьяном виде, был за это арестован, а затем пытался внушить своему сержанту, что на самом деле машину вел другой и охрана у ворот на него наклепала. «Там же видеокамера, Крейг, забыл, что ли?» — напомнил ему сержант, и после этого Андре Крейг признал вину, взялся за ум и был послан в Ирак, где 25 июня его убил СФЗ.

Взять получившего еще один шанс солдата, которого прозвали «рядовой Тефлон», потому что он вечно оказывался рядом с нехорошими событиями, от драк до стрельбы из движущегося автомобиля, но всегда выходил сухим из воды. Его тоже послали в Ирак, и, когда погиб его друг Кэмерон Пейн, он произнес слово в его память, преисполненное такой боли, что думалось: вот как горе преображает человека. Война, конечно, преображает людей по-всякому, и в хорошую и в дурную сторону. Козларич за двадцать лет армейской жизни это неплохо усвоил, и теперь, командуя батальоном, он считал необходимым добиваться, чтобы солдаты, даже немногие бестолковые из их числа — бестолковые в особенности, — держали себя в руках. Он представлял себе, что говорили некоторые: «Мы жизнью рискуем каждый день, а они нам санитарно-бытовую проверку? Какого хрена!» И он соглашался. «Но мы все равно ее проведем», — сказал он. И когда пришел сигнал, что несколько солдат во время зачистки перевернули чей-то дом вверх дном, он сделал две вещи. Во-первых, инициировал формальное расследование, потому что, как он сказал, багровый от злости, своему командному составу, «обыскивать — не значит громить. Мы должны относиться к иракцам с уважением». Во вторых, собрал командиров рот и первых сержантов, чтобы напомнить им о важности момента, о значении дела, в котором Бог сподобил их участвовать.