Любовница Черного Дракона (СИ) - Полански Марика

Глаза щипало от слез, и, уткнувшись носом в широкую грудь, Нарцисса тихо заплакала от переполняющей ее жалости и боли. Если бы только она могла все изменить, если бы только…

— Уходи, — голос Дрейк прозвучал так глухо, что она невольно вздрогнула. — Уходи. Я не хочу, чтобы ты видела меня таким.

Нарцисса шмыгнула и подняла голову. По заплаканному лицу расплывались уродливые пятна, а глаза покраснели от слез.

— Я не… — она осеклась, встретившись с ним взглядом.

В глазах Натаниэля промелькнуло нечто жуткое, пугающее. Пустота, какую можно встретить лишь в глазах человека, столкнувшегося с необратимостью. Когда он заговорил, Нарциссе вдруг показалось, холод мертвенный холод объял ее, проникая леденящими крючьями во все внутренности:

— Я неправильно выразился. Я не хочу видеть тебя. Убирайся прочь.

Глава 8

— Эй, малыш Тили! Вижу, не послушал моего совета и таки полез к разъярённой женщине!

Рудольф Шанс заржал так, что вздрогнул даже невозмутимый Стивен, ожидающий распоряжений хозяина возле двери. Дворецкий неодобрительно покосился на пыточных дел мастера и перевёл взгляд на лорда Валори. В голубых глазах появился нехарактерный кровожадный отблеск. Прикажи его светлость спустить визитёра с лестницы, Стивен с радостью сделал бы это. И ещё отвесил бы бесплатного пинка под пухлый зад наглому гному, осмелившемуся потревожить покой его хозяина.

Впрочем, вид Шанса говорил, что ему в равной степени плевать и на правила приличия, и на мнение окружающих. Он сам устанавливал правила, а всем несогласным объяснял, почему они не правы. Деловито прошагав мимо дворецкого, он вскарабкался в кресло, стоя́щее рядом с кроватью, окинул взглядом пузатые склянки и сокрушённо покачал косматой головой.

— Вижу, дела совсем хреновы, Тили.

— Да что ты! А я думал, что выгляжу как бутылка северского десятилетнего — такой же непревзойдённый и уже кем-то ополовиненный, — Дрейк отложил газету в сторону и исподлобья уставился на незваного гостя. Приезд пыточных дел мастера оказался столь же внезапен, как и снег в июле на Ямании. — Кстати, о коньяке. Стивен, принесите нам бутылочку и два бокала.

Дворецкий встрепенулся.

— Но ваша светлость…

Натаниэль взглянул на него с удивлением, будто мебель заговорила.

— Уволю, — негромко пригрозил он. Несмотря на мягкую вкрадчивость, драконьи глаза недобро потемнели.

— Ты выглядишь, как однорукий бандит из Лас-Паласа, — ухмыльнулся Рудольф, когда дворецкий, недовольно ворча под нос, покинул спальню. — Как чувствуешь себя?

— Как дракон, которому оторвали лапу.

— А бухтишь, как старая дева, которую затащили на сеновал и не удовлетворили. Радуйся, что член не отхватило. Вот это было бы совсем печально.

Гном снова заржал, и Натаниэлю подумалось, что за скабрёзным юмором Шанс пытается скрыть свою растерянность и сожаление. И это разозлило Дрейка ещё больше.

Его порядком достали и жалость, и сочувственные взгляды в госпитале. Отлежав три дня, Дрейк решил — с него хватит. Несмотря на сопротивление и уговоры главного лекаря, он отправился домой, надеясь, что в родных стенах станет легче. Однако и здесь то и дело ловил горестные взгляды прислуги. А случайно подслушанный разговор между горничными, которые со всхлипами проклинали несправедливость судьбы, и вовсе добил его.

Он привык быть сильным. Привык сам распоряжаться своей жизнью, но чья-то злая воля перевернула всё вверх дном, и теперь Натаниэль никак не мог смириться с тем, что превратился в почти беспомощного калеку. Да он ходил, да у него осталась вторая рука, но чёрная меланхолия уже пустила свои ядовитые корни.

Дрейк замкнулся и озлобился. Забросив дела Драконьего Чертога, он всё больше проводил время в одиночестве и беспробудном пьянстве, пытаясь забыться. Любое вмешательство воспринимал, как угрозу. Злые и едкие замечания, бросаемые во всех и каждого, отпугнули даже тех, кто в нём души не чаял. Большинство из слуг не выдержали столь крутые изменения в характере хозяина и добровольно написали бумаги на увольнение. Остался лишь Стивен, повар с помощником, да пара-тройка горничных. Да и те держались из последних сил — содержать в чистоте и порядке замок с двумястами комнатами казалось почти безнадёжным делом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Несмотря на ясный день, в спальне царила приятный полумрак и навязчиво тянуло сладковатыми заозерскими розами. От запаха в висках простреливало противными толчками, а рот пекло от приторности, будто Натаниэль ел эти прокля́тые цветы. Он откинулся на подушку и прикрыл глаза. Прошло всего две недели со дня взрыва, а ему казалось, что минула целая вечность. Даже в Чёрных Болотах он не чувствовал подобного. Наверное, потому что знал — каторга рано или поздно закончится, и жизнь вернётся в привычное русло.

— Как госпожа Ливингстон? — поинтересовался Рудольф, когда Стивен поставил на журнальный столик поднос и разлил по бокалам коньяк.

Натаниэль жестом отослал дворецкого и, приподнявшись, сел на краю кровати.

— Мы с ней не разговариваем, — и потянулся за коньяком.

Однако гном резво соскочил с кресла и выхватил оба бокала прямо из-под руки Дрейка.

— Подай коньяк. Пожалуйста.

— Ручонки не выросли коньяк хлестать, — загоготал гном и залпом осушил их. Крякнул и с вызовом посмотрел на друга. Чёрные глаза-пуговки загорелись язвительным огоньком. Тот явно не ожидал подобной наглости.

Лёгкий взмах руки, — и Шанс повис в воздухе, беспомощно дрыгая ногами. Бокалы с жалобным звоном упали на пол, разлетевшись на сотни осколков.

— Никто. Никогда. Не имеет. Права. Так. Вести себя. В моём присутствии! — зло прошипел Натаниэль. Он поднялся с кровати и подошёл вплотную к дёргающемуся человечку. Под босыми ногами приглушённо хрустнули остатки хрусталя. В почерневших глазах полыхала нескрываемая ярость, а лицо приобрело оттенок раскалённого железа.

— О-о-о! Узнаю́ малыша Тили, — захрипел Шанс, цепляясь руками за шею. — Отпусти, удушишь.

В ту же секунду гном мешком свалился на пол, захлёбываясь кашлем и пытаясь отдышаться. А Натаниэлю вдруг стало стыдно. Не такая шутка, чтобы убивать за неё друга. Но и спуску тоже давать не следовало.

Раздражённо отвернувшись, он подошёл к секретеру, вытащил оттуда пару целых бокалов и нахмурился.

— Я не стану тебя жалеть, — раздалось за его спиной. Дрейк искоса бросил взгляд на Рудольфа. Тот по-прежнему сидел на полу, подтянув под себя ноги, и странно улыбался. — Но у меня есть кое-что для тебя. Думаю, тебе понравится.

Полупрозрачный королёк юрко перескочил с тетрадной страницы на подставленную ладонь и тотчас разлетелся серебристыми искрами.

Нарцисса разочарованно выдохнула. Между тёмными бровями залегла глубокая складка, губы огорчённо стянулись в тонкую нить. Перо с жалобным скрипом заелозило по писчей бумаге, вымарывая описание птицы.

Опять что-то пошло не так. Уже пятый королёк рассы́пался блестящей пылью, к нему едва прикоснуться. Ведьма оторвалась от тетради, уставилась на вьющуюся орхидею, свисающую с перекладины беседки, и задумчиво постучала кончиком пера по нижней губе.

Сквозь изумрудную листву пробивались лучи утреннего солнца и ложились яркими мазками на исписанную мелким неровным почерком тетрадь. Рядом на переносном столике лежала раскрытая «Орёл и змеица». Нарцисса посмотрела на подчёркнутые строки книги и нахмурилась. Вот даётся же кому-то писать так, что воображение с одинаковой живостью рисует картины и жестоких баталий, и нежность чувств.

— Чай, госпожа Ливингстон?

Нарцисса подняла глаза и улыбнулась дворецкому. Стивен вопросительно приподнял брови, держа в руках серебряный поднос.

— Чтобы я без вас делала, Стивен! — душу переполняло тепло искренней благодарности, и ведьма торопливо убрала на скамью книгу. — Вы так заботитесь обо мне.

— Это моя обязанность, — на столик с тихим звоном опустилась фарфоровая чашка. От Нарциссы не ускользнула смущённая улыбка, спрятавшаяся в уголках старческих губ.