Формула Бога - Жозе Душ Сантуш

Томаш расплылся в улыбке.

— Мне нужна муза, которая будет меня вдохновлять.

Ариана закатила глаза и неодобрительно покачала головой.

— Отвечайте же, быстрее. Я вам нужна или нет?

— Вы говорите по-немецки?

— Да. А вы полагаете, немецкий тоже понадобится для расшифровки?

Томаш пожал плечами.

— Если быть до конца откровенным — не знаю. Но почти весь документ написан по-немецки, это факт. Почему бы не допустить, что зашифрованный текст тоже?

— Хорошо. Тогда я предупрежу, что остаюсь работать с вами.

— Вот и славно.

Гостиничный бар нисколько не походил на то, что принято называть этим словом. Отсутствие на полках бутылок со спиртным и заливавший помещение яркий утренний свет делали его похожим скорее на современную кофейню или чайную. Они попросили бармена заварить им травяной чай и сели на большой диван. Томаш положил на столик перед собой стопку обычной писчей бумаги, заготовленной для отработки различных версий, вынул из кармана заветный листок, развернул его и всмотрелся в начирканные на нем строки.

— Итак, приступим, — произнес Томаш, сосредотачиваясь. — Здесь есть нечто, с моей точки зрения, очевидное. — Он испытующе глянул на Ариану: — Посмотрите.

Иранка внимательно вчиталась в текст.

— Нет, мне ничего не приходит в голову, — наконец призналась она.

— Давайте начнем со второй загадки. Поначалу не возникает сомнения, что речь идет именно о шифре. — Он указал на сгруппированные в непонятные слова буквы. — Посмотрите внимательно. Видите? Это именно зашифрованное, а не закодированное сообщение. Код предполагает замену слов и даже целых предложений другими, заранее условленными словами и фразами. Шифры же основываются на подстановке букв. Например, если мы договоримся между собой называть вас, допустим, Лисичкой, то это будет код. То есть имя «Ариана» заменяется условным кодовым наименованием «Лисичка», понимаете?

— Да.

— Однако мы можем условиться вместо одних букв использовать другие, и это называется «шифр». Глядя на наши загадки, я с большой степенью уверенности могу заключить, что вторая является шифром. — Он покачал головой. — И разгадать его будет нелегко. Давайте-ка лучше отложим это на потом. Со стихом дело может оказаться проще. — Томаш потер подбородок. — Сразу бросается в глаза общая тональность стиха. Обратите внимание, какое чувство он пробуждает?

— «Terra if fin, de terrors tight, Sabbath fore, Christ nite», — вслух прочла Ариана. — He знаю. Мне кажется… от него веет чем-то темным, мрачным, ужасным.

— Катастрофическим?

— Да, что-то в этом роде.

— Ну конечно, он внушает ощущение неминуемой катастрофы. Вы хорошо посмотрели первую строку? В ней, похоже, выдвигается гипотеза Апокалипсиса, конца дней, разрушения Земли. — Он пристально посмотрел на иранку. — Какова тема рукописи Эйнштейна?

— Я не имею права говорить об этом.

— Послушайте, тема может иметь определяющее значение для интерпретации стиха. Есть ли в тексте рукописи что-то предвещающее масштабную катастрофу, угрозу жизни на Земле?

— Я уже сказала, что не имею права говорить об этом. Это материал закрытого характера. Самое большее, что я могу сделать, это поставить поднятый вами вопрос перед министром.

Томаш смиренно вздохнул.

— Очень хорошо, тогда переговорите с ним и объясните суть проблемы. — Он вновь переключился на четверостишие. — Взгляните теперь на вторую строку: «De terrors tight». «Охватывающий ужас». И опять сквозит катастрофический, зловеще-мрачный тон. Как и в предыдущем случае, интерпретация второй строки тоже напрямую связана с темой рукописи Эйнштейна. Я не знаю, о чем рукопись, но поверьте: в ней есть нечто, до глубины души потрясшее ученого. Потрясшее столь глубоко, что в третьей и четвертой строках просматривается его поворот к религии. Вы видите? «Sabbath fore, Christ nite». — Томаш в задумчивости покусывал губу. — «Sabbath» — это «шаббат», «день седьмый», который Бог благословил после шести дней Творения. Поэтому в иудаизме он является днем обязательного отдыха и воздержания от трудов. Эйнштейн был евреем, и здесь он обращается к понятию «шаббат», по-видимому, взывая к Господу в поисках спасения. В шаббат должен остыть адов огонь, и если все евреи будут соблюдать этот день, грядет Мессия. — Историк скользнул глазами по последней строке. — Четвертая строка усиливает это обращение к мистическому как к альтернативе вселенскому ужасу, адову огню, угрожающему положить конец существованию Земли. «Nite» — это вариант написания слова «night». «Christ nite» — «ночь Христа». — Он посмотрел на Ариану. — Опять намек на что-то гнетущее, беспросветно-темное.

— Вы полагаете, что этот мрак и определяет смысл послания?

Томаш взял в руку чашку с горячим чаем и осторожно отпил глоточек.

— Отчасти, может быть. Но уж, несомненно, отражает его характер. — Он поставил чашку. — Очевидно, Эйнштейн испугался того, что он открыл или изобрел, и счел за благо предпослать своей работе в качестве эпиграфа некое предостережение. Даже не зная конкретно, чему посвящена «Формула Бога», могу утверждать, что в этом документе затронуты вопросы, связанные с основными силами природы, которые по своей мощи превосходят все вообразимое. Именно поэтому я настаиваю на ознакомлении с основным текстом. В противном случае мои возможности вскрыть код четверостишия серьезно ограничены.

— То есть вы считаете, что тут могут быть скрыты еще какие-то сообщения?

Томаш утвердительно кивнул.

— Да.

— Из чего вы исходите?

— Не знаю, это… пожалуй, это просто впечатление — или ощущение.

— Ощущение?

— Да. Ведь стихи написаны не на обычном английском. Если читать отдельно каждое слово, что-то не стыкуется. Общий смысл, да, присутствует, а вот конкретика ускользает. Давайте попробуем дословно перевести четверостишие. «Земле если конец, ужас охватывающий, шаббат впереди, ночь Христа». Но что это, разрази меня гром?

— Может, автору важнее всего была рифма?

— Возможно, — согласился Томаш. — Слово «tight» рифмуется с «nite». Но ведь оно рифмуется и с «night», разве нет? А если так, почему автор предпочел «nite», по какой причине написал так, а не обычное «night»?

— Может, это претензия на оригинальность?

Историк наморщил лоб.

— Вероятно, — допустил он. — Как знать, может, это действительно стилистические изыски, но все же они представляются мне странными. — Он попытался разобрать первую строку под предложенным углом зрения. — Что могло заставить его сказать «Terra» вместо «Earth»? Почему употреблено латинское слово? И почему «fin», а не «end»? Ведь можно было написать «Earth if end», так нет Ему понадобилось написать «Terra if fin». Почему?

— Чтобы придать четверостишию таинственность, наполнить его мистическим смыслом.

— Может быть. Но чем глубже я погружаюсь в это, тем все более очевидной становится для меня одна вещь. Не могу объяснить причину, это мое внутреннее ощущение. Если хотите — опыт криптоаналитика. В одном сообщении здесь скрыто другое сообщение.

Поскольку речь шла о закодированном сообщении, Томаш четко сознавал, что решение задачи будет крайне осложнено отсутствием кодовой таблицы, и прежде всего криптоаналитик задался вопросом, где такой человек, как Эйнштейн, мог хранить кодовую таблицу? Дома? В институте, где ученый занимался исследованиями? И каким конкретным лицам сообщение могло быть адресовано? Кто этот некто, обладавший кодовой таблицей и способный прочесть тайное послание ученого?

Кто?

Профессор Сиза в данной системе координат, несомненно, подходил на роль одного из возможных действующих лиц. Был ли он просто хранителем кодовой таблицы? Или же являлся получателем закодированного сообщения? Томаш чуть было не спросил Ариану о судьбе физика, вопрос уже висел у него на кончике языка, но, вовремя спохватившись, он промолчал.

Имелся, разумеется, и еще один потенциальный обладатель кодовой таблицы. Сам Давид Бен-Гурион. В конце-то концов, именно тогдашний премьер-министр Израиля заказал Эйнштейну формулу простой в изготовлении атомной бомбы. Кодируя в строках четверостишия свое сообщение, Эйнштейн был уверен, что у Бен-Гуриона есть кодовая таблица, которая поможет ему прочесть послание. А если это так, то израильская спецслужба Моссад должна располагать сведениями о таблице и ее местонахождении. Накануне Томаш передал копию стиха тегеранскому агенту ЦРУ и не сомневался, что тот уже направил текст в Лэнгли. И к настоящему моменту, вполне вероятно, в ЦРУ уже декодировали скрытое в четверостишии сообщение.

Но вот наступило время обеда. Меню гостиничного ресторана состояло исключительно из блюд иранской кухни. Томаш решил вкусить «зерешк-поло-баморк», или же курицу с рисом, а Ариана — отдать должное «горме-сабзи», кушанью из мелко нарезанного мяса с фасолью. На десерт португалец заказал «палудех» — мороженое из рисовой муки с фруктами, а иранка — арбуз.