Черный передел. Книга I - Анатолий Баюканский

Весть о страшном убийстве разнеслась по Старососненску. Об этом толковали люди в автобусах, в очередях, на работе. Какой-то фанатик накануне святого праздника в один день зарезал монаха и… беглого заключенного. На кинжале, который был брошен убийцей, сыщики обнаружили три выжженные цифры: «666» – знак сатаны. При обыске в аварийном доме, где проживал человек без документов, обнаружены православные книги, изрезанные на клочья. И еще досужие языки утверждали, будто милиция отпустила сатаниста и не стоит вечерами появляться на улице. Петр Кирыч, прочитав заметку в газете, только усмехнулся и облегченно вздохнул…

* * *

Москва,

министерство внутренних дел СССР.

Министр МВД, генерал армии, Герой Советского Союза Николай Анисимович Щелоков пребывал в отличном настроении. Все у него шло по намеченному давным-давно плану. Только что вернулся из ЦК КПСС, со Старой площади, где в полуинтимной обстановке он и заместитель председателя КГБ Цвигун имели часовую беседу с Леонидом Ильичом Брежневым. Генеральный, как всегда, был доброжелателен и очень щедр, по первой просьбе отпускал все необходимое. Со Щелоковым и Цвигуном у Брежнева были давние приятельские отношения, естественно, им генеральный и доверял больше всех. Все трое были фронтовиками, не просто шаркунами-штабистами, а бойцами переднего края, знали фронтовое житье-бытье не понаслышке. Цвигун был партизаном, взрывал вражеские эшелоны, расстреливал предателей своими руками. Он, Николай Щелоков, начинал войну командиром роты, самолично ходил в рукопашную.

Толковали, как водится, о положении дел в стране, задумывались и о завтрашнем дне Союза. Но, как только дошло до главного, Леонид Ильич почувствовал себя не слишком уверенным, закрутил головой, то и дело непроизвольно придерживая рукой челюсть – четыре операции проделали, а толку было мало. Уже не в первый раз заводили они с Цвигуном речь о наболевшем. Уговаривали знатного земляка пойти им навстречу, укрепить единоначалие внутри страны. Да и сам Леонид Ильич был не против объединить в единое целое все силовые структуры – МВД, КГБ, погранвойска. Вполне естественно, министром этого суперсоединения будет он, Щелоков, за его спиной Леонид Ильич будет как за каменной стеной. Заместителем, а по сути дела председателем КГБ станет Цвигун.

Сообща просмотрели план перестройки всех подразделений, подготовленный по заданию Леонида Ильича группой специалистов, которыми руководил ставленник Щелокова, личный его референт, большая умница, недавно отозванный на родину из Франции, где руководил советской резидентурой, Илья Ухтомский. Леонид Ильич не удержался от похвалы, так четко было продумано буквально все в грандиозном плане. Итак, единое силовое министерство. Во главе генерал армии Щелоков, зам. по КГБ – генерал-полковник, Герой Советского Союза Цвигун. А над ними – верховный главнокомандующий, четырежды Герой Леонид Брежнев.

Под конец беседы генсек так расчувствовался, что, смахнув слезу, вызвал референта и продиктовал Проект указа о награждении Щелокова и Цвигуна орденами Ленина…

– Ухтомского ко мне! – приказал Щелоков дежурному полковнику. – И немедленно!

– Слушаюсь, товарищ генерал армии! – Моложавый полковник Мелешко, также днепропетровец, четко повернулся и исчез.

В ожидании референта Николай Анисимович машинально выдвинул ящик письменного стола, принялся перебирать его содержимое. Он давно хотел разобраться в этом набитом доверху ящике. Отложил в сторону новенький пистолет системы «вальтер», отделанный драгоценными камнями, – личный подарок министра МВД ГДР. Место пистолета было в сейфе, а не тут, под рукой. Бог даст, пистолет ему еще долго не понадобится. Чего только в ящике не оказалось: подарки для жены – украшения, духи, коробочки с французской косметикой. Он уже и не мог вспомнить дарителей. Почувствовали, сволочи, его слабинку и… потащили дары. Оказались тут и деньги в рублях и валюте. Николай Анисимович с негодованием засунул их в самый угол ящика, намереваясь когда-нибудь отнести их домой или отдать охране. Как все это попало в ящик стола, уму непостижимо. В глубине души Николай Анисимович был далек от того, чтобы брать подношения. Еще с войны он привык к аскетизму, восторгался Сталиным – вождь, говорят, имел всего три гимнастерки и один свитер. Но… Однажды приняв презент, он уже не мог удержаться, не мог запретить помощникам и особо доверенным лицам принимать «искренние знаки внимания» от глубоко уважающих его почитателей, особенно от бывших фронтовиков, однополчан, для которых он не жалел ничего, порой идя на явное нарушение закона. В последнее время на него накатывало сомнение: зачем все это? Зачем он принимает подношения, порочит свое честное фронтовое имя? Хотелось однажды разом разрубить все эти незримые путы, до предела сковавшие его душу и сознание, но никак не хватало решимости. Да и жена посмеивалась: «На то она и власть, чтобы пожить всласть. Помнишь: дают – бери, а бьют – беги?». Вот и сегодня Николай Анисимович снова успокоил себя: «И впрямь, чего это я травмирую свою нервную систему? Кто в Политбюро, в правительстве, в Верховном Совете безгрешен? Ишь, какие дачи-дворцы себе понастроили! Бездарные шаркуны, лизоблюды, а тоже орденов понавешали на грудь, один перед другим похваляются, мол, у меня орденов больше, чем у тебя». Отогнал надоедливую мысль о своем покровителе. Леонид Ильич давным-давно превратил не только квартиру, но и обе правительственные дачи в склад драгоценностей, гараж – в уникальную коллекцию самых современных автомобилей, на которых изредка ездит по внутреннему дворику дач. А Галина! Не дай бог иметь такую дочь!

Обычно на этом месте Николай Анисимович заставлял себя отключаться, переводить мысль на другое. Выручил Ухтомский. Он появился на пороге, как всегда, в тщательно выутюженной форме, с тремя рядами орденских колодочек на кителе, на носу полковника были неизменные очки, которые почему-то очень не нравились Щелокову – маленькие зеркала, словно фокусирующие линзы, он тебя, подлец, насквозь видит, а перед тобой только зеркальное отражение. Очень неприятные очки. Нет ничего хуже, чем спрятанные глаза подчиненного.

– По вашему вызову явился, Николай Анисимович! – Ухтомский подчеркнуто не называл его генералом армии, привык там, во Франции, вести себя вальяжно, по-цивильному, но такому умнице можно было простить его маленькие слабости.

– Входи, входи, Ухтомский! Садись поближе! – Министр протянул полковнику руку, с силой пожал. Сбоку лукаво глянул на Ухтомского. – Слушай, Илья, ты можешь сделать для своего министра скромный подарок?

– Подарок? – Ухтомский очень удивился, даже привстал с кресла. – Да, но что же я могу вам подарить? Вы, наверное, опять решили надо мной подшутить.

– Нет, я серьезен как никогда. – Министр встал, машинально огладил широкие лампасы генеральских брюк. – Очки. Подари мне свои очки. Да-да, эти самые, что на твоих глазах.

– Пожалуйста, Николай Анисимович, какие разговоры! – Ухтомский, ничего толком не понимая, снял очки, нерешительно подал министру, ожидая подвоха с его стороны. Шеф любил неожиданные ходы, часто ставил в глупое положение подчиненных, а потом весело, как ребенок, смеялся. Очки были типа «хамелеон», купленные в Бордо. Ухтомский так привык к ним, что забывал, что ходит в очках.

– Ну, спасибо! Уважил. – Министр вдруг сжал очки в кулаке, раздавил, как мерзкую козявку, с неприкрытым отвращением швырнул в мусорную корзину и вытер руки.

– Николай Анисимович, я ничего не понимаю, – смутился Ухтомский, подумав о том, что, наверное, Щелокову напели недруги, мол, в этих очках он хочет выглядеть солиднее министра или что-нибудь в этом духе.

– Ты не обижайся, Илья! – извиняющимся тоном произнес министр. – Не переношу, когда не вижу глаз собеседника. Это мое маленькое чудачество. А твои французские, как у нас в детстве на улице говорили, «вторые рамы» меня просто бесили.

– Вам виднее, Николай Анисимович, – не сдержал обиженной интонации Ухтомский. – У великих мира сего всегда были причуды. – Он нервно передернул плечами. – Можно ведь было просто приказать или посоветовать. Очки как очки.

– Выходит, ты меня тоже к великим причисляешь? – неожиданно жестко прищурился министр.

– А разве не так? – Ухтомский уже давно заметил за министром некую странность, непонятную для государственного деятеля: он мог быть удивительно скромным, непритязательным, но мог порой и высоко возноситься в мыслях, видя себя, вероятно, со стороны одним из хозяев великой страны.

– Ладно, прости, если обидел. – Министр вдруг встал, прошел к сейфу, достал сверкающий серебром пистолет – подарок какого-то шейха, протянул Ухтомскому. – Возьми в обмен на очки. Подарок! Ручная, говорят, работа. Рукоятка серебряная.

– Я… я не могу принять! – заморгал ресницами Ухтомский. Без очков он выглядел, словно летучая мышь, выскользнувшая на свет. – Это дорогая вещь!