Лучшие стихи и песни - Роберт Рождественский

Поземка.

Жесткий снег…

…Уезжали из моей страны таланты.

Уезжали,

чтоб остаться в ней навек.

«А они идут к самолету слепыми шагами…»

Василию Аксенову

А они идут к самолету слепыми шагами.

А они это небо и землю от себя отрешают.

И, обернувшись,

растерянно машут руками.

А они уезжают.

Они уезжают.

Навсегда уезжают…

Я с ними прощаюсь,

не веря нагрянувшей правде.

Плачу тихонько,

как будто молю о пощаде.

Не уезжайте! – шепчу я.

А слышится: «Не умирайте!..»

Будто бы я сам себе говорю:

«Не уезжайте!..»

«А нам откапывать живых…»

А нам откапывать живых,

по стуку сердца находя,

из-под гранитно-вековых

обломков

статуи Вождя.

Из-под обрушившихся фраз,

не означавших ничего.

И слышать:

– Не спасайте нас!

Умрем мы

с именем Его!..

Откапывать из-под вранья.

И плакать.

И кричать во тьму:

– Дай руку!..

– Вам не верю я!

А верю

одному Ему!..

– Вот факты!..

– Я плюю на них

от имени всего полка!!!

А нам

откапывать живых.

Еще живых.

Живых пока.

А нам

детей недармовых

своею болью убеждать.

И вновь

откапывать живых.

Чтобы самим живыми

стать.

Аббревиатуры

«Наша доля прекрасна, а воля – крепка!..»

РВС, ГОЭЛРО, ВЧК…

Наши марши взлетают до самых небес!

ЧТЗ, ГТО, МТС…

Кровь течет на бетон из разорванных вен.

КПЗ, ЧСШ, ВМН…

Обожженной, обугленной станет душа.

ПВО, РГК, ППШ…

Снова музыка в небе. Пора перемен.

АПК, ЭВМ, КВН…

«Наша доля прекрасна, а воля – крепка!»

SOS.

тчк

«Ты меня в поход не зови…»

Ты меня в поход не зови, —

мы и так

по пояс в крови!

Над Россией сквозь годы-века

шли

кровавые облака.

Умывалися кровью мы,

причащалися кровью мы.

Воздвигали мы на крови

гнезда

ненависти и любви.

На крови посреди земли

тюрьмы строили

и Кремли.

Рекам крови потерян счет…

А она все течет и течет.

«Бренный мир…»

Бренный мир,

будто лодка, раскачивается.

Непонятно, – где низ, где верх…

Он заканчивается,

заканчивается —

долгий,

совесть продавший —

век.

Это в нем,

по ранжиру построясь,

волей жребия своего,

мы, забыв про душу, боролись,

надрывая пупки, боролись,

выбиваясь из сил, боролись

то – за это,

то – против того!..

Как ребенок, из дома выгнанный,

мы в своей заплутались судьбе…

Жизнь заканчивается,

будто проигранный,

страшный

чемпионат по борьбе!

«Ветер. И чайки летящей крыло…»

Ветер.

И чайки летящей крыло.

Ложь во спасение.

Правда во зло.

Странно шуршащие камыши.

Бездна желаний

над бездной души.

Длинный откат шелестящей волны.

Звон

оглушительной тишины.

Цепкость корней

и движение глыб.

Ржанье коней.

И молчание рыб.

Парус,

который свистит, накренясь…

Господи,

сколько намешано в нас!

«Надоело: “Долой!..”»

Надоело: «Долой!..»

Надоело: «Ура!..»

Дождь идет, как вчера.

И как позавчера.

Я поверил,

что эта дождливая слизь

нам дана в наказанье, что мы родились…

Но однажды —

пришельцем из сказочных книг —

яркий солнечный луч на мгновенье возник!

Он пронзил эту морось блестящей иглой…

Тонкий солнечный луч.

Без «ура» и «долой».

«Гром прогрохотал незрячий…»

Гром прогрохотал незрячий.

Ливень ринулся с небес…

Был я молодым,

горячим,

без оглядки в драку

лез!..

А сейчас прошло геройство, —

видимо, не те года…

А теперь я долго,

просто

жду мгновения, когда

так: ни с ходу и ни смаху, —

утешеньем за грехи, —

тихо

лягут на бумагу

беззащитные

стихи.

Сказочка

Жил да был.

Жил да был.

Спал, работал, ел и пил.

Полюбил.

Разлюбил.

Плюнул! —

снова жил да был…

Говорил себе не раз:

«Эх, махнуть бы на Кавказ!..»

Не собрался.

Не махнул…

Лямку буднично тянул.

Жил да был.

Жил да был.

Что-то знал да позабыл.

Ждал чего-то,

но потом —

дом, работа, снова дом.

То жара,

то снега хруст.

А почтовый ящик пуст…

Жил да был.

Грустил.

Седел.

Брился.

В зеркало глядел.

Никого к себе не звал,

В долг

не брал и не давал.

Не любил ходить в кино,

но зато смотрел в окно

на людей

и на собак —

интересно, как-никак.

Жил да был.

Жил да был.

Вдруг пошел —

ковер купил!

От стены и до стены

с ворсом

сказочной длины!

Красотища —

Бог ты мой!..

Прошлой слякотной зимой

так,

без видимых причин —

умер,

отошел,

почил…

Зазвенел дверной звонок.

Двое

принесли венок

(от месткома)

с лентой рыжей…

(Вот под этой ржавой крышей,

вот под этим серым небом

жил да был.)

А может, не был.

«В поисках счастья, работы, гражданства…»

В поисках счастья, работы, гражданства

странный обычай в России возник:

детям

уже надоело рождаться.

Верят,

что мы проживем

и без них.

Август девяносто первого

Небо в грозовых раскатах.

Мир, лоснящийся снаружи.

Мальчики на баррикадах

яростны

и безоружны…

Час

нелепый и бредовый.

Зрители на всех балконах.

Кровь на вздыбленной Садовой.

Слезы Бога

на погонах…

Скрежет голоса цековского

и —

«для блага всех людей»

путч на музыку Чайковского.

Танец

мелких лебедей.

Позавчера

Пятидесятый.

Карелия.

Бригада разнорабочих.

Безликое озеро.

Берег, где только камни растут.

Брезент, от ветра натянутый,

вздрагивает и лопочет.

Люди сидят на корточках.

Молча обеда ждут.

Сидят они неподвижно.

Когда-то кем-то рожденные.

Ничейные на ничейной,

еще не открытой земле.

Нечаянно не посаженные.

Условно освобожденные.

Сидят и смотрят, как крутится

крупа в чугунном котле.

«Ночью почти что до центра земли…»

Ночью почти что до центра земли

площадь единственную

подмели.

Утром динамики грянули всласть,

и демонстрация

началась!..

Вытянув шеи, идет детвора, —

«Светлому будущему —

ура-а!»

Стайка затюканных женщин. И над —

крупно:

«Да здравствует мелькомбинат!..»

«Нашему Первому маю – ура!

Интеллигенция наша да здра…»

Вот райбольница шагает.

А вот —

Ордена Ленина Конный завод…

…Следом какая-то бабушка шла.

С ярким флажком.

Как машина Посла.

«Наше время пока что не знает…»

Наше время пока что не знает

пути своего.

Это время безумно,

тревожно

и слишком подробно…

Захотелось уйти мне в себя,

а там – никого!

Переломано все,

будто после большого погрома…

Значит, надобно заново

связывать тонкую нить.

И любое дождливое утро встречать

первозданно.

И потворствовать внукам.

И даже болезни ценить…

А заката

не ждать.

Все равно, он наступит нежданно.

«Я шагал по земле, было зябко в душе…»

Булату Окуджаве

Я шагал по земле, было зябко в душе

и окрест.

Я тащил на усталой спине свой

единственный крест.

Было холодно так, что во рту замерзали

слова.

И тогда я решил этот крест расколоть

на дрова.

И разжег я костер на снегу.

И стоял.

И смотрел,

как мой крест одинокий удивленно и тихо

горел…

А потом зашагал я опять среди черных

полей.

Нет креста за спиной…

Без него мне

еще тяжелей.

«Может быть, все-таки мне повезло…»

Может быть, все-таки мне повезло,

если я видел время запутанное,

время запуганное,

время беспутное,

которое то мчалось,

то шло.

А люди шагали за ним по пятам.

Поэтому я его хаять не буду…

Все мы —

гарнир к основному блюду,

которое жарится где-то

Там.

«Ламца-дрица, гоп-цаца!..»

Ламца-дрица, гоп-цаца!

Это – сказка без конца…

Трали-вали, вали-трали.

Ах, как нам прекрасно врали!

Ах, как далеко вели

«ради счастья всей Земли!».

Трали-вали, трали-вали…

Ах, как гордо мы шагали!

Аж с утра до темноты

шли вперед,

раззявив рты.

Флаг пылал,

над нами рея…

Золотое было время!

Время

тостов и речей.

Век

дотошных стукачей…

Ведь еще почти намедни

ах, как смачно

нас имели!

(Десять пишем, два в уме), —

оказались мы

в дерьме.

В нем теперь сидим и воем,

как когда-то под конвоем.

Ламца-дрица, гоп-цаца…

Нам бы

выка —

рабка —

тца!

«Помогите мне, стихи!..»

Помогите мне, стихи!

Так случилось почему-то:

на душе

темно и смутно.

Помогите мне,

стихи.

Слышать больно.

Думать больно.

В этот день и в этот час