Виновата только я… - Шарлотта Лэм

— Да, действительно, вы сделали все, что могли, так что теперь живо в ванную! Она наверху, как подниметесь по лестнице — налево.

Ванную комнату Луиза нашла без труда. Там было очень уютно: все выдержано в лимонно-желтых тонах, множество лампочек обеспечивали море света. Дотрагиваясь до пушистого желтого полотенца, Луиза задумалась, как ему удалось подобрать столь подходящие друг к другу аксессуары. На тумбочке из соснового дерева она обнаружила кусок нераспечатанного лимонного мыла. Специально для нее? Или это просто совпадение?

Когда она вернулась в гостиную, Закери уже успел расставить чашки и тарелки на столике около окна. Увидев ее, он принялся разливать кофе. Только теперь, когда ее ноздри почувствовали приятный аромат, Луиза поняла, насколько голодна.

— Садитесь и приступайте к еде, — скомандовал Закери, кладя на тарелку бутерброд с сыром и подавая ей.

Она не без улыбки взглянула на толстый кусок хлеба.

— И часто вы питаетесь бутербродами?

— Когда работаю, да. Зачем тратить время на приготовление каких-то сложных блюд или даже на то, чтобы выбраться в ресторан? Туда я хожу, только если не занят.

— Вы работаете каждый день? — спросила она перед тем, как вгрызться в свой сэндвич, в котором между толстыми кусками хлеба оказался запрятан такой же огромный ломоть сыра, приправленный домашним соусом с томатным привкусом.

Он молчал. Она удивленно подняла голову и посмотрела на него. Странно, что ее вопрос вызвал такую реакцию. Его лицо покрылось темными пятнами, губы крепко сжались. Что с ним? Он и раньше, видимо, был очень чувствительным человеком; учитывая же то, что произошло с ним за последнее время: авария, а теперь еще и ограбление, — неудивительно, что он стал таким раздражительным.

— Работал, — наконец ответил он на ее вопрос. Она сразу уловила глубокую печаль, скрывавшуюся за этим словом, и ее сердце болью откликнулось на его боль.

— Вы так и не можете начать работать?

Он сердито смотрел на нее.

— Я же говорил вам, когда вы приезжали первый раз, что после аварии я не в состоянии рисовать. Физически я мог бы, конечно. Водить кистью по бумаге — это не так сложно. Но я никак не могу решить, что хочу изобразить. Я часами стою перед холстом, пытаясь решить, но… — он прервался, нахмурившись. Она не могла не испытывать жалость к нему.

— Мне так жаль. Это должно быть очень грустно для вас.

— Грустно?! — прогремел он, свирепо буравя ее взглядом. Луиза даже вздрогнула, опуская недоеденный бутерброд на тарелку. — Грустно! — повторил он ядовитым тоном. — Грустно? — уже кричал он, обнажая два ряда безукоризненных белых зубов. — Это сводит меня с ума. Я же художник. Мне нужно рисовать! Я не понимаю, почему у меня это не получается. Я все стараюсь и стараюсь, но такое впечатление, что чем больше я стараюсь, тем безнадежнее становится ситуация!

Луиза облизала пересохшие губы и сделала робкую попытку высказать ему свое предложение:

— Может быть, вам лучше перестать стараться и отдохнуть недельку-другую?

— Неужели, вы думаете, я не пробовал? Я уже перепробовал все, что только возможно, но ничего не помогает. — Он смотрел на нее почти с ненавистью. — Доешьте, в конце концов, свой бутерброд! И пейте быстрее кофе, он небось и так уже остыл.

Она послушно повиновалась, надеясь, что это его успокоит. Такое состояние ему явно не на пользу.

— Закончили? — спросил Закери десять минут спустя, когда она допила вторую чашку кофе.

— Да, спасибо, все было очень вкусно.

Закери встал.

— Идемте со мной!

Луиза недоуменно тоже поднялась на ноги.

— Куда?

— В мою студию.

Она последовала за ним, ее любопытство росло. Ей никогда не доводилось бывать в настоящей студии художника, и сейчас ей не терпелось попасть туда.

Студия оказалась пристройкой к коттеджу с задней стороны. Две стены представляли собой гигантские окна, от пола до потолка. Таким образом, даже в пасмурный зимний день в комнате было полно света.

В центре на мольберте стоял холст. Закери властно указал ей на него.

— Вот это и есть все, что мне удалось изобразить за последние девять месяцев!

Сбитая с толку, она с недоумением взирала на красные мазки, яростно нанесенные на холст.

— Боюсь, что я не слишком понимаю современное искусство, — вежливо произнесла она.

— Идиотка! Это не искусство! У меня был очередной приступ депрессии, и я просто взял красную краску и вылил ее на полотно, желая изобразить свои чувства.

Луиза сбивчиво пробормотала:

— Понятно. Мне ж…

— Если вы скажете, что вам жаль, то я вас ударю! — взревел он.

Она нерешительно отступила к стеклянной стене.

— Что же еще я могу сказать? — Неожиданно выглянуло солнце и осветило ее стройную фигурку в голубом платье. Закери, прищурившись, посмотрел на нее.

— Стойте смирно, — быстро скомандовал он.

— Зачем? — осторожно поинтересовалась Луиза, ее темно-голубые глаза выражали полнейшее замешательство.

Закери взял со стола блокнот и огрызок угольного карандаша. Луиза наблюдала за решительными движениями длинных пальцев его здоровой руки. На белой бумаге появлялись черные штрихи.

— Вы рисуете меня? — удивленно, но не без радости спросила она.

— А что же еще я могу делать?

Она была слишком польщена, чтобы обратить внимание на его ворчание. Он наконец начал работать, и вдохновила его она! Волна радости словно окатила ее.

Несколько минут спустя он отложил карандаш и начал критически рассматривать только что нарисованное.

— Можно мне посмотреть? — попросила Луиза, и он молча протянул ей блокнот. Она застыла от восхищения. Всего несколько линий, но они передавали полное сходство. — Вот это да! Вы необыкновенно талантливы, мистер Вест. Я завидую вам — у меня совсем нет способностей к рисованию.

— Вы хорошая медсестра, это, без сомнения, тоже дар! — бросил он небрежно.

Она покраснела.

— Спасибо. Но вам не кажется, что это не одно и то же? Хороших медсестер тысячи, хороших же художников гораздо меньше. Когда вы перенесете набросок на холст?

— Что? — Он криво ухмыльнулся. — Сомневаюсь, что это когда-нибудь случится. Делать наброски я мог всегда — это как рефлекс, просто фиксирование на бумаге за несколько минут того, что видишь перед собой. Писать маслом — это совсем другое, это занимает много часов работы: недели, месяцы… а главное, для этого требуется вдохновение. Мне нужно точно знать, что я ищу, именно этого мне недоставало — желания творить.

Она прикусила губу.

— Я понимаю.

Сейчас она чувствовала себя полной дурой, причем сильно униженной. Наверное, он посчитал ее тщеславной и презирал за то, что она подумала, будто вдохновила его.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});