Маленькая хозяйка большой кухни - Ната Лакомка

или нет.

Мы поднялись на четвёртый этаж и прошли в конец длинного коридора, где слева и справа были двери.

Погремев связкой ключей, которая крепилась на поясе, Экономка отцепила маленький ключик и открыла последнюю из дверей.

- Жить будете здесь, - произнесла госпожа Пай-Эстен ледяным тоном и протянула мне ключик точно так же, как возвращала документы – держа его за фигурную головку двумя пальцами. – Для прислуги завтрак в семь, обед в двенадцать, ужин в восемь. Сегодня вы отдыхаете, так распорядился милорд. Потратьте этот день с толком, - она брезгливо поморщилась, снова посмотрев на мой жалкий наряд. – Советую вымыться, леди и милорд нерях не жалуют. Одежду я вам принесу, но вам придётся подогнать её по росту самой. Такой короткой юбки я найти не смогу.

- Благодарю, - сдержанно сказала я, забирая ключ.

- Благодарит она, - фыркнула экономка. – Спуститесь к обеду без опозданий, я представлю вас остальным слугам. И не вздумайте воровать. Я слежу за каждым вашим шагом.

- Да, мэм, - ответила я, с трудом сдержавшись, чтобы не ответить ей так, как следовало ответить на подобное оскорбление.

Развернувшись на каблуках, экономка удалилась, заметая длинным подолом платья, как лиса хвостом, а я подошла к окну в конце коридора и выглянула.

Забавно спрятаться в доме королевского маршала, который руководит твоими поисками, но… не лишено смысла. Слова Гаррета, что прятаться лучше всего под носом, заиграли новыми красками. Да уж, под носом – так под носом. Ближе некуда, как говорится. Значит, леди д`Абето – тётушка герцога? Милая, добрая старушка?.. Хм…

Вид из окна открывался на луг позади дома, небольшую речушку, протекавшую шагах в ста, и кромку леса за ней. Листва клёнов уже подрумянилась, и рассветное солнце окрасило их во все оттенки нежно-розового, с примесью алого. Голубое небо над деревьями было без единого облачка, и казалось бездонным.

Красивое место. Понятно, почему герцог приезжает сюда из города – здесь тихо, спокойно, свежий воздух, и никаких тебе шумных улиц.

Словно в ответ на мои размышления, от дома через луг, к реке, пошёл мужчина. Я сразу узнала его по белым волосам – сам герцог де Морвиль.

Он был с ружьём на плече, а рядом весело скакала белая, в черных пятнах собака.

Я нахмурилась, наблюдая за этой деревенской идиллией.

Пошёл на охоту?

В этом не было бы ничего странного, если бы сегодня было воскресенье. Или суббота, хотя бы. Но, насколько я помнила, с утра была среда. У королевского маршала нет должностных обязанностей? Особенно теперь, когда его величество умер, и надо организовывать похороны, давать присягу новому королю – малолетнему принцу, быть рядом с овдовевшей королевой…

Маршал вдруг оглянулся, и я отшатнулась, хотя он вряд ли мог заметить меня в окне четвёртого этажа.

Ладно, пусть господин де Морвиль гуляет когда и где хочет, мне лучше держаться подальше от него, и помалкивать, когда окажусь с ним рядом.

Открыв дверь, я оказалась в небольшой, но уютной спальной комнате, где пол застилал ковёр, на стенах висели гобелены, а окна полузакрывали плотные шторы. Высокая кровать с двумя перинами, письменный стол и стул, сундук для вещей, на прикроватном столике – хрустальный графин с водой и блюдо с тремя ароматными яблоками.

Не сдержавшись, я взяла одно и с наслаждением вгрызлась в румяный сладкий бочок, упиваясь этим вкусом осенней свежести.

Пройдясь по комнате, я осталась довольна – несмотря на желчный характер, госпожа Пай-Эстен оказалась прекрасной экономкой. Нигде не было ни пылинки, постельное бельё с вышитыми фиалками на уголках подушек благоухало лавандой, оконные стёкла сияли чистотой и были прозрачными, как вода.

К спальной примыкала ванная комната, где всё было так же чисто, аккуратно и ароматно.

До обеда я успела вымыться, вздремнуть, подшить юбку, которую мне принесла экономка, и позавтракать. Поздний завтрак мне принесли, как почётной гостье – на фарфоре, с тремя закусками, пшеничным хлебом, сладостями, цветочным чаем и хорошим красным вином в крохотной рюмочке.

Еду принесла девушка, которая лущила горох. Я запомнила её имя – Сара, и попыталась заговорить, но она поставила поднос на стол, поклонилась и исчезла молча и тихо, как испуганный мышонок.

Озадаченно пожав плечами, я не стала долго размышлять по этому поводу, и набросилась на еду.

Было так вкусно, что я съела всё до последней крошки, подлила вино в чай и с наслаждением выпила.

Какое блаженство – есть по-человечески, с красивой посуды, красивыми приборами, а потом улечься в мягкую кровать, укрывшись пуховым одеялом… Это начинаешь ценить, только когда потеряешь.

Но грустить по поводу прежней жизни я себе не позволила, и за пятнадцать минут до полудня спустилась на первый этаж, как приказала госпожа Пай-Эстен.

В кухне никого из слуг не было, но на каминной решётке стояла треугольная жаровня, а это означало, что кухарка где-то близко. Подождав немного, я снова вышла в коридор, а оттуда – в прихожую, где тоже не было ни души.

Боковая дверь, ведущая в сторону того самого луга, где я видела де Морвиля, была открыта, и ласковое осеннее солнце заливало комнату. Белоснежные занавески плавно колыхались – будто полосы тумана на ветру. Я несмело прошлась по комнате, рассматривая добротную, хотя и немного старомодную, мебель, расписные вазы с цветами, картины на стене…

Здесь были, в основном, портреты. Одна или две картины – охотничьи сценки. Самая большая картина висела в центре, в золочёной раме, и я остановилась перед ней, рассматривая изображение незнакомой мне дамы. Она была нарисована вполоборота к зрителю, мягко и ласково глядя из-под полуопущенных век. На голове у дамы был старомодный тюрбан из белой ткани с голубой каймой. С тюрбана на правое плечо спускалось головное покрывало, украшенное по нижней кромке крохотными нашитыми жемчужинками. Платье на даме было глубокого чёрного цвета – художнику прекрасно удалось передать структуру восточного бархата. Ворот платья был сколот золотой брошью с драгоценными камнями. Одну руку дама прижимала к груди, в другой держала букетик незабудок. Голубые цветы гармонировали с голубыми камешками броши, и глаза у дамы тоже были подсвечены нежной весенней голубизной.

Картина была написана с огромным мастерством, и на голову превосходила остальные полотна, но я напрасно искала имя натурщицы или подпись художника.

Впрочем, портрет был явно старинным, а многие художники прошлого не подписывали свои произведения, считая, что зритель должен и так узнать их великолепную руку и не менее великолепную кисть.

Слишком самонадеянно, на мой взгляд, но картина