Домашняя церковь - Глеб

Эти частные замечания не следует воспринимать как призыв не читать книг неверующих авторов. Следует действовать по рекомендациям свт. Василия Великого и преп. Иоанна Дамаскина, неоднократно нами повторяемым, и помнить слова Христа: «Кто не против вас, тот за вас» (Лк 9:50). При необходимости следует раскрывать детям нравственное значение того или иного литературного произведения и его героев с христианских позиций.

Сложнее обстоит дело с фантастикой. Она занимает значительное место в чтении современного человека. Появились литературоведческие работы, специально посвященные этому жанру. Классиком научной фантастики является Жюль Верн, на книгах которого выросло не одно поколение людей во всех странах мира. В его произведениях в фантастической и приключенческой обстановке действуют живые человеческие личности. Уже у Герберта Уэлса и особенно у последующих фантастов исчезает личность. Человек будущего или пришельцы из космоса рисуются безличностными сверхчеловеками. Как отмечается в английских исследованиях, «современным аспектом научной фантастики является стремление выйти за пределы нормального опыта <…> посредством изображения действующих лиц и событий, которые преодолевают границы пространства и времени в том виде, в каком они знакомы нам».

Научно–фантастические образы и фабула, как указывает другой исследователь, читаются как выдержки из житий древних христианских святых о борьбе подвижников с бесами, но восхваляются не подвижники, а бесы и колдуны. Такие же тенденции имеются и у современных фантастов. Истоки оккультной научно–фантастической литературы некоторые видят в рассказах Эдгара По и Мери Шелли. Антихристианская суть подобных рассказов и книг не вызывают сомнений. Сейчас получает распространение жанр «фэнтэзи», в котором уже нет ни научных, ни социально–философских предпосылок, — только оккультно–мистические домыслы, в подавляющем большинстве случаев однозначно темные.

По образцам такой фантастики подчас пытаются рассмотреть Священную историю, привлекая для ее объяснения прилеты существ из других миров на космических кораблях, причем этим занимаются не только беллетристы, но и лица, причисляющие себя к ученому сословию.

В некоторых книгах под видом фантастики дается критика социально–утопических футуристических учений и существующей действительности (в ряде произведений братьев Стругацких, Ефремова и др.).

Литература должна быть по возрасту; если родители могут не нуждаться в художественной литературе, то детям и юношеству она совершенно необходима.

Неправы те, которые сами переросли «штанишки» беллетристики, читают Отцов Церкви и богословскую литературу и того же требуют от своих детей. «Всему свое время»; каждому — по силам и возрасту его.

Христос сказал: «широки врата и пространен путь, ведущие в погибель <…> тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь…» (Мф 7:13–14).

Какова ширина спасительного пути? Она не измеряется в метрах; для каждого она разная, но это всегда путь сужающийся.

Пастырский дар — это определение ширины пути для каждого пасомого. Рекомендуя молодежи чтение художественных произведений, духовник может запретить чтение беллетристики взрослому или пожилому человеку, сосредоточив его внимание на чтении духовно–религиозной и необходимой для работы специальной литературы. Когда же детей насильно и искусственно пытаются вогнать в отречение от мира, лишают светской литературы и изобразительного и театрального искусства, не позволяют ходить в кино и требуют формального длительного стояния на акафистах, ничего хорошего не получается. Известны случаи, когда чрезмерное религиозно–фанатическое рвение родителей вызывало бунт детей, они уходили от родителей и веры. Некоторые возвращались обратно, а другие так и остались для родителей в стране далече.

Соотношение между научными, художественными, литературными, музыкальными и другими интересами в разных семьях различно. Но всегда они должны просвещаться светом христианской веры.

«Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1 Кор 6:12).

* * *

На многих огромное эмоциональное воздействие оказывает музыка. Она охватывает область подсознательного, иррационального. П. И. Чайковский, восторгаясь гением Пушкина, говорил, что Пушкин из ограниченной области поэзии проникает в бесконечную область музыки. Особую силу музыка приобретает в пении, где сознательное сливается с подсознательным, рациональное — с иррациональным, выраженное словами — с невыразимым.

Музыка способна расширить и очистить душу, успокаивать и тревожить ее, призывать к молитве и звать в бой, музыка способна возвышать человека к горнему, говорить о гармонии мира, но может звать и манить человека ко греху. Д. И. Шостакович как–то с горечью отметил, что музыка у нас порою сливается с физиологией. Она может помогать человеку идти к Богу и идти к сатане. Поэтому к музыке, к музыкальному воспитанию, к музыкальной среде, в которой растут дети, надо относится с повышенной осторожностью и большим вниманием. Музыкальное воспитание начинается с тех звуков, которые слышит грудной младенец, лежа в кроватке, а может быть, с тех напевов, которые доносятся до него еще во чреве матери, — слышит ли он церковные песнопения, гармонии Моцарта и Чайковского, разгульные цыганские песни или оглушительные звуки рок–музыки.

Самый прекрасный и сложный инструмент — это хор в руках мудрого регента [111]. Смысл слов в нем должен сливаться с музыкальными мотивами, это обязательное требование к церковному пению. Его напевы должны соответствовать словам молитвы, помогать молитве и быть самой молитвой. Церковная музыка — это музыка серьезная, обращенная от Церкви к глубинам души человеческой, к ее святая святых. Эти напевы, как и слова молитвы, выражают скорбь о грехах, печаль об умерших, радость души, обращенной к Богу, души, сознающей свое бессмертие, радость и торжество творений, радость Воскресения и гимны славословий. Они выражают все многообразие чистых человеческих чувств. Им чужда страстность мира сего и плотская чувственность. В них отражается соборность Церкви.

Церковные напевы складывались в христианских катакомбах первых веков, в монастырях и храмах духовно опытными и музыкально одаренными подвижниками, такими, как преп. Роман Сладкопевец (V–VI век, пам. 1 сент.), преп. Иоанн Дамаскин (VII–VIII век, пам. 4 дек.), творения которого положены в основу современного осьмогласного пения, и др. С течением веков эти напевы несколько изменялись, отражая характер других народов и звуковой характер их речи, особенности областей и отдаленных монастырей. Так появилось знаменное пение [112], киевский и другие распевы. Опытный слух уловит различие напевов и их музыкальной акцентировки в разных областях, городах и монастырях.

Дух Петровской эпохи и десятилетий его преемников, связанных своими корнями и окружением с протестантскими странами, отрицательно сказался не только на иконописи — иконопись перестала быть иконописью, а стала в большинстве случаев низкопробной живописью, — но и на церковном пении; в него вошли мирские мотивы, светская страстность; произошел разрыв смысла и настроения молитвенного слова с его песенным выражением. Эта ломка православного богослужения шла от придворных кратких служб, от Петербурга с его сильным немецким, протестантским и католическим влиянием [113].

Большие усилия для восстановления традиций древне–церковного пения прилагал покойный Патриарх Алексий I (Симанский). В одном из посланий он писал: «Зачем нам гоняться за безвкусным подражанием светскому пению, когда у нас есть изумительные образцы пения строго церковного, освященного временем и традициями церковными». Молитвенное пение в храме (с хорошей дикцией) — это проповедь христианства и православия.

На отпевании регента Патриаршего собора Василия Степановича Комарова 29 декабря 1974 г. протопресвитер Виталий Боровой говорил: «В условиях, когда наша Церковь молится, свидетельствует и проповедует Христа только в храмах, только за богослужением, когда мы не пользуемся средствами массового воздействия, когда мы не имеем доступа к тем, кто не приходит сюда, в церковь, — в этих условиях прекрасное, чудесное, проникновенное, впечатляющее церковное пение гораздо сильнее, чем все остальное, что люди видят и слышат в храмах. Я говорю о тех, кто приходит, может быть, только поинтересоваться, посмотреть и послушать. Они уходят с большим эстетическим радостным чувством, с ощущением такой радости, которая потом их зовет и опять приводит в церковь. Регентские служения Василия Степановича были как бы великим свидетельством, великим миссионерством о Христе».

Прошло полтора десятка лет. Как исповедание веры, как проповедь христианства прозвучали со сцены Большого театра на всю страну, на весь мир в дни празднования 1000–летия крещения Руси слова: