Дон Карлос. Том 1 - Георг Борн

Ночью Изидора перевели в большую, вместительную тюрьму, стоявшую на берегу Мансанареса, близ Толедских ворот и школы тореадоров, со стороны города ее окружала высокая стена, а та часть здания, которая обращена была к реке, отвесно поднималась над водой. Со всех сторон, однако, проделаны были маленькие окошечки с железными решетками.

Эту надежную, искусно выстроенную тюрьму народ называл Адским замком. Немалую долю арестантов в нем составляли убийцы и разбойники, так как время беспорядков в Испании вызвало большое количество преступлений, появилось даже много иностранцев, промышлявших мошенничеством и разбоем.

Когда за Изидором закрылись большие железные ворота, к которым приставили тотчас двух караульных с заряженными ружьями, он понял, что дело серьезно. Из Адского замка не было выхода! Кто раз попал туда, тому нечего было и думать о свободе.

Единственным утешением Изидору служила мысль о высоком покровителе, соучастнике этого преступления.

Смотритель тюрьмы, как опытный человек, с первого взгляда разглядел в нем отъявленного преступника, и это было так, потому что время, проведенное на галерах, становилось высшей школой для разбойников, попавших туда; пройдя ее, они были способны на все.

Он велел тотчас отвести Изидора в комнату нижнего этажа, где его обыскали с головы до ног и сменили грязный капральский мундир на желтое арестантское платье. Эта перемена сильно не понравилась бывшему капралу, но он покорился, потому что смотритель пригрозил ему, в случае малейшего сопротивления, решетками и голодом.

Затем Изидора отвели в комнату, где не было других арестантов, кроме него. Комната была шагов десять в длину и столько же в ширину, там стояли маленькая железная печь, жесткая кровать с одеялом, приделанный к стене стол и скамейка, на столе кружка с водой и лампа.

Толстая дверь, выходившая в коридор, была обита жестью. Через маленькое окошечко, открывавшееся в ней с наружной стороны, арестанту подавалась пища.

В одной из стен, на довольно значительной высоте, находилось окно фута два в высоту и в ширину, с железной решеткой, выходившее, как тотчас убедился Изидор, на Мансанарес, далеко внизу кативший свои волны.

Потеря свободы была в высшей степени чувствительна для Изидора! Мрачное выражение лица ясно говорило о состоянии его духа, но так как в данную минуту ничего изменить было нельзя, то он бросился на постель и вскоре заснул так крепко, как едва ли может спать даже человек с самой чистой совестью.

На следующий день, съев принесенный обед, он уселся на постель и принялся рассуждать вслух, обдумывая свое положение.

— Скверную штуку сыграл со мной случай, — бормотал он. — Все улизнули, один хитрый Изидор в западне! Черт возьми! Но утешься, ведь они все в твоих руках! Ты предусмотрительно поступил, зайдя в гостиницу Сан-Педро и углядев следы, что вели к развалинам старого монастыря. Тебя не оставят в беде, а уж если у них хватит глупости сделать это, так все пойдут на виселицу, Все! Ты неплохо устроился — за тобой оба принца, полковник, патер Доминго из монастыря Святой Марии и граф Кортецилла, — посмеивался Изидор. — Эти важные господа всегда стараются найти какого-нибудь козла отпущения, на которого можно свалить все свои грехи, но Изидор слишком много знает и заставит бояться себя! До приговора не скоро дойдет. А если они тебя бросят, придется сознаться, не доводить же дело до пыток! Изидор признается в том, что может не понравиться знатным, благородным донам, ну, да что делать! Своя ру« башка ближе к телу!

Монолог Изидора был прерван бренчанием ключей у двери, шумом шагов и голосами в коридоре.

Дверь отворилась. Вошли судья с секретарем, положившим на стол бумагу и приготовившимся записывать.

«Ага, — подумал Изидор, — начинается история, но будем спокойны!»

Судья велел ему встать.

На несколько вопросов о прошлом, показывавших, что о нем имеют подробные и точные сведения, Изидор отвечал путано, а от обвинения в покушении на убийство категорически отрекся.

— Я проходил совершенно случайно по улице Сан-Маркос, сеньор, — сказал он с самой невинной физиономией. — Это и с вами могло случиться. Ах, лучше бы я был в это время на другом краю города! Ну, да уж беда и во сие найдет, если захочет! Меня закрутило в толпе и, на беду, вынесло прямо на адъютанта.

— При вас нашли разряженный пистолет, — прервал следственный судья разговорчивого арестанта.

— Да, да! Какой-то шалопай сунул мне что-то в суматохе, а в эту минуту адъютант и схватил меня! Ну скажите сами, сеньор, неужели бы я остался там стоять, если бы был настоящим виновником? Не думаю!

— Так вы не хотите признаться?

— В чем мне признаваться-то, сеньор? Неужели я должен сказать: вот моя голова, я виновен! О Боже! Вы уж слишком многого требуете, если хотите, чтобы я подставил свою голову за другого.

— Выдайте соучастников, это уменьшит паше наказание.

— Но какое же наказание я заслужил, сеньор, если я невиновен?

— Ваше прошлое говорит против вас.

— Да разве прежнее несчастье может служить доказательством моей вины теперь, сеньор? Этак можно из невинного человека сделать преступника. Оттого что Изидор Тристани нанес, по несчастью, удар, убивший человека, а коварные товарищи подсунули ему украденные вещи, чтобы избегнуть наказания, вы считаете, что и теперь он виноват? Это несправедливо, сеньор, нельзя судить на таких основаниях!

— Так вы упорно настаиваете на своей лжи?

— На истине, сеньор! Что же мне сказать? Да буду я лишен царствия небесного, да буду я проклят, если выстрел сделан мной! Требуйте от меня какой угодно клятвы!

Секретарь записывал каждое слово арестанта.

— Ваше упорство вам не поможет, — сказал судья, — показания свидетелей и пистолет говорят против вас! Вы бы лучше искренне сознались, в противном случае вам грозит виселица.

— Не надо забегать вперед. Никто не избегнет того, что ему предназначено. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, — отвечал Изидор.

Судья и секретарь ушли, и дверь снова плотно затворилась.

— Гм! Так, значит, виселица, — пробормотал Изидор, и его косые черные глаза беспокойно заблестели, — неприятная перспектива! Я всегда испытываю перед виселицей какой-то священный трепет; все другое еще туда-сюда, но смерть на виселице — проклятая, оскорбительная смерть! С какой отвратительной гримасой при этом умирают! С тех пор как при мне вешали убийцу Брукоса, я ненавижу виселицу! Но не беспокойся, мой друг, — посмеивался он, — подождем до утра, еще виселица не выстроена, да и вельможи не оставят тебя здесь. Не волнуйся, Изидор! Тебя и в последнюю минуту всегда выручал благоприятный случай. Если бы за каждую пролитую кровь тебя стали вешать…