Как мы спасали челюскинцев - Анатолий Ляпидевский

Время проходит незаметно, но замерз я основательно. Вот, наконец и наш аэродром — лагуна и селение Уэллен. На берегу много народа. Делаем круг и отлично садимся. Подходим к берегу, останавливаемся и нас мгновенно окружает весь Уэллен. К машине подставляют лесенки, и каждый старается чем-либо помочь выходящим женщинам.

Наконец-то и нам можно сойти. Нас окружают старые знакомые — чукчи со всех сторон тянут руки, и слышится радостно-удивленное, какумэ-ренена кляуль" (вот здорово, летчики!).

Летчик Е. Конкин. Авария

После первого полета в лагерь к челюскинцам, 5 марта, когда мы вывезли женщин, нам было приказано перенести базу из Уэллена в Ванкарем. Выполняя приказание, мы устроили совещание с летно-подъемным составом и решили подготовить для этого самолет «АНТ-4» № 1, так как «АНТ-4» № 2 вышел из строя на продолжительное время и требовал ремонта со сваркой.

Подготовка машины шла ударными темпами. Техсостав был разбит на две бригады, и мы работали в две смены — днем и ночью. После окончательной проверки и замены некоторых частей моторов самолет был готов к пробе моторов на земле. 13 марта была произведена проба, причем выяснилось, что правый мотор работал недостаточно чисто. Несмотря на это, мы все же решили сделать перелет из Уэллена в Ванкарем. 14 марта 1934 года был назначен вылет-разведка.

Заправка горючим, смазочным, сжатым воздухом, бочкой Гончарова, запчастями производилась до самого рассвета. К утру машина была готова. Произвели пробу моторов по земле и вырулили на старт, откуда совершили взлет. Маршрут полета был: Уэллен — Сердце-Камень — Колючий — Онман — Ванкарем.

Моторы работали не вполне удовлетворительно, но стремление во что бы то ни стало разрешить поставленную нам правительством и чрезвычайной тройкой по спасению челюскинцев задачу побуждало нас спешить. Каждый из экипажа самолета, зная, что от Ванкарема до лагеря челюскинцев расстояние равнялось примерно часовому полету, надеялся, что самолет сможет в три дня закончить всю операцию. Такая перспектива толкала нас даже на риск.

Пройдя мыс Сердце-Камень, мы пошли вдоль берегового припая. Дойдя до острова Идлидля, увидели остров Колючин. Посоветовавшись, мы с т. Ляпидевским решили, что нет никакого смысла итти в море над торосистой местностью, так как можно пройти береговым припаем и обойти остров Колючий с южной оконечности. Мы на этом проиграем не больше пяти минут, но зато будем итти по сравнительно гладкой поверхности льда, что обеспечит на случай вынужденной посадки сохранение материальной части. Договорившись, я развернул самолет и пошел этим маршрутом.

Через 2 часа 5 минут пребывания в воздухе резко сдал левый мотор. Машину сильно затрясло. Вначале создалось впечатление, что отвалился радиатор, а за ним последует и мотор. Ляпидевский сразу выключил оба мотора и стал планировать. В это время мы находились в Колючинской губе на расстоянии восьми — десяти километров от острова Колючина. Посмотрели на левый мотор — радиатор и мотор не отломились, значит спланируем нормально. Мы произвели посадку на заструги, и машина плавно легла на правую плоскость. В результате сломалась правая вертикальная ферма, погнулись ушки узлов, оторвалось одно ушко полуоси. При осмотре мотора оказалось, что оторвана моторная рама, а передние болты мотора и радиатор фактически держались на соединении шлангов. Все сошли с машины и стали думать, куда итти. Петров предложил итти на берег. Ляпидевский и Руковский считали, что лучше переночевать в самолете и пойти рано утром. Пока шло обсуждение, мы заметили фигуру человека, шедшего по направлению к самолету. Это был чукча с острова Колючина. Младший инженер Гераськин раньше руководил национальной чукотской комсомольской школой и „кит-кит" (что значит немного) владел чукотским языком. Из разговора с чукчей он выяснил, что на острове семь яранг, есть и нарты.

Мы отправили Гераськина вместе с чукчей на остров Колючин; весь же остальной экипаж принялся разводить костер, чтобы приготовить еду. После основательной нервной встряски все сразу почувствовали голод.

Через два часа за нами приехали на нартах. Погрузив необходимые вещи, мы пешком пошли к острову. Чукчи встретили нас очень хорошо. Объяснялись мы с ними больше жестами. После восьми километров ходьбы в легкой одежде мы настолько продрогли и устали, что моментально уснули.

15 марта утром в Ванкарем к чрезвычайной тройке выехали Ляпидевский и Петров для доклада о происшедшей аварии; я же остался с остальным экипажем на острове как политический руководитель и командир машины. 16 марта чрезвычайная тройка постановила в первую очередь ремонтировать уэлленскую машину «АНТ-4» № 2. Меня решено было оставить на острове Колючине вместе с техсоставом, для того чтобы вытащить самолет на берег острова.

Задача была нелегкая. В нормальных условиях, для того чтобы вытащить самолет на берег, нужно около 100 человек, а здесь, на острове, всего-то девять мужчин! И все же приказ надо было выполнить какими угодно средствами.

Мы втроем устроили совещание и решили ремонтировать самолет своими силами, так как все равно не смогли бы собрать людей, чтобы вытащить машину на берег. Разобрать же самолет по частям и таскать на берег — значит обречь машину на гибель. Этого коммунисты допустить не могут…

22 марта мы приступили к подъему самолета. Подъем производился в чрезвычайно трудной обстановке: ни достаточного количества людей, ни соответствующего материала. Мы располагали рабочей силой в количестве девяти человек, одним домкратом, двумя бочками и двумя двухметровыми бревнами. Кроме того у нас было еще… изобилие снега. Работа шла мучительно медленно, но все-таки двигалась вперед.

После подъема машины мы приступили к постройке пологой горы из снега. Это нужно было для того, чтобы можно было снять мотор, разбирая его по частям, так как снять его целиком мы не могли из-за отсутствия людей. Разборку и съемку мотора мы произвели тоже в пять дней. Затем сняли шасси, которое требовало ремонта.

Взялись мы и за свернутую вертикальную ферму. Решили ее разогнуть и сварить, но не было у нас ни сварочного аппарата, ни материала. А ремонтировать надо было обязательно. Руковский стал ходить по всем ярангам и совершенно случайно нашел в одной стальную трубу в 60 миллиметров диаметром. Это как раз то, что нам нужно было. Весь набор инструментов состоял из паяльной лампы и одного ручного зубила, а наковальней служил просто большой камень. Такая „холодная кузница" была нами „открыта" и по ремонту поломанного шасси. Ровно в восемь дней закончили ремонтную операцию шасси, и 7 апреля самолет стал на ноги, т. е. на шасси. Оставалась еще только моторная рама.

9 апреля т. Ляпидевский привез моторную раму, и 10 апреля мы приступили к сборке мотора. Сборка производилась на открытом воздухе при достаточно низкой температуре (минус 20–25°), что страшно затрудняло работу. Но выхода не было…

17 апреля из Ванкарема стали двигаться на нартах челюскинцы. Случайно чукчи завезли некоторых на остров Колючин, и мы предложили желающим остаться с нами и помочь нам. Три товарища — Дурасов, Лесков и Агапитов — изъявили согласие и очень нам помогли. 23 апреля мы опробовали вновь установленный мотор. Машина была вся занесена снегом. Мы ее откопали, но получилось, что самолет находится как бы в траншее… Вырулим или не вырулим.

25 апреля мы мобилизовали восемь чукчей и сами стали выравнивать платформу для взлета. Когда площадка была приготовлена, мы завели оба мотора, вырулили на площадку и произвели взлет.

Так машина, почти обреченная на гибель, была спасена: отремонтирована в 42 дня. В тот же день мы перелетели с Колючинской губы в Уэллен.

Над двумя континентами

Сигизмунд Леваневский. Моя стихия

Меня давно тянуло на Север. В 1933 году я обратился в Главное управление Северного морского пути с просьбой отправить меня на Север. Я пришел и к т. Малиновскому, генеральному секретарю Осоавиахима, настаивал, чтобы мне дали поработать так, как я хочу. Я сказал: „Пошлите меня на Север". В это время я работал на Украине инспектором авиационной школы. Работал неплохо. Удалось совершенно ликвидировать аварийность. Ни одной аварии не было. Подал заявление о вступлении в партию, но, к сожалению, за три дня до постановления о чистке. Рекомендаций у меня было много. Меня знают чекисты, многие руководящие работники. Мои фронтовые товарищи — все коммунисты. Я давно хотел вступить в партию, но мне мешала моя мнительность: еще скажут — примазывается, приспосабливается. Дело в том, что моя мать, брат, сестра живут за границей. Они уехали туда в начале 1919 года. А отец умер, когда мне было 8 лет. Он был дворником. Мы — три брата, мать и сестренка — жили в одной комнате, а другую сдавали. Еще сдавали полкомнаты, отделив её от нашей тонкой перегородкой. У нас была швейная машина, и мать до темной ночи сидела за пошивкой белья. Эта машина сохранилась у меня до сих пор и находится в Полтаве. Детство мое — это шум швейной машины, черный хлеб, картошка.