Расчет только наличными, или страсть по наследству - Марина Ильина

— Нет, ты что, с ума сошла? Седьмой этаж! — Машка округлила глаза. — Я не пойду пешком. Не бойся, ты же со мной, поехали на лифте, ничего не случится.

— Я лучше пройдусь, — заупрямилась Тоня и помчалась по лестнице вниз.

Минут через десять они дошли до дома, где жила Елена Коршунова, которая помогала Марии в трудные моменты жизни.

Коршунова выслушивала все жалобы Сергеевой и давала советы, а главное, давала объяснения всем положительным и отрицательным процессам в жизни Марии. Елена проповедовала философию, которая напоминала буддизм, и обладала несомненными качествами и талантами экстрасенса. Маша бесконечно доверяла ей.

— Ты не одна, — хрупкая блондинка поздоровалась и улыбнулась подругам.

— Это Тоня, моя подруга, я тебе рассказывала о ней. Лен, разреши, она побудет на сеансе, мне это очень важно, пожалуйста, — торопливо выпалила Марья и искательно взглянула на Коршунову.

— Хорошо. Заходите. Вас, Тоня, я попрошу соблюдать тишину и ни во что не вмешиваться. Договорились?

— Да. Я буду тихо, — покорилась Тоня и с любопытством огляделась.

Обычная трехкомнатная квартира казалась просторной и светлой. Песочные стены, темный паркет, плоские молочные светильники. Практически полное отсутствие мебели, за исключением гибких черных канделябров, расставленных по периметру комнаты. Свечей в канделябрах не было.

В левом углу комнаты расположилась огромная, зеленая китайская ваза, заполненная сухими хрупкими веточками. Ваза заворожила Тоньку. Она подошла к ней поближе и погладила гладкие рифленые бока китайского производства.

Вот, ничего особенного, а впечатление перерастает в потрясение. И запах. Что за удивительный запах? Смесь ладана и апельсина? Спрашивать Коршунову было как-то неловко. И Тонька промолчала.

Хорошо бы здесь сеанс проходил!

Но Елена провела их в другую комнату. Совершенно обычная комната: диван, два кресла, стол, кривые книжные полки.

Хозяйка усадила Тоню в кресло, а Марью на диванчик, сама прислонилась к стене и спросила: «Что за спешка? Маша, случилось что-то серьезное?»

— Да, кажется, меня пытались отравить, и я хочу узнать почему, — ответила Сергеева.

— «Кажется» пытались или действительно пытались?

— Я не могу ответить точно, но ощущения и подозрения у меня противные. Дурные.

— И чем я могу помочь? — Лена скрестила руки и прищурилась.

Вдруг дверь в комнату с грохотом захлопнулась, словно от сквозняка, которого не было. Где-то в глубине квартиры мяукнула кошка. Тоня и Марья вздрогнули. Переглянулись.

— Это сквозняк, — успокаивающе заметила Коршунова, — так что я могу для тебя сделать?

«Да, как же, сквозняк. Рассказывай. Нет тут сквозняка. Все окна и двери наглухо закрыты», — быстро подумала Тонька и приготовилась открыть рот, чтобы возразить хозяйке, но остановилась под сверлящим многозначительным взглядом Машки. Тонька покорилась.

«В чужой монастырь и со своим уставом? Будем соблюдать нейтралитет».

— Лен, у меня необычная просьба. Я хочу, чтобы ты ввела меня в гипнотический транс или не гипнотический, я забыла это слово… что-то, связанное с астральной составляющей. Короче, я хочу увидеть и понять, что случилось с Гришкой, или, на худой конец, получить хоть небольшое пояснение к творящемуся кошмару. Помнишь, я жаловалась тебе по телефону? Я хочу понять, что вообще происходит.

Коршунова подошла к окну и прислонилась лбом к стеклу. В комнате повисла тишина. Подруги выразительно переглянулись. Елена обернулась и покачала головой.

— Да, простая и легкая просьба, — усмехнулась Лена, — но трудновыполнимая.

— Леночка, милая, пожалуйста, соглашайся.

— Если я соглашусь, то должна тебя предупредить, что удовольствия от этого ты не получишь, скорее наоборот. Это весьма малоприятная процедура, мягко выражаясь, и поможет ли она ответить тебе на вопросы, неизвестно. Давай не рисковать.

— Леночка, я прошу, пожалуйста.

— Упрямица. Но попробовать можно. Я стараюсь такими сеансами не злоупотреблять, но раз это так важно для тебя, хорошо, давай начнем. Ложись на диван.

— А вам фотография Гришкина не понадобится? — не выдержала нейтралитета Тонька и влезла в разговор. — А то мы захватили школьный снимок Вольского.

Коршунова усмехнулась и скрестила руки.

— Я гаданиями на картах, кофейных гущах и прочих аксессуарах не занимаюсь. Я не занимаюсь отворотами, приворотами, поиском пропавших и лечением больных людей. И фотография Григория Вольского мне ни к чему. Я — посредник.

— Посредник, в каком смысле, простите? — не унималась Александрова.

Где-то в глубине квартиры замяукала кошка.

«Голодная, что ль, кошка у нее? Эк животное страдает!»

— Каждый человек в состоянии себя излечить, помочь телесно и духовно и так далее, но практически никто, за исключением ничтожно малого процента, не умеет пользоваться своими возможностями, силами и мозгами.

Александрова прикусила зубами пальцы.

— Если вкратце, то любой индивидуум, установив связь с необходимой категорией энергетических полей космоса, получает к ним доступ. А получив доступ, он может решить очень многие свои проблемы. Не все, но многие. Я выступаю в роли посредника и открываю людям канал связи. Собственно, вот и вся моя работа. Для получившего доступ вся процедура, как правило, проходит довольно болезненно. Ощущения у всех разные. Исходя из моей практики, я могу утверждать, что приятных отзывов не было ни разу.

— А научиться этому можно? — открыла рот Тонька.

— Да, — сухо ответила Коршунова. — Мария, ложись на диван.

Машка легла на диванчик и закрыла глаза. Лена встала рядом у изголовья и стала проделывать какие-то пассы руками, к чему-то прислушиваясь.

Тонька замерла в кресле, стараясь громко не дышать, видимо, поэтому ей тут же захотелось кашлять.

Александрова зажала рот руками и задавила кашель неимоверным усилием.

«Не свихнуться бы на старости лет», — мысленно перекрестилась она. Антонина верила в Бога, высшие силы, невероятные чудеса и всякие загадочные разности. Но верила отвлеченно, а не конкретно. Местные адепты высшей магии и экстрасенсы воодушевления у нее не вызывали. Они вызывали любопытство.

— Открой глаза, Мария, — велела Лена, — и внимательно следи за движениями моего брелка. На счет «десять» ты уснешь и проснешься по щелчку тоже на счет «десять». Один, два, три…

Тоня не отрывала глаз от Машки, та следила за брелком Елены. Взгляд ее был живым и осмысленным, и она никак не напоминала засыпающего человека, но на счет «девять» ее веки дрогнули, а на «десять» закрылись, и Машка громко засопела.

— Конечно, завтрак был плотным, — удовлетворенно прокомментировала Тоня и с опаской воззрилась на Лену. Коршунова обернулась, нахмурилась.

— Простите, я больше не буду, — покаянно призналась Тоня, ерзая и пытаясь поудобней устроиться в кресле. В закрытое наглухо окно пробивалось солнце, где-то во дворе лаяли собаки, а в глубине квартиры явно страдала кошка.

Но Коршунова на завывания кошки никак не реагировала.

— Мария, расскажи, что ты видишь, — с нажимом проговорила Елена.

— Я вижу темно-синюю папку на завязках, правый угол ободран. Папка лежит на столе. На столе девять чашек, сахарница и большой самовар, самовар горячий, пар из него идет. А стол какой-то знакомый, эту комнату я видела, я ее узнаю. Это, это… Гришкина дача в Малаховке. Мне кажется, что в доме кто-то есть. Нет, я уверена, что кто-то есть. Я слышу шорохи и вздохи. Мне страшно, Лена.

— Маша, что ты видишь, говори, не молчи.

— Веранда — пустая, кухня — пустая, я чувствую, что кто-то есть в гостиной. Я вхожу в комнату. Очень боюсь, но мне любопытно, и я знаю, что меня никто не видит. В комнате — густой туман, как будто рядом речка. Я слышу голоса.

Тоня передернула плечами. От всего происходящего ее охватил озноб.

— В комнате несколько человек. Их лица и фигуры размыты. Их много, человек восемь-девять, если они люди, конечно. Но я узнаю голос Гришки и вижу его отчетливо. Мне страшно, Лена. Остальные сидят на полу. Они молчат, но при этом общаются, и я это понимаю, только не могу разобрать, что именно они говорят. Мне тяжело дышать. Мне здесь совсем не нравится. Хватит. — Марья часто дышала. Уши ее заложило, и какая-то неимоверная тяжесть вдавила Сергееву в диван. — Лен, мне тяжело дышать. Я не хочу. Я не хочу. Глаза не открываются!

— Лена, прекрати это, пожалуйста, — взмолилась Тоня, — посмотри на Машку, ей же плохо.

Коршунова наклонилась над Машкой и негромко начала отсчитывать.

— Один, два, три…

Марья очнулась. Она попыталась приподняться, но повалилась назад на диван.

— Что это было? Жуть настоящая, я больше никогда не решусь на такой эксперимент, — жалобно простонала Сергеева. — Вы все слышали. Я видела Гришку и еще человек восемь, только его — отчетливо, а остальных — нет. И я очень ясно видела папку и чашки на столе. А люди, они были размытыми фигурами. Лена, что это было?