Связующие узы - Филипп Марголин

– И что вы думаете насчет моего предложения?

– Насчет какого предложения?

– Мисс Джеффи, главное, в чем вас нельзя обвинить ни при каких обстоятельствах, – это глупость. Так что, прошу, прекратите играть со мной в подобные игры. Я пригласил вас сюда, потому что у вас больше мужества, чем у какого-либо другого адвоката из живущих в нашем городе. А мне в этом деле нужен по-настоящему мужественный адвокат.

Аманда понимала, что выводы судьи основываются на впечатлении от дела Кардони. И ей страшно захотелось сказать Робарду, что в прошлом году все ее запасы мужества были полностью израсходованы.

– Вы бы только послушали, какими отговорками одаривали меня ваши коллеги, – продолжал Робард. – Какое-то сборище слюнявых младенцев!

– Мне казалось, что у Дюпре достаточно денег, чтобы нанять адвоката. В газетах утверждают, будто у него богатые родители.

– Они лишили парня наследства и всякой финансовой поддержки после того, как его выгнали из колледжа и он решил заняться торговлей наркотиками и сутенерством.

– А что же адвокат, занимавшийся тем делом, по которому Дюпре оправдали?

– Оскар Бэрон? Не смешите меня. Он перепуган не меньше остальных. Говорит, что Дюпре не может оплатить его гонорар. И Бэрон не врет. Деньги на оплату услуг адвоката в деле, тянущем на высшую меру, может наскрести лишь миллионер. Кроме того, Бэрон недостаточно квалифицирован для того, чтобы вести подобные дела. Итак, что вы скажете?

– Мягко говоря, ваше предложение несколько неожиданно, судья. Нужно какое-то время, чтобы его обдумать. И мне необходимо посоветоваться с отцом.

– Я уже говорил с Фрэнком, – ответил Робард с хитроватой улыбкой. – Могу вас заверить, что он обеими руками за мой выбор.

– О, неужели? Ну, в таком случае хотелось бы узнать его аргументы. Потому что иначе вам придется либо дать мне время на обдумывание, либо принять мой вежливый отказ от вашего лестного предложения провести несколько ближайших месяцев в компании маньяка-убийцы.

– У нас практически нет времени, мисс Джеффи.

Аманда вздохнула:

– Сегодня вечером я обедаю с отцом. Зайду к вам завтра.

Робард несколько раз кивнул, а затем сказал:

– Ну что ж, приемлемо, вполне приемлемо. Я прихожу сюда, как правило, в семь. – Судья нацарапал что-то на своей визитке. – Вот мой личный номер. Секретарь приходит только в восемь.

* * *

Мать Аманды Джеффи умерла при родах, и Фрэнк Джеффи был единственным родителем, которого она знала. В молодости Фрэнк был большим гулякой, задирой, любителем компаний и застолий, твердо державшимся того мнения, что место женщины – у домашнего очага. Ему бы и в страшном сне не приснилось, что на его долю выпадет одному воспитывать дочь. И вот мать Аманды умерла, и, как это ни удивительно, Фрэнк все силы свои отдал на воспитание девочки. А так как он не имел ни малейшего представления о том, что следует делать в первую очередь, а что можно отложить, он делал все. Поэтому в детстве у Аманды одновременно с куклами и балетом были занятия виндсерфингом, атлетизмом и стрельбой. Как только она продемонстрировала склонность к спортивному плаванию, Фрэнк сразу и с большим энтузиазмом поддержал дочь; он всегда хвалил ее в случае побед, что случалось довольно часто, и никогда не корил в случае неудач.

Шесть лет назад, когда Фрэнк предложил Аманде работать в своей фирме, она некоторое время колебалась. У нее были сомнения насчет того, берет ли ее отец на работу за профессиональные достоинства или просто потому, что она его дочь. В конце концов Аманда приняла предложение отца, предпочтя его целому ряду других. Сделала она это прежде всего потому, что уголовное право было той единственной разновидностью права, которым Аманде хотелось заниматься, а Фрэнк Джеффи являлся одним из лучших специалистов в этой области в США. Теперь же по своим качествам юриста она приближалась к профессионализму отца, и в ее карьере было не много случаев, когда в их деловых отношениях роль отца брала верх над ролью старшего партнера по юридической фирме. Когда же подобное случалось, Аманда резко и недвусмысленно ставила Фрэнка на место. Так она собиралась поступить и в данном случае, въезжая на дорожку, которая вела к викторианскому строению с островерхой крышей. В этом доме прошло все ее детство.

Фрэнк был не бог весть каким поваром, но варить суп с клецками и печь картофельные оладьи – то, что когда-то блестяще умела делать его мать, – научился превосходно. Когда Аманда была маленькой, Фрэнк готовил для нее названные блюда в качестве особых деликатесов. И теперь, увидев их на кухонной стойке, она сразу же поняла, что отец чувствует себя виноватым.

– Я всегда думала, что мы понимаем друг друга, и не слышала ничего о том, что фирма собирается сокращать штаты, – сказала Аманда, сбрасывая плащ на кресло. – Или есть какая-то другая причина, по которой тебе захотелось моей смерти?

– Ну, Аманда...

– Ты на самом деле сказал его чести Айвену Робарду, что я соглашусь представлять в суде интересы убийцы адвоката?

– Нет, я не говорил ничего подобного. Я сказал только, что ты вполне квалифицированный юрист для дел такого рода.

– И ты тоже не менее квалифицированный юрист. Как же вышло, что ты сам не предложил свои услуги по спасению бедного, несчастного мальчика, а решил подставить меня?

– Мне нельзя браться за дело об убийстве сенатора, так как я лично знал Тревиса. Я играл с ним в гольф на прошлой неделе в "Уэстмонте".

– Ах, ну, конечно, я понимаю! Ты не можешь принести себя в жертву, потому что Тревис – твой старый партнер по гольфу, а так как я в гольф не играю, то пожертвовать мной вполне справедливо. О чем, черт побери, ты думал, принимая такое решение?!

– У меня было несколько причин предложить твою кандидатуру Айвену, когда у него возникли трудности с делом. Ну, прежде всего существует важнейший принцип нашей профессии: каждому обвиняемому должна быть предоставлена возможность наилучшей защиты. И меня крайне беспокоит, что адвокаты один за другим отказываются браться за дело Дюпре, потому что они до смерти перепуганы. И все же причина, по которой я хотел бы видеть именно тебя в качестве защитника Дюпре, другая.

Наступила пауза. Когда отец Аманды заговорил вновь, лицо его сделалось предельно серьезным и даже озабоченным.

– То дело в прошлом году было чудовищным. Ты знаешь, я горжусь, как ты с ним справилась, и все-таки мне хорошо известно, что после дела Кардони ты намеренно отказываешься от любых дел, связанных с жестокостью. И я прекрасно понимаю почему. Мне хочется найти способ избавить тебя от страшных воспоминаний. Я подумал, что, возможно, одним из средств излечения может стать возвращение к делам такого рода...

Аманде пришлось признать, что со времен дела Кардони она почти не работала с преступлениями, связанными с особой жестокостью и убийствами. И даже в тех немногочисленных случаях, когда она соглашалась взяться за что-то подобное, ее участие ограничивалось помощью в подготовке документов другим адвокатам, работавшим в фирме. Аманде была невыносима мысль о том, что она снова столкнется с насилием, садизмом, жестокостью в разных формах. А это громадная проблема в том случае, если ваша профессия – уголовное право.

– Все верно, папа. Последний год я жила в состоянии постоянного страха. Только то дело... – Она содрогнулась. – Мне было сложно расстаться с воспоминаниями о нем.

Сердце Фрэнка сжалось при мысли о том, через что пришлось пройти его дочери.

– Я знаю, детка, – сказал он, – и я не стал бы ругать тебя, если бы ты решила сменить круг профессиональных интересов, попробовать себя в какой-нибудь другой юридической сфере. В данном случае ты должна сама принять решение, и я поддержу любое из них. Однако дело, о котором мы сейчас ведем речь, могло бы стать великолепной проверкой для тебя. Если, разумеется, ты хочешь и впредь работать с уголовными преступлениями...

– Я подумаю.

– Хорошо. Правда, на голодный желудок тебе будет тяжело сосредоточиться. Итак, хватит о судах и процессах. Перейдем к еде.

Часть III

Презумпция невиновности

15

Незадолго до завершения работы Джек Штамм пригласил Тима Керригана к себе в кабинет. Как только его старший помощник прибыл, окружной прокурор Малтнома жестом предложил Тиму сесть, а секретарше закрыть дверь и никого не впускать. Штамм, который обычно пребывал в приподнятом настроении, сегодня был мрачен.

– Вы могли бы когда-либо поверить, что такая штука произойдет с Уэнделлом Хейесом? И не где-нибудь, а в тюрьме. После подобных сюрпризов мы все здесь начинаем выглядеть настоящими, ни на что не способными придурками.

Штамм запустил пятерню в редеющие каштановые волосы. Глаза его были налиты кровью, а под ними четко выделялись темные круги. Керриган понял: окружной прокурор с момента убийства Хейеса страдает тяжелой бессонницей.