Русский дневник - Джон Стейнбек

Поединки были недолгими, обычно хватало всего минуты, чтобы один из борцов оказался на земле. Через мгновение к судейскому столу подходила и отмечалась другая пара. Этот спорт требует невероятной скорости, силы и техники. И действительно, некоторые броски были такими яростными и быстрыми, что в итоге человек пролетал по воздуху и приземлялся на спину.

По мере того, как соревнования шли и выбывало все больше и больше участников, публика возбуждалась все сильнее. Но нам пора было уходить. Нужно было успеть на вечерний поезд к Черному морю, а перед этим мы были приглашены на открытие тифлисской оперы. Кроме того, у нашего джипа порвалось сиденье, что создавало трудности в пути, а нам предстояло проехать еще семьдесят километров, прежде чем вообще попытаться послушать оперу. Не ладилось и с подачей горючего, и на обратном пути мы плелись, то и дело останавливаясь, чтобы продуть бензопровод.

К тому времени, как мы добрались до Тифлиса, мы безумно устали, устали настолько, что отказались идти на открытие оперы. Моей поврежденной коленке здорово досталось в бешеном джипе. Я вообще еле передвигался. Я мечтал часик полежать в горячей воде, чтобы немного размягчить сустав.

На станции, куда мы в конце концов приехали, было душно и полно народу. Мы пошли вдоль длинного переполненного поезда и подошли наконец к нашему вагону, wagon-lit[8] первого класса 1912 года выпуска ― счастливые воспоминания. Зеленый бархат сидений был именно такой, как нам помнилось. Мы сразу же узнали и отполированное и промасленное темное дерево, блестящий металл и затхлый запах. Интересно было, где он находился все эти годы. Бельгийцы, выпускавшие эти вагоны так много лет назад, делали их на века. Сорок лет назад это был лучший железнодорожный вагон в мире, он и сейчас удобен, и сейчас в хорошем состоянии. Темное дерево с каждым годом становится все темнее, а зеленый бархат ― зеленее. Наследие великолепных и величественных времен,

В поезде было очень жарко, и мы открыли окно нашего купе. Сразу же пришел проводник и, хмуро поглядывая на нас, закрыл окно. Как только он ушел, мы снова открыли окно, но он явно предчувствовал, что мы взбунтуемся. Он тут же вернулся, закрыл окно и хорошенько отчитал нас по-русски, грозя пальцем. Он так из-за окна сердился, что больше мы не осмелились его открыть, хоть и задыхались от духоты. Нам перевели, что проводник предупредил: ночью мы будем проезжать через множество туннелей. Если окно открыто, то паровозный дым попадает в вагон и пачкает зеленую обивку. Мы стали умолять проводника оставить окно открытым, стали говорить, что сами поможем отчистить обивку, но он еще строже погрозил нам пальцем и прочитал еще одну лекцию. Уж если в России правило установлено, то никаких исключений из него нет.

Это напомнило нам историю, которую мы услышали от одного американского военного в Москве. Он рассказал, что во время войны, когда американский самолет, на котором он летел, приземлился в Москве, к нему приставили часового с приказом никого не пускать внутрь. Когда пришло время новым пассажирам сесть в самолет, часовой их не пропустил. Наш человек сказал, что его чуть не пристрелили за попытку пройти, несмотря на его пропуска и удостоверения. В конце концов часового сменили, но приказ остался в силе. Офицер объяснил, что приказ дан и что легче поменять часового, чем приказ. Часовой номер два имел приказ: «Пустить людей в самолет», в то время как часовой номер один имел приказ «Никого не пускать в самолет». Два приказа или замена приказа могут вызвать путаницу. Проще поменять часовых. И еще, вероятно, это лучше для дисциплины. Человек, исполняющий один приказ, делает это четче, чем тот, кто должен выбирать одно решение из двух.

Не было никакого сомнения в том, что проводник и не собирается разрешить нам открыть окно. Пусть мы задохнемся, это дела не меняет. Мы не знали, какое наказание полагается за открытое окно купе во время поездки, но по серьезности, с которой проводник к этому относился, мы решили, что могут дать по меньшей мере лет десять лишения свободы.

Наконец поезд тронулся, и мы стали устраиваться на ночь в нашей пропахшей потом коробке. Но едва поезд отправился, как сразу остановился. Всю ночь он останавливался через каждые две мили. В конце концов мы заснули, обливаясь потом, и нам приснилось, будто нас завалило в угольной шахте.

Мы проснулись очень рано и обнаружили, что находимся в совершенно другой стране, видим абсолютно другие пейзажи. Мы приехали в тропики, где лес тянется прямо к рельсам, где растут бананы, где воздух влажен. Вокруг Тифлиса земля и воздух были сухими.

Маленькие домики недалеко от железной дороги утопали в цветах, а листва была очень густой. На склонах цвели гибискусы, а повсюду виднелись цитрусовые деревья. Это богатейший и очень красивый край. На маленьких полях вдоль путей кукуруза стоит такая же высокая, как в Канзасе, ― в некоторых местах вдвое больше человеческого роста, есть также бахчи, где растут дыни. Ранним утром люди выходили на крылечки своих просторных и открытых домов и смотрели на проходящий поезд. Женщины были одеты в яркие платья, как всегда одеваются люди, живущие в тропиках. На них были красные, синие и желтые платки, юбки из яркой узорчатой ткани. Мы проезжали через леса бамбука и гигантских папоротников и через поля высокого табака. Дома стояли на сваях, с крутыми лестницами, ведущими на первый этаж. А под домами в утреннем свете играли дети и собаки.

На холмах густо росли огромные деревья и буйная зелень все закрывала.

Потом мы въехали в район чайных плантаций, чай, по-видимому, самая красивая культура в мире. Низкие кусты рядами простирались на мили вдаль, взбираясь на кромку холмов. Даже в этот ранний час женщины собирали молодые листочки с верхушек чайных кустов, и их пальцы мелькали среди зелени, как маленькие птички.

Мы проснулись очень голодными, что не предвещало ничего хорошего. В поезде было нечего есть. И в самом деле, за все время нашего пребывания в России мы не смогли купить никакой пищи в общественном транспорте. Или вы берете провизию с собой, или едете голодным. Этим объясняется и количество узлов, которые путешественники везут с собой: одна десятая-это одежда и багаж, а девять десятых ― еда. Мы снова попытались открыть окно, но впереди были туннели, и нам опять запретили его открывать. Вдалеке намного ниже нас виднелась морская голубизна.

Поезд спустился к берегу Черного моря и шел параллельно ему. Все побережье ― гигантский летний курорт. Любой клочок земли занят под большой санаторий или гостиницу, и даже с утра пляжи заполнены купальщиками, ведь это место, куда приезжают отдыхать почти со всего Советского Союза.

Теперь наш поезд, казалось, останавливался через каждые несколько футов. И на всех остановках с поезда сходили люди, которые приехали отдыхать в один из санаториев. Это отдых, к которому стремятся почти все русские рабочие. Это вознаграждение за долгий тяжелый труд; здесь восстанавливается здоровье раненых и больных. Глядя на пейзаж, на спокойное море и теплый воздух, мы поняли, почему люди по всей России все время повторяли нам:

― Подождите, вот увидите Грузию1..

Батуми ― очень приятный тропический город, город пляжей и гостиниц и важный порт на Черном море. Это город парков и затененных деревьями улиц ― ветер с моря не дает им накалиться.

Местная гостиница «Интурист» была самой роскошной из тех, что мы видели в Советском Союзе. Комнаты были очень приятные, недавно отремонтированные, и в каждом номере был балкон с раздвижными дверями. После ночи, проведенной в вагоне ― музейном экспонате, мы мечтательно посмотрели на кровати, но они оказались недоступны нам. Мы едва успели помыться. У нас не хватало времени, а нам предстояло очень много посмотреть.

Днем мы посетили некоторые дома отдыха. Это огромные дворцы среди великолепных садов, и почти все они выходят на море. В подобной ситуации очень опасно быть экспертами. Почти каждый, кто хоть когда-то путешествовал по России, стал экспертом, и почти каждый специалист не согласен с другим специалистом. Нам надо быть очень осторожными в том, что мы говорим об этих домах отдыха. Мы должны повторять только то, что там слышали, и уверены, что даже тогда найдется кто-то, доказывающий обратное.

Первый дом, в котором мы были, выглядел как роскошная гостиница. Вверх с пляжа к нему вела большая лестница, он был окружен высокими деревьями, а огромная веранда выходила прямо на море. Дом принадлежал московскому отделению профсоюза электриков, и все, кто здесь остановился, были электриками. Мы поинтересовались, как они смогли сюда приехать, и нам ответили, что на каждом заводе и в каждом цеху существует комитет, куда входят не только рабочие ― представители завода, но и заводской врач. Комитет, рассматривающий кандидатуры тех, кому предстоит отпуск, принимает во внимание многие факторы: и длительность работы, и физическое состояние, и степень усталости, и, сверх всего прочего то, как человек работал. Если рабочий перенес болезнь и ему требуется долгий отдых, медчасть его заводского комитета направляет его в дом отдыха.