Журнал Наш Современник 2009 #1 - Журнал современник

В дикой феерической тоске, изнемогая длинными полярными ночами от гормональной пульсации, не находившей выхода, я решил написать ей в Германию.

Всю зиму и весну в ожидании начала навигации и первого парохода я писал и переписывал письмо, покаянное, молящее. Мол, так и так, был, увы, неправ, заблуждался, ошибался, в чем теперь жестоко раскаиваюсь, несомненно любил ее и люблю, и женюсь обязательно, и еще что-то скулил глупое, жалкое и просящее - что именно, сейчас уже не помню.

Содержалась в моем послании кроме лирики, эмоций и сугубо житейская практическая информация: что получаю я здесь, на Чукотке, северный обильный паек, примерно вдвое больший, чем в Германии, двойной должностной оклад, не считая денег за звание и надбавку за выслугу лет, что год службы здесь засчитывается за два, отчего уже к осени я должен получить звание "капитан"; сообщал я также Полине, что, если она приедет ко мне, то как жена офицера тоже будет получать бесплатно этот замечательный северный паек, а именно: хлеба из ржаной или обойной муки 900 гр., крупы разной - 140, мяса - 200, рыбы - 150, жиров - 50, сала - 40, яичного порошка - 11, сухого молока - 15, сахара - 50, соли - 30, рыбных консервов - 100, печенья - 40 граммов в сутки и так далее.

У писаря строевой части я достал несколько листов трофейной веленевой бумаги и уже в мае переписал письмо начисто, старательно и аккуратно.

В последний момент я обнаружил, что забыл кое-что дописать: помня, что Полина любила выпить, я ей клятвенно пообещал отдавать полностью получаемые ежедневно к обеду в качестве водочного пайка 42 грамма спирта.

Помню, что в постскриптуме после заключительных заверений в любви и крепких поцелуев - "ты меня лю, ты меня хо?", - я еще решил добавить к перечню пайка 30 граммов макарон и 35 граммов подболточной муки4. Сообщал, что вслед за письмом постараюсь оформить вызов и проездные документы, чтобы она уже как "жена старшего лейтенанта Федотова В. П." могла ко мне приехать на Чукотку.

Еще перед Новым годом я при случае командиру бригады расписал трогательнейшую историю: в Германии осталась моя невеста (то есть безусловно единственная), вольнонаемная воинской части (что для него, приученного к бдительности, означало - проверенная), к тому же - участница Отечественной войны (что у него, бывалого фронтовика, воевавшего с Германией и Японией, не могло не вызывать уважения). Мол, уезжая спешно из Германии (что было истинной правдой), я не успел оформить с ней брак (и мысли такой не имел!). Сейчас же страдаю безмерно и она там сохнет и мучается, самое же ужасное, что она. беременна и скоро должна родить.

Собственно, начиная разговор с полковником, я и представить себе не мог, куда заведет меня безответственное воображение и что буквально через минуту возникнет ребенок, но уж как-то так получилось, что меня вдруг понесло. понесло, остановиться я уже не мог, не держали тормоза, причем, когда я упомянул о беременности, голос у меня от полноты чувств задрожал, комок встал в горле, на глазах проступили слезы, и во мне вдруг пробудились огромные отцовские чувства. В детстве со мной такое случалось не раз: на меня будто что-то накатывало, я вдруг на ровном месте начинал сочинять, а потом, чтобы поверили, на ходу добавлял всякие подробности, в которые начинал верить сам, взрослые все понимали и только улыбались на мое безобидное вранье.

В разговоре с полковником ложь была перемешана с правдой. Я несомненно спекулировал на добром, отеческом отношении ко мне полковника,

4 Неверно и неточно. В примечании к приказу НКО СССР № 61 от 15 сентября 1945 года в пункте 1 специально оговаривалось, что "из 35 граммов подболточной муки 15 граммов выделяется на приготовление жидких питьевых дрожжей с целью предотвращения авитаминоза". Рыбные консервы и печенье выдавались по этому приказу только офицерам, а их женам не были положены.

но, как офицер, я был на хорошем счету, по службе до этого никогда и никого не обманывал и надеялся, что он мне поверит.

Меж тем из Германии я убыл седьмого июля прошлого года и, следовательно, беременность у моей "невесты" длилась по крайней мере… одиннадцать месяцев. Я сообразил, в какое дерьмо я чуть было не попал, но командир моим душераздирающим россказням поверил.

- Напиши рапорт, - приказал он.

Более того, он сказал мне, что летом в расположении полка для семейных офицеров будет построено несколько дощато-засыпных домиков и что в одном из этих домиков моей молодой семье, как имеющей грудного ребенка, будет выделена комнатка.

И я написал, а он без свидетельства или справки о браке, игнорируя соответствующее приказание, на свой страх и риск, без каких-либо колебаний, начертал на рапорте резолюцию: "Нач. штаба. Оформить".

Только получив на руки подписанное должностными лицами, с печатями и штампами, разрешение, я незамедлительно оформил вызов и проездные документы "жене старшего лейтенанта Федотова В. П. - Кузовлевой Полине Кузьминичне с ребенком" и отправил их вслед за письмом.

.Письмо мое вернулось месяцев через семь, когда уже заканчивалась навигация, с пометкой на конверте: "Выбыла по демобилизации".

(Продолжение следует)

АЛЕКСАНДР ЩЕРБАКОВ

МОЙ РОД* * *

Мой род пахал извечно землю У Жигулей и у Саян, И я в душе горжусь доселе Происхожденьем из крестьян.

Но этой гордостью без чванства Я отмежёван навсегда От тех, кто вышел из дворянства И снова метит в господа.

Как будто тем уже, что "вышел", Достоин чести и похвал… Вот минет смута, и возвышен Тот будет снова, кто пахал.

ЩЕРБАКОВ Александр Илларионович родился в 1939 году в селе Таскино Красноярского края, в старообрядческой крестьянской семье. Окончил Красноярский пединститут и журфак Высшей партшколы в Новосибирске. Работал учителем, журналистом. Автор нескольких книг поэзии и прозы, изданных в Красноярске и Москве. Печатался во многих журналах СССР и России. В "Нашем современнике" выступал со стихами и рассказами. Член Союза писателей России, ныне возглавляет Красноярское отделение СП. Заслуженный работник культуры РФ. Живёт в Красноярске

* * *

Во глубине сибирской Азии, Где Енисей берёт разбег, Рифмую я свои фантазии, Безвестный, нищий человек.

Из недоходного - в отходные Моё скатилось ремесло. Теперь поэзия не модная, Всех на торговлю понесло.

Всё продаётся-покупается: Талант, и слава, и чины. Менялы в золоте купаются, Бал правят слуги сатаны.

И, обобрав страну-покорницу, Регочут эти холуи Над нами, кто трудами кормится И если пьёт, то на свои.

Да чтоб я с этим безобразием Смирился - Боже, упаси! Ведь я пишу свои фантазии Не просто в глубине Евразии, А посреди святой Руси.

ПРОСТОТА

Мы из себя воображали То диссидентов, то кутил, Когда "крутили" Окуджаву (Точнее, нами он крутил).

Мы дружно хлопали в ладошки, Когда нам некий гамадрил "Патриотизм присущ и кошке" Высокомерно говорил.

Прохлопав русскую Державу, Мы остаёмся так просты, Что и к надгробьям окуджавам Несём охапками цветы.

Всё благоволим к русофобам, Всё возвышаем пустоту Да оскорбляем пошлым стёбом Родного слова красоту.

* * *

Какое страшное затишье Над разорённою страной! Блаженны мы и духом нищи… Но мир наследуем иной.

Как поразительно покорны Ряды рабочих и крестьян Пред кучкой особей проворных, Подобных стае обезьян.

Какое дикое терпенье, Не объяснённое пока, Являет Стеньки соплеменник, Прямой потомок Ермака.

Для думы это ли не пища? Пора нам, братцы, прозревать. Блаженны мы и духом нищи… Но царство можем прозевать.

ОТЦУ

Прости меня, Илларион Григорьич, Природный пахарь, красный партизан, Не защитил я честь твою. И горечь Самонеуваженья выпью сам.

Не бросил я клеветникам России Калёных слов в бесстыжие глаза. Меня Россия, может, и простила, Но мне себя простить никак нельзя.

Я поднимусь на гору за деревней В тот самый тихий и печальный лес, Где меж иных осьмиконечный, древний На холмике стоит знакомый крест.

И сноп цветов - пунцовых, белых, синих - Я положу в подножие твоё. Спокойно спит вчерашняя Россия, Мне больно, но не стыдно за неё.

НАГРАДА

Вернулся отец в День Победы, И радостно было вдвойне, Гремел патефон у соседа В распахнутом настежь окне.

Мы шли вдоль деревни к сельмагу. Отец при регалиях был, И мне он медаль "За отвагу" К майчонке моей прицепил.

Хотя удальцом я не вышел, Тщедушный, как все пацаны, Но, видно, за то, что я выжил В кромешные годы войны.