Маленькая хозяйка Большого дома. Храм гордыни - Джек Лондон

Глаза Дика Форреста засверкали.

— Айдахо что! Как это ни невероятно, заранее прошу простить за хвастовство, крупные стада в Мичигане и Огайо ведут свою родословную от моих породистых баранов рамбулье. Возьмите Австралию. Двенадцать лет тому назад я продал трех баранов по триста долларов за каждого случайному посреднику. Он их взял с собой, показал там кому следует и продал по три тысячи за каждого, а мне заказал их столько, что они заняли целый корабль. Для Австралии моя жизнь прошла не даром. Говорят, что люцерна, артезианские колодцы, пароходы, снабженные холодильниками, и бараны Форреста утроили производство шерсти и потребление баранины.

На обратном пути они случайно встретили Менденхолла, заведующего коневодством, и он уговорил их съездить осмотреть партию шаирских однолеток, которых на следующее утро предстояло отправить на горные пастбища Мирамарских холмов. Они свернули и выехали на обширное пастбище, пересекаемое лесистыми оврагами и дубами. Лошадей было около двухсот: крупные, крепкие, мохнатые, они начали линять.

— Мы не даем им наедаться сверх меры, — пояснил Дик Форрест, — но мистер Менденхолл следит за тем, чтобы у них всегда был обильный корм. Там, в горах, они будут получать не только траву, но и зерно; для этого они каждый вечер сами возвращаются в специально построенные для них конюшни, что позволяет вести их учет без малейшего усилия. Вот уже пять лет, как я вывожу только в штат Орегон по пятьдесят два годовалых жеребца. Они все стандартны, и покупатель заранее знает, что получит, покупая не глядя.

— Вы, верно, их очень строго отбираете? — спросил Грэхем.

— Да, все ломовые лошади на улицах Сан-Франциско — моего завода.

— И на улицах Денвера тоже, — дополнил мистер Менденхолл, — и Лос-Анджелеса, а два года тому назад, когда был падеж лошадей, мы отправили двадцать вагонов четырехлетних меринов, в среднем по тысяче семьсот весу. Самые легкие из них весили тысячу шестьсот, но были и по тысяче девятьсот. Да, только вспомнить — были тогда цены за лошадей — прямо рай.

Менденхолл отправился дальше, а к Форресту тут же подъехал верхом на изящной тонконогой кобылке незнакомый человек, представленный Грэхему как мистер Хеннесси, ветеринар.

— Мне сказали, что миссис Форрест осматривает жеребят, — пояснил он, — и я хотел показать ей Лань. Она, наверно, захочет ездить на ней через несколько дней. А какую лошадь она велела подать сегодня?

— Франта, — ответил Дик, явно предвидя неодобрение, с которым Хеннесси при этом имени покачал головой.

— Никогда я не примирюсь с тем, чтобы женщина ездила на жеребцах, — проворчал ветеринар. — А Франт опасен. Хотя его за рекорд нельзя не уважать, все же, следует признать, он злой, хитрый и подлый. Миссис Форрест следовало бы на нем ездить, не иначе как надев на него намордник. Впрочем, он любит и брыкаться, а к копытам подушек не привяжешь.

— Это так, — согласился Дик, — но вы бы посмотрели, какой у нее мундштук, и она им не шутит.

— Как бы Франт в один прекрасный день не сбросил ее, — проворчал в ответ ветеринар. — Как-никак, я бы вздохнул спокойнее, если бы она привязалась к Лани. Вот это дамская лошадь! Огонь, но коварства ни капли; просто прелесть что за лошадка, и шаловлива, но это не беда, остепенится; хотя, конечно, и с ней всегда надо держать ухо востро — это не манежная кляча.

— Поедем посмотрим, — предложил Дик. — Задаст ей Франт работу, если она надумала посетить жеребят верхом. Это сфера ее деятельности, — обернулся он к Грэхему. — Все выездные лошади и рабочие также ее, она добивается замечательных результатов. Как это у нее выходит, я сам не понимаю. Будто девчонка забрела в экспериментальную лабораторию и стала наудачу смешивать всякие взрывчатые вещества, и у нее получались соединения сильнее всех, добытых седовласыми химиками.

Они свернули с большой дороги и, проехав полмили через овраг, орошаемый ручейком, выехали на широкое, волнистое, роскошное пастбище. Первое, что Грэхему бросилось в глаза на фоне целого стада жеребят-однолеток и двухлеток, была фигура маленькой хозяйки на золотисто-гнедом породистом жеребце Франте, который, поднявшись на дыбы, бил в воздухе передними копытами и пронзительно ржал. Всадники осадили лошадей и смотрели, что будет дальше.

— Он еще сбросит ее, — угрюмо бормотал ветеринар. — Не верю я этому Франту.

Но в эту самую минуту Паола Форрест, еще не заметившая вновь прибывших, испустила резкий повелительный крик и, вонзив шпоры по-кавалерийски в шелковистые бока Франта, мгновенно заставила его опустить передние ноги на землю, как подобает порядочной лошади, и он стал, беспокойно потаптывая на месте и с бешенством кусая удила.

— Все рискуешь? — тихо пожурил Дик, подъезжая к ней с остальными.

— Я с ним справлюсь, — прошептала она и тут же крепко сжала губы. Франт оскалил зубы и укусил бы Грэхема за ногу, если бы она не успела дернуть его в сторону, снова плотно прижав шпоры к его бокам.

Франт вздрогнул, заржал и на минуту успокоился.

— Это все старая история, история белой расы, — засмеялся Дик, — она его не боится, и он это отлично понимает. Он зол, но она злее, вот он и неистовствует, а она ему наглядно показывает, что значит свирепость сознательная и планомерная.

Трижды еще, пока они стояли и смотрели, готовые тотчас бросить на помощь своих коней, как только Франт будет пытаться сорваться, конь действительно пытался взяться за свои проделки, и трижды нежно, но твердо и решительно умело управляя беспощадным мундштуком, Паола наказывала его шпорами, пока он не остановился весь трепещущий, в поту, окончательно побежденный.

— Так всегда делают белые, — задумчиво повторял Дик, а Грэхем чувствовал, что его охватывает почти мучительное чувство восхищения маленькой хозяйкой, укротительницей зверей. — Белый везде оказался более совершенным дикарем, чем все дикари, — продолжал Дик. — Он оказался более выносливым, большим мошенником, более воинственным, более жестоким, более жадным, — да, более жадным. Можно смело держать пари, что белый, доведенный до крайности, съест больше человеческого мяса, чем доведенный до крайности дикарь.

— Здравствуйте! — приветствовала Паола гостя, ветеринара и мужа. — Я думаю, теперь он в моей власти. Давайте посмотрим жеребят. Вы, пожалуйста, не забывайте о его зубах, мистер Грэхем, он ужасный кусака, держитесь от него подальше, ноги еще пригодятся вам на старости лет.

Теперь, когда Франт был укрощен, один из жеребят спугнул всю стаю, и они, резвясь, поскакали врассыпную по зеленому лугу, но вскоре, точно одержимые любопытством, снова вернулись и, сбившись в круг, предводительствуемые одной шаловливой бурой кобылкой, придвинулись ближе и стали полукругом перед всадниками, насторожив уши.

Грэхем сначала и не смотрел на жеребят. Он видел только Паолу. «Неужели нет пределов разнообразию ее талантов? — думал он, глядя на ее великолепную могучую лошадь. — Ведь и Горный Дух очень крупный, а казался просто ручной, домашней лошадкой в сравнении с этим коварным, горячим, породистым жеребцом».

— Вы посмотрите на нее, — шепнула ему Паола потихоньку, боясь спугнуть бурую кобылицу. — Разве она не великолепна! Вот чего я хотела добиться, — обратилась она к Ивэну. — Всегда у них есть какой-нибудь изъян, чего-нибудь не хватает, в лучшем случае — они только близки к совершенству, а эта достигла совершенства! Вы посмотрите на нее. Лучше ее я едва ли добьюсь. Ее отцом был Вождь, ведь вы, верно, уже смотрели на родословную наших беговых лошадей. Мы его продали за шестьдесят тысяч, когда он в сущности уже был калекой, а потом брали его на время, когда он нам был нужен; в этом сезоне она от него была единственная. Но посмотрите на нее! У нее — его грудная клетка и его легкие! Мне был предоставлен широкий выбор — среди всех маток, считавшихся породистыми. А ее матка в число привилегированных не входила, но я остановилась на ней. Упрямая старая дева, но Вождю она-то и была нужна. Это ее первый жеребенок, ей было уже шестнадцать лет, когда она ее родила. Но я знала, что из этого выйдет. Я, как посмотрела на Вождя и на нее, сразу поверила в успех, я так и знала!

— Матка была всего только полукровка, — пояснил Дик.

— Но в ней было много моргановской крови, — тотчас прибавила Паола, — а вдоль спины у нее шла полоса настоящего мустанга. Эту мы назовем Нимфой; пусть она и не значится в родословной породистых, но это моя первая, вполне безупречная верховая лошадь. Это именно то, что мне нравится. Сон наяву.

— У каждой лошади по четыре ноги, по одной в каждом углу, — провозгласил мистер Хеннесси.

— И от пяти до семи аллюров, — тем же тоном подхватил Грэхем.

— И все же я ненавижу этих кентуккийских лошадей с их разнообразными аллюрами, — быстро добавила Паола. — Разве только, чтобы по паркам кататься. Но в Калифорнии, с нашими трудными дорогами и горными тропами, вы мне дайте быстрый ход, мелкую рысь, длинный шаг, годный и для больших расстояний, и не слишком крупный галоп. Конечно, хороши и частые прыжки, но это я не могу назвать определенным ходом. Это тот же длинный прыжок, но приспособленный к ветреной погоде и к дурным дорогам.