Вересковая принцесса - Евгения Марлитт

— Невозможно! — отшатнулся он в безмерном удивлении.

— Ну, и что тут такого невозможно-удивительного? — сухо парировала Илзе. — Вы считаете, что если дитя не одето в такой вот чепрак, — она показала на Шарлоттин элегантный жакет — так оно не может быть ребёнком благородных родителей?

Молодая дама расхохоталась — решительный отпор только рассмешил её.

— Но как ты выглядишь, Леонора! — побранила меня Илзе. — Не хватало ещё только, чтобы ты разулась и сняла чулки! — Она повязала мне на шею платок, пригладила обеими руками мои волосы и водрузила мне на голову шляпу. Я испуганно поглядела на стоящих вокруг дам; рядом с ними я казалась себе ужасно смешной в своих одеждах — сейчас они, конечно же, засмеются… Но никто из них даже не улыбнулся; напротив, они выглядели так серьёзно, как будто перед ними была действительно принцесса. Только Шарлоттины губы предательски подрагивали от старательно подавляемого смеха.

— Несчастная жертва! — сказала она с глубоким состраданием в голосе. — Но что будет сейчас? Вересковая принцесса останется у папы? — живо спросила она.

— Само собой! — категорически ответила Илзе. — У кого же ещё?… А сейчас я хотела бы попросить пропустить нас — мы устали в пути… Вон там — это наконец «Услада Каролины», или как это называется? — спросила она, указывая на матовую белую полосу, видневшуюся сквозь кусты и деревья.

— Я вас отведу, — вежливо вызвался молодой господин; он совершенно переменился, даже его глаза, которые до этого с несомненным юмором косились на несчастную Илзину шляпу, утратили свой насмешливый блеск. У меня потеплело на душе. Что за человек был мой отец, если одного его имени было достаточно, чтобы вызвать к Илзе и ко мне уважение окружающих?

Дамы попрощались с нами, и мы в сопровождении молодого господина пересекли гравийную площадку и последовали дальше через тисовый кустарник.

10

Нам оставалось пройти совсем немного сквозь таинственный зелёный полумрак, но я шла с сильно бьющимся сердцем. Илзе, не оборачиваясь, бодро шагала впереди. Едва девичьи фигуры в светлых платьях скрылись за кустарником, как молодой господин живо наклонился ко мне и плутовски-серьёзно заглянул мне в глаза.

— Принцесса всё ещё сердится на меня? — спросил он вполголоса. Я покачала головой — странно, как несколько тихих слов могут проникнуть в самые глубины сердца…

И вот она внезапно появилась перед нами, «Услада Каролины»!.. Я бы совершенно не удивилась, если бы в одном из высоких окон вдруг показалась госпожа Метелица и велела бы мне вытрясти перину и подмести покои… Я чувствовала себя во власти каких-то чар, и дом передо мной никак не способствовал тому, чтобы развеять эти чары… Что я знала тогда о ренессансе и барокко! Волшебство открывшегося передо мною вида не было выхолощено знанием правил искусства. Я видела лишь вздымавшиеся ввысь чудно изогнутые линии, плавные и гибкие, словно дом был не из камня, а из воска. Я видела колонны, пилястры и карнизы, очаровательно скреплённые расточительно пышными гирляндами из цветов и фруктов, а между ними сверкающие, зеркальные стёкла окон — волшебный замок в стиле рококо, так витиевато и роскошно украшенный, как это делалось лишь в восемнадцатом веке. Отражение замка мерцало у его подножья в водной глади серебристо-прозрачного пруда, окружённого ажурной каменной балюстрадой. Пруд и примыкающий к нему веерообразный газон, украшенный каменными скульптурами и тисовыми пирамидами, огибала широкая подъездная дорога, затенённая растущими вокруг деревьями. Замок стоял посреди леса — словно драгоценная жемчужина, мерцающая в зелёной глади моря. Из кустарника мимо нас выпорхнул серебристый фазан, а перед порталом в прохладной тени дома, распустив сверкающий хвост, вышагивал роскошный павлин. У пруда, поджав ногу и мечтательно свесив красную голову, стоял серый журавль — завидев нас, он важно прошествовал в нашу сторону, затем принялся танцевать и прекомично кланяться, словно церемониймейстер замка, приветствующий гостей, — чудеса за чудесами для моих неизбалованных глаз!

В холле первого этажа носильщики сгрузили багаж, получили плату и были отпущены, а мы поднялись по лестнице. Мы шли по бельэтажу мимо высоких дверей, почему-то опечатанных — белые бумажные полосы шириной с ладонь перекрещивали их створки, словно палец на губах, призывающий к молчанию…

Мы остановились только на третьем этаже. Молодой господин открыл перед нами одну из дверей, пропустил нас, а затем, дружески поклонившись, отступил назад и бесшумно закрыл за нами дверь.

На меня внезапно напал страх. Дома я совершено правильно поняла, что мой отец во мне не нуждается, что я для него лишь обуза, что он хотел бы навсегда оставить меня на пустоши; а повсеместное удивление, с которым я тут столкнулась, подтвердило моё предположение, что он здесь ни словом не упомянул своего ребёнка… А теперь я стояла в его комнате, навязчивая сверх всякой меры, и испуганными глазами смотрела на мир, в котором он жил и работал… Каким чужим и непостижимым казалось мне всё, что я видела! Стены широкого зала, в который мы вошли, были снизу доверху заставлены книгами, «так много книг, как цветков на стебле вереска»… Книги оставили место лишь для четырёх окон, обрамлённых зелёными гардинами, и двух дверей. Левая дверь была широко распахнута — за ней виднелся ещё один зал с потолочным освещением. Через широкий купол посреди плафона струился солнечный свет. Он освещал скульптуры мужчин с вытянутыми белыми руками, размахивающих дубинками, и женщин в пышных, мягко ниспадающих одеждах. В одной из оконных ниш книжного зала помещался письменный стол, за которым сидел какой-то господин и писал. Очевидно, он не заметил нашего прихода, поскольку, когда мы вошли и замерли на пороге, до нас донёсся непрекращающийся скрип его пера — он вызвал во мне нервную дрожь… Я не знаю, от необычности ли и новизны обстановки, или же от страха перед отцом — только Илзе, обычно находчивая и решительная, вдруг заколебалась на мгновенье; но затем она решительно взяла меня за руку и подвела к окну.

— Здравствуйте, господин доктор, а вот и мы! — сказала она, и мне показалось, что её звучный, хотя и немного дрожащий голос прогремел как гром в этих тихих стенах.

Мой отец вскинул голову и уставился на нас; через секунду он подскочил как ужаленный и вскричал с непередаваемым ужасом:

— Илзе!

— Да, Илзе, господин доктор! — ответила она спокойно. — А это Леонора. Ваше родное дитя, не видевшее своего отца четырнадцать лет… Это большой срок, господин доктор, и я бы не удивилась, если бы вы, проходя мимо, не узнали бы друг друга.