Скажи пчелам, что меня больше нет - Диана Гэблдон

class="p1">— Правда? — Йен посмотрел на Сильвию и понизил голос: — Значит, ты поговорила с ними?

Кивнув, женщина оправила свой чепец.

— Я рассказала им, что случилось с их отцом и как он попал сюда. — Она на мгновение поджала вытянутую верхнюю губу. — Об остальном расскажет им сам.

Или нет, — подумал Йен.

Он поклонился всем троим и проводил их до гостиной. У Пруденс вырвался тихий смешок, и она прикрыла рот рукой.

К удивлению Йена, Сильвия открыла дверь, жестом указала девочкам войти и тут же затворила ее за ними, а сама привалилась к стене. Глядя на мертвенно-бледное лицо и закрытые глаза, Йен решил, что лучше не оставлять женщину, и выжидательно прислонился к противоположной стене, скрестив руки.

— Папа? — донесся из гостиной полушепот одной из девочек. Ее сестра сказала громче: «Папа», и тут уж обе завопили: «Папа, папа, папа!» Раздался топот по деревянному полу и скрежет ножек стула под натиском тел.

— Пруди! — Сдавленный голос Габриэля переполняла радость. — Пэтти! О, мои милые, о мои родные девочки!

— Папа, папа! — продолжали восклицать они, сыпя вопросами и перебивая друг друга. Габриэль повторял их имена снова и снова, словно заклинание, чтобы не дать им исчезнуть. Все трое плакали.

— Мне вас так не хватало, — хрипло сказал он. — О мои малышки. Мои милые, дорогие малышки.

Сильвия тоже плакала, тихонько, прижимая ко рту скомканный белый носовой платок. Потом она сделала знак Йену, он взял ее под руку и повел по коридору; женщина шла будто пьяная, натыкаясь на стены и на него. Сильвия захотела выйти на улицу — Йен схватил с крючка у двери плащ и торопливо накинул ей на плечи, помогая спуститься по деревянным ступеням.

Он подвел женщину к дереву, которое его мать и сахем использовали в качестве мишени, и рассеянно заметил, что они — или кто-то другой — вновь здесь упражнялись: у носового платка из розового ситца не хватало оторванного угла, а нижний край превратился в коричневую бахрому с подпалинами. Тут имелась скамья, куда Йен и усадил Сильвию, а сам присел рядом; он ощущал, как вздрагивает ее плечо, пока она плакала.

Через несколько минут плач прекратился. Сильвия затихла, теребя в руках мокрый носовой платок.

— Я все пытаюсь придумать способ, — хрипло сказала она. — Но не могу.

— Способ?.. — осторожно поинтересовался Йен. — Позволить девочкам остаться с отцом?

Она медленно кивнула. Взгляд ее не отрывался от земли, где тонкий, истоптанный слой снега превратился в смесь грязи, снежной каши и полузамерзшей воды.

— Но я не могу, — снова сказала она и высморкалась.

Йену не понравился удручающий вид мокрого носового платка, который она прикладывала к воспаленному красному носу, и он протянул ей сухой — правда, испачканный краской — платок из своего рукава.

— Две моих дочери от Габриэля, только у меня их три. Даже если…

Йен издал тихий гортанный звук, и Сильвия с тревогой посмотрела на него.

— Что?

— Я уверен, он и сам сообщил бы тебе, если бы вы не играли в молчанку… — сказал Йен. — Сегодня утром Тайенданегеа поведал мне, что у Габриэля есть два малыша от женщины, с которой он… хм…

Она бы все равно узнала, — молча убеждал он себя. Да, все так. И тем не менее его душило чувство вины, и ощущение не улучшилось при виде неприкрытого потрясения на ее лице.

— Поможет, если выругаться вслух? — произнесла она наконец.

— Ну да. Наверное. А ты разве знаешь какие-нибудь ругательства?

Сильвия нахмурилась, припоминая.

— Я знаю несколько слов, — сказала она. — Мужчины, которые приходили ко мне домой, часто говорили ужасные вещи, особенно если приносили выпивку или… если их было больше одного и они ссорились.

— Mac na galladh, — пробормотал он.

— Это шотландское ругательство? — Она выпрямилась, все еще скручивая платок в руках. — Возможно, мне будет легче браниться на другом языке.

— Нет, ругательства на гэльском не такие. Они… ну, ты выдумываешь их в каждом конкретном случае. У нас нет бранных слов. Можно сказать что-то вроде: «Чтоб у тебя черви в животе развелись, а потом полезли из глотки и удушили!» Не самый лучший вариант, — добавил он извиняющимся тоном. — Так, просто первое в голову пришло. Вот дядя Джейми даже без подготовки может загнуть такое, что уши в трубочку свернутся. Мне до него далеко.

Сильвия издала тихий хрип, не очень похожий на смех, но хотя бы не плач.

— А что ты сказал до этого? — спросила она после минутного молчания. — На гэльском.

— Mac na galladh? Просто «сукин сын». Что-то вроде характеристики, наверное. Или если не можешь придумать ничего лучше, но нужно что-то сказать, иначе взорвешься.

— Тогда mac na galladh, — сказала Сильвия и замолчала. — Тебе незачем сидеть тут со мной, — добавила она спустя несколько мгновений.

— Не глупи, — дружелюбно отозвался Йен, и некоторое время они сидели молча. Потом открылась задняя дверь и на миг из света выступила черная фигура человека на костылях. Когда дверь закрылась, Йен встал. — Да благословит тебя Господь, Сильвия, — тихо сказал он и на прощание коротко сжал ей плечо.

Далеко он, естественно, не ушел. Только в тень ближайшей лиственницы.

— Сильвия? — позвал Габриэль, вглядываясь в темноту. — Ты здесь? Миссис Брант сказала, что ты вышла.

— Я здесь, — ответила та совершенно будничным тоном, и Йен подумал, чего ей это стоило.

Ее муж проковылял по усыпанной сеном грязи к дереву-мишени и наклонился, приглядываясь к женщине в темноте.

— Могу я сесть? — спросил он.

— Нет, — отрезала она. — Говори, что хотел.

Коротко фыркнув, он положил костыли на землю и выпрямился.

— Что ж, ладно. Хочу, чтобы девочки остались здесь. Они тоже этого хотят, — добавил он, помолчав.

— Разумеется, — произнесла Сильвия бесцветным голосом. — Они любили тебя. И все еще любят, у них преданные сердца. Ты сказал им, что снова женился, что у тебя есть другая семья?

Наступила тишина. Мгновение спустя Сильвия с горечью рассмеялась.

— Сказал, что не хочешь иметь ничего общего с их сестрой? Или ты передумал насчет Честити?

— А ты передумала насчет нашего брака? Я могу иметь двух жен, как я уже говорил. Возможно, ты могла бы найти поблизости место, где жила бы с… ребенком, а Пруденс и Пейшенс навещали бы тебя. И я, конечно, — добавил он.

— Нет, не передумала, — сказала она холодным, как ночь, голосом. — Я не буду твоей наложницей и не позволю Пейшенс и Пруденс остаться здесь.

— Я вовсе не богат, но я могу… смогу… позволить себе расходы, — начал Габриэль, однако жена оборвала его и, вскочив на ноги, ступила в пятно льющегося из дома слабого света.

— К черту «расходы», —