Счастье в мгновении. Часть 3 - Анна Д. Фурсова

смахиваю с себя мурашки, а глаза постепенно набиваются мокрой влагой. Это не выразить… — Кто мне будет читать речи, доводящие до слез, и говорить, что моя дочка уже так выросла? А как же твои внучата, папа? Кто мне будет помогать? Кто? Папочка? И ты собрался улететь в неизвестную даль, когда еще столько не успел?! Ответь… — Она жмет его заледеневшую руку, вытянутую поверх постели.

А какие их взгляды… он, на смертном одре, обезумел от счастья, она — от горя и приглушенной радости слышать от него речи, подобные чувственной игре на фортепиано, где белые клавиши — его жизнь, смысл которой отдается дочери, черные — приближающаяся смерть.

— Я не успел только одно: исповедоваться перед вами.

Я поднимаю голову и что-то подвигает меня на то, чтобы я сел к нему на край кровати.

— Когда мне было совсем плохо, — начинает он, но его дыхание становится хриплым, — я лежал и думал: «Неужели я больше не услышу твоего нежного голоса, голоса своей дочурки?» И вот я услышал, покрылся предсмертной радостью. А как дрогнула моя душа, когда я увидел тебя на сцене. — Слезы затуманивают взор Миланы. А он, уже скоро пополнив мир ушедших в зияющую пустоту, дрожит от счастья. — Знаешь, — с трудом поднимает и прижимает ее ладонь к сердцу, — ты не плачь, не плачь… — И после этих слов я сам заливаюсь слезами и задыхаюсь от них. — Мой путь оказался недлинным. Да и я заслужил этого. Хочу сказать, что ты показала мне своей напористостью, как нужно жить и как идти к заветной цели. — Он смотрит на свое дитя с таким обожанием, будто уносит ее образ в вечность. — Я был так одержим мыслью о твоей карьере, что не видел в тебе того, что видели другие. Лишился чувства реального. А теперь — ты модель и в скором времени исполнишь «папкину» мечту — станешь психологом, чего я когда-то не достиг, а затем жалел… — вздыхает глубоко-глубоко. — Прошу у тебя прощения, дорогая, что не поверил в тебя, принижал в тебе способности, презирал тебя. Не переставай верить в силу своих крыльев! — Живительный поток речей как хлынет с его уст: — Из-за меня ты попала в аварию, сбежав из дома… Я мог тебя потерять и, слава Всевышнему, что ты была жива, иначе я корил бы себя всю жизнь и за это… — Я осторожно стираю соленые капли с глаз. Я тоже корю себя, что, отъехав в Нью-Йорк с отцом, не смог позаботиться о Милане.

— Нет, совсем нет, пап-о-чччч-ка, — заикается от слез моя любимая. — Здесь нет твоей вины, и, что тогда я сбежала, это была моя ошибка. Мы не слушали друг друга из-за этого и ссорились.

Через несколько секунд он соединяет наши с Миланой ладони в морщинистых прохладных руках.

— Дети мои! Если вы любите друг друга, то держитесь, вот так, всю жизнь! — подает неумолкавший голос его сердца. — Не упускайте свою любовь. Джексон, — он взирает на меня взглядом, будто дает указание, — ты достойный кандидат на руку моей дочери, и я твердо убежден, что ты справишься с трудностями и сделаешь мою дочь счастливой. А я вижу, как она счастлива, когда подле тебя, и смотрит на тебя с безграничной любовью. — Я киваю и второй раз даю волю горьким слезам на глазах у всех. Мы оглядываемся с Миланой, в глазах выражая любовь, которую испытываем друг к другу.

— Благословляю вас, дети мои! Знаю, вы выберете правильный путь! Запомните: на каждой дороге встречаются извилины, но только лишь мы способны выбирать. Всегда выбирайте любовь! А ваша любовь живет с рождения, здесь и думать не следует! Джексон, я всегда относился к тебе, как к сыну. Когда ты жил без отца, я хотел тебе подарить отцовское «плечо» и верю, что мне это удалось. С твоим папой у нас не все сложилось, но… я не желал ему зла и не желаю. Не упускай Милану, оберегай ее до конца своих дней. Я передаю тебе свои права на моего драгоценного ангела. Берегите вашу любовь. Я ее однажды упустил и всю жизнь словно в заточении был. Но, крошка моя, ты никогда не была моим бременем. Я любил и люблю тебя, твои ямочки особенно. — Ник проводит по ее щеке пальцем.

Как-то я слышал, что в предсмертный миг некоторым удается в течение нескольких минут перед отходом в бескрайние просторы принять живую силу, позволяющую сказать то, что человек не сказал при жизни, предстать в живом обличье, без боли. Я не верил в это до того, как не убедился в этом в нынешние минуты.

Во мраке его души — восход божественной добродетели.

— Папочка, умоляю, не уходи так рано… — рыдания заволакивают Милану. — Не делай этого с нами. Я не переживу этого… Дедушка ушёл так рано и… ты не думал, что будет со мной? — Плач не позволяет ей сказать желаемое. — Паааааааапа-а-аааа, нет, — она мотает головой в стороны, — не отдам тебя тому миру!

— Вот дурак! — стукает себя по лбу. И даже это действие, сделанное им с усилием, вызывает на его лице нескрываемую им нестерпимую боль. — Забыл и его поблагодарить словами, но, пожалуй, это сделаю, когда буду там, — указывает глазами наверх. — Смерть возвращает утраченное при жизни…

Продолжает через мгновение, задумавшись:

— Он, пока я круглыми сутками работал, вселил в моего ангела мудрость и умение жить в чести и доброте к миру. Благодаря Льюису моя дочь стала гордостью окружающих и воплотила свою мечту.

— Папааа, пааааапа, — когда она причитает, задыхаясь от слез, во мне обостряется чувство обреченности, принуждающее выбрасывать ливень соленых капель, — нет, не оставляй меня… Ты будешь жить!..

Разверзается бездна. Глубь черной пустоты открывается в его глазах.

— Ты в надежных руках. Джексон и Питер тебя не оставят. Ты в руках двух прекрасных небесных ангелов. — Отсвет вечности начинает блистать в его очах. Смерть стоит за его плечом.

— Так будет всегда! — обещаю я, еле выговаривая, а слезы все накапливаются и накапливаются.

Близится могильный камень, что незримо ощущается внутренним чутьем. Предвестник смерти — холодок, пробирающийся к сердцу.

— Я верю тебе, верю, сынок, — бескровными губами бормочет он. — А ты, Милана, прости мамку, она же не со зла… ненависть мешает ей, но это ненадолго. Не забывай, что бабушка и дедушка всегда рады тебе, навещай их изредка. Они тоже невечные. Передайте моему второму сынку, что я так счастлив за него, — роняет еще одну большую слезу, — так… так… — ему уже тяжело говорить, одной ногой он уже ступил на другую чужеземную