Счастье в мгновении. Часть 3 - Анна Д. Фурсова

со скоростью, которую мы не в силах остановить. Специалистами были обнаружены метастазы в печени, в лимфатических узлах, частично в легких. — Он горит, как лампочка, сверкая демонскими частицами. — Шансы на результативность операции крайне малы, как и процент вероятности, что в процессе оперирования мужчина сможет выжить и уж тем более жить прежней жизнью. Сердце не выдержит проведение наркоза. Пересадка мозговых структур — сложнейшая операция, а в его случае практически бесполезная. Это аналогично тому, как и находиться в ожидании донора. Поверьте, больные ждут годами органов, становятся на учет и по итогу, не дождавшись, умирают. Примите мои сожаления… — Заключает она без капли на то жалости, как мне слышится, будто это самая обыденная ситуация, происходящая с ними ежедневно.

Ему только что выразили смертный приговор без любых попыток сражения за жизнь? Правильно ли я понял, что они, люди в белых халатах, жестоко откинули пациента в сторону, утверждая, что не будут брать на себя ответственность по спасению человека, имея перечень предполагаемых последствий, за которые они боятся быть отстраненными от рабочего места? Нашли лучший способ избавить себя от проблем? Ловко, но крайне варварски. Ярость вскипает в моей крови.

— ЧТО? ЧТО ВЫ ТАКОЕ ГОВОРИТЕ! — уже не выдерживаю я и говорю на повышенном тоне, разнося эхом на весь коридор и пронзая женщину осуждающим раздражительным взглядом. — КАК ВЫ МОЖЕТЕ ТАК СПОКОЙНО ГОВОРИТЬ? А ГДЕ ЖЕ БОРЬБА? А ГДЕ ЖЕ ЖЕЛАНИЕ ЖИТЬ? КАК У ВАС ЯЗЫК ПОВОРАЧИВАЕТСЯ СТАВИТЬ МЕНЯ ПЕРЕД ФАКТОМ, ЧТО ОН СМЕРТЕЛЬНО БОЛЕН И, МОЖЕТЕ, МОЛ, УЖЕ СИЮ СЕКУНДУ ГОТОВИТЬ ДЛЯ НЕГО ГРОБ И РЫТЬ МОГИЛУ? ПОЧЕМУ В НАШЕМ-ТО МИРЕ, В ВЕКЕ, ГДЕ ПЕРЕСАДКА ОРГАНОВ СЧИТАЕТСЯ ПРИВЫЧНЫМ ДЕЛОМ, КАК ВТИРАЮТ НАМ ЭТО ПО НОВОСТНЫМ ПРОГРАММАМ, НИЧЕГО НЕ ПРЕДПРИНИМАЕТСЯ ДЛЯ ЭТОГО?! ЛОЖЬ! КРУГОМ ОБМАН! И ПОЧЕМУ ВЫ СКАЗАЛИ, ЧТО ЛЮДИ ЖДУТ, НО УМИРАЮТ, ЗНАЧИТ, ОНИ ТАК ХОТЯТ ЖИТЬ! — Я захлебываюсь в словах, тряся головой, отчего образуется пена во рту. — БУДЬ ПО-ВАШЕМУ, НО ЕСЛИ РАССМАТРИВАТЬ НЕ ЭТУ СТРАНУ… ВЫ СМОТРЕЛИ, ГДЕ ДЕЛАЮТ ТАКИЕ ОПЕРАЦИИ? ГДЕ ОТЫСКАТЬ ХОРОШЕГО ВРАЧА? ИМЕННО ХОРОШЕГО ВРАЧА! — Последнюю фразу произношу, потряхивая её руки, как умалишенный или как человек, у которого случился припадок.

— Не поднимайте на меня голос! Поиск хорошего врача ни к чему не приведет, мужчина! — возражает она, отшатнувшись от меня, создавая недовольную гримасу. — И соблюдайте больничные правила: спокойствие и принятие того, что вам говорят! — Меня сильнее знобит. Возникает желание снести эту клинику к чертовой матери после этих слов.

— ЧТО ВЫ СКАЗАЛИ? — нервно вскрикиваю я и размахиваюсь рукой, и от этого пару врачебных листов в порыве взбаламученного воздуха, исходящего от меня, взлетают вверх и падают на плитку. — ПРАВИЛА, ПРАВИЛА, А ЧЕЛОВЕК УМИРАЕТ С КАЖДОЙ СЕКУНДОЙ! ЧТО ЖЕ ВЫ, ГЛУБОКОУВАЖАЕМАЯ, НЕ СОБЛЮДАЕТЕ ПРАВИЛА ПО СПАСЕНИЮ ЛЮДЕЙ? — С языка рвутся оскорбления. — ПРОЩЕ ВСЕГО СКАЗАТЬ, ЧТО ШАНСОВ НЕТ И ВЫКИНУТЬ ЧЕЛОВЕКА ЗА БОРТ, ДАБЫ КАК МОЖНО СКОРЕЕ ОСВОБОДИТЬ КОЙКУ-МЕСТО И СВОЕ ВРЕМЯ? — Взбешено кричу, яростно мигая глазами.

— Джек, — уже мягко молвит она; моя приподнятая от жестов рука повисает в воздухе, — послушайте… Он сам отказался от операции, не подписав документ о согласии на хирургическое вмешательство.

— ТАК БЫ Я И ПОВЕРИЛ ВАМ! — рычу я с плохо скрытой горечью, опустив руку. — ВЫ СДЕЛАЛИ ВСЕ, ЧТОБЫ У НЕГО НЕ БЫЛО ДРУГОГО ВЫХОДА. СКАЗАЛИ БЫ ВЫ МНЕ ТАКИЕ СЛОВА — РАК, КРАЙНЯЯ СТАДИЯ, Я БЫ ТОЖЕ ОТКАЗАЛСЯ.

— Но, поймите, он принял такое решение. И… — плавно выражается она и делает паузу. — Первую половину дня его сотрясала лихорадка с бредом. Врачи не отходили от его изголовья. Три часа назад, когда приступы, мучащие его, усилились, ему вкололи сильные наркотические вещества, отпускающие понемногу боль… Он очень слаб. В таком состоянии, в его распоряжении может быть всего несколько часов, — с глубоким сожалением выдает она, понурив голову.

Спустя минуту молвит:

— Опухоль разрослась по всей части биологической материи, отвечающей за память, за эмоции, за воспроизведение реальности жизни. К следующему утру, в лучшем случае, если он доживет, он станет лишь оболочкой, покрытой кожей, сердце которой ещё поддерживает жизнь организма. Но… тяжелые сжирающие его переживания, крики одного лишь имени «Милана», приводящие его к новым приступам, убивают его… Вы не знаете, кто эта женщина «Милана», кем полны его неспокойные мысли? Его супруга?

Вслушиваюсь и не могу поверить. Ещё несколько дней назад он жил, а в нынешнюю секунду на пороге смерти. И как же так, что он отказался подписывать лист на хирургическое вмешательство? Неужели он сдается без боя?

Онемев от горя, смотря ничего не видящими глазами, еле шевелю губами:

— Милана — его дочь. — Гляжу пустым взглядом на больных, шагающих вдоль прохода между стенами, которых ждет та же участь, рано или поздно, что и несчастного Ника, вмиг обретшего всех и вмиг потерявшего всех.

Милане нужно с ним свидеться, — как же ей пережить это? — а Питеру, счастливо пребывающему в свадебном путешествии, наверное, звонить уже поздно. «Милане, тонко чувствующей душе, свойственно быстро привязываться к людям, к местам, что после разлуки она может длительно тяжело переживать…»

— Она далеко проживает? Сможет подъехать?

— Сможет, — глухо доношу я, принимаю угрюмое молчание и безмолвно направляюсь к лестнице в душевном потрясении.

— Наденьте халат, пожалуйста, — слышу в спину замечание, на которое реагирую только спустя полминуты; сознание затуманено нарастающей болью. Отношения Миланы с отцом только налаживаются и представить, что будет, когда…

С разрывающим душу криком я прислоняюсь к коричневой округлой ручке двери. Лицо будто раздирается когтями. Увидев меня издалека, можно счесть скорбный оттенок в моих глазах, появившийся за доли секунды. Набрав в грудь побольше воздуха, столкнувшись со зловещим дыханием смерти, вперив взгляд на лежащего на кровати, готовящегося к замене её другим деревянным спальным местом, только более прочным и с расчетом на вечность, я шагаю и застываю, едва проглотив слюну. Полужилец в крепкой хватке смертью лежит, не шевелясь. Он предстает передо мной будто уже мертв. Тусклый свет, застилающий палату, выражает страдания больного. Чувствуется запах болезни, окаймляющий палату. Луна скрылась и притаилась за тучами и лишь любопытные лучики поглядывают сквозь ночную, почти черную, завесу. Всё веет глубокой печалью, обтянуто погребальным покровом. Незримая душа природы опустилась на колени, молитвенно сложив руки на груди, умоляя поднебесные силы подождать еще немного, чтобы затухающее сердце раньше времени не нырнуло в темную бездну и в слепящей муке выдало последние исповедания. Что остается меркнувшей душе, кроме молитв за совершенные грехи, чтобы чисто вознестись в чужедальние края?

Прислушиваюсь. Его грудь мерно чуть вздымается и опускается. Оповестив до