Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг. - Александр Федорович Смирнов

свидетельствует Родзянко, — стали даже фабриковать некоторые речи, делая свои добавления и продавая оттиски по несколько рублей». (Для сопоставления и размышления, билет на проезд в трамвае в Питере поднялся с пятака до гривенника в ту зиму. — А. С.)7.

«Резкая перемена в настроении произошла, — по словам Родзянко, — и в Государственном Совете. И там тоже поняли, что немыслимо поддерживать такое правительство. Ев. Ник. Трубецкой призывал членов Синода вспомнить о кресте, который они носят на груди, взять свой крест, идти к царю и умолять его избавить церковь и правительство от грязных влияний. Госсовет указывал, что правительство должно внять голосу народа и к власти должны быть призваны лица, облеченные доверием страны („В какой раз уже это повторялось…“ — меланхолично замечает спикер. — А. С.). Такую же резолюцию вынес и съезд объединенного дворянства (а еще более радикальные резолюции принимали земские и городские думы. — А. С.). Вся Россия одинаково мыслила и к одному стремилась, но курс правительства все-таки не изменился, напротив, как будто умышленно подчеркивалось резкое расхождение правительства с обществом. Общеземский съезд в Москве не был разрешен, в газетах были пустые белые столбы»8. Но в материалах запрещенного съезда, ставших известными в стране, провозглашалось: «Власти нет! Отвернитесь от призраков. Стране нужен монарх, охраняемый ответственным перед народом и Думой правительством». «Все это напоминает 1905 год», — вспоминает Милюков. «Борьба, перехлестывая через барьеры законов легитимности, все более приобретала характер уличных кулачных схваток и свалок»9. Читая и перечитывая описания этого потока брани и гнева, этого обвала общественного мнения, приходишь к выводу: а ведь исходным пунктом «схода лавины» гнева была клевета Милюкова!

Нельзя сказать, чтобы император совершенно неадекватно реагировал на ситуацию. Но его ответные меры были неэффективны и давали обратные от ожидаемого результаты. Меняя премьеров, министров, он выхватывал «новых» лиц из старой замусоленной колоды карт; круг лиц, ему подлинно преданных, сжимался, как шагреневая кожа, новые «защитники» были еще бессильнее отправляемых в отставку. За Горемыкиным и Штюрмером очередь подошла к Трепову, оказавшемуся очередной жертвой, ему судьба уготовила роль «халифа на час». Одновременно император произвел чистку Госсовета, разом заменив полтора десятка его членов по назначению, отставив неугодных и призвав «верных и преданных». Прогрессивный блок больше уже не мог рассчитывать на поддержку своих «инициатив» в «палате лордов».

Но произвести подобную же перестановку сил в Думе государь не мог. Тем паче что премьер Трепов настаивал на сотрудничестве с Думой, на удалении Протопопова и Распутина. А императрица была решительно против. Возникал «бермудский треугольник» — и не сразу поймешь, какой угол самый острый: Дума, премьер или Распутин. Протопопов был пешкой в этой партии.

«Скандал» Маркова был не единственной глупостью, совершенной в Таврическом дворце. Крайне левые (социал-демократы и трудовики) решили сорвать обсуждение правительственной декларации, устроить Трепову обструкцию, что и сделали, не давая премьеру говорить, как вспоминает Родзянко. «Страна гибнет, спасайтесь», — восклицал Керенский, задавая самый высокий тон своему хору. Ему дружно вторили: «Исстрадавшаяся страна с трепетом чувствует, как ее все ближе ведут на край пропасти… Самый ужасный враг сидит здесь», — восклицали «смутьяны», указывая на ложу правительства. «Новый кабинет еще хуже старого, нам не дают говорить, — кричал Чхеидзе в ответ на замечание председателя. — Исключите нас и скажите стране, что между народом и вами нет ничего общего. Мы останемся одни на посту верными служителями народа!»

«Левые» всегда говорят от имени народа, но народ — это не только профессиональные политики и профреволюционеры. Не народ шумел в Думе. Хотя в восклицаниях левых было много правды, но не вся правда. Страна скатывалась к «окаянным дням», к новой смуте, образ кровавой сечи на краю пропасти, встающий перед умственным взором, не самое сильное выражение тогдашнего состояния России, но кто, спрашивается, толкал нацию, державу в бездну?! Кто виноват? Вот вопрос вопросов, стоявший перед народом. В ответе спорящие, борющиеся стороны резко расходились. Но, не выявив причину общественных бедствий, не поставив верного диагноза, от смертельного недуга не излечишься. Что делать, с чего начать? Эти вопросы крепко сцеплены с предшествующим: кто же виноват?

Если посмотреть фактическую сторону дела, то нельзя не осудить действий Керенского, Чхеидзе с сотоварищами, нельзя не заметить, что их удар по Трепову способствовал падению «халифа на час», приходу к власти полной ничтожности, не обладавшей ни профессионализмом, ни волей Трепова. А разумных, конкретных альтернатив обструкционисты не выдвигали. Они были удалены на восемь заседаний, исключения на пятнадцать заседаний Родзянко не внес на голосование. Родзянко вспоминает: «Я хотел предложить Думе уменьшить наказание исключенным депутатам. Но в это время ко мне явились представители от рабочих и заявили, что они пришли „потребовать“ уменьшения наказания для левых депутатов. Я с ними долго беседовал о политическом положении страны, а насчет их требования определенно заявил, что у меня было намерение предложить смягчить наказание левым депутатам, но предъявленные мне рабочими требования меняют положение, и я считаю невозможным для себя действовать под чьим бы то ни было давлением». Значит, рабочие столицы за событиями в Думе следили и уполовинивание наказания депутатов сделано было Родзянко с учетом их позиции, хотя он это и отрицает10.

Завершая обсуждение, столь бурное, а точнее, сумбурное, лидер кадетов П. Н. Милюков, верный своей излюбленной манере, как бы подвел итог обсуждению, суммировав наиболее характерные оценки. Так он поступал во всех своих выступлениях и в комиссиях, и в своей фракции, и на партийных съездах. Милюков говорил, что начатые его речью обличения в Думе дали стране луч света, затеплилась надежда, что исход из тупика найден, а цензурные преследования лишь усилили интерес к речам депутатов — страна, армия, рабочие и солдаты читают теперь не прокламации, а речи депутатов. Это было, в общем, верно, ибо эти речи были наполнены ядом политической нетерпимости. «Господа, — восклицал оратор, — 1 ноября страна вас вновь нашла и готова признать в вас своих вождей, за которыми она пойдет». Но чтобы удержать за собой роль национального лидера, Дума должна сделать еще один шаг — потребовать отставки кабинета Трепова и создания «ответственного министерства», «мы не можем сами стать правительством», как думают иногда, но Дума может добиваться создания ответственного перед нею кабинета, «всеми доступными нам законными способами»11. Концовка речи просто лжива, ведь сам оратор уже нарушил законы.

Особый удар оратор нанес по «изменнику»: «Пусть река забвения поглотит Протопопова, пожелаем, чтобы это было сделано в ближайшие дни и чтобы я мог сказать, как сказал