Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Почему в батарее из “Пира победителей” все, кроме Нержина и “демонической” Галины, никчёмные, никудышные люди? Почему осмеяны солдаты русские (“солдаты-поварята”) и солдаты татары? Почему власовцы – изменники Родины, на чьей совести тысячи убитых и замученных наших, прославляются как выразители чаяний русского народа?»

«У меня одно время сложилось впечатление о Солженицыне (в частности после его письма съезду писателей в мае этого года), – завершает письмо Шолохов, – что он – душевнобольной человек, страдающий манией величия. Что он, Солженицын, отсидев некогда, не выдержал тяжёлого испытания и свихнулся. Я не психиатр и не моё дело определять степень поражённости психики Солженицына. Но если это так, – человеку нельзя доверять перо: злобный сумасшедший, потерявший контроль над разумом, помешавшийся на трагических событиях 37-го года и последующих лет, принесёт огромную опасность всем читателям и молодым особенно.

Если же Солженицын психически нормальный, то тогда он по существу открытый и злобный антисоветский человек. И в том и в другом случае Солженицыну не место в рядах ССП. Я безоговорочно за то, чтобы Солженицына из Союза советских писателей исключить».

Шолохов дал первую подобную оценку Солженицыну: «страдающий манией величия… злобный антисоветский человек», который несёт «огромную опасность». Он видел то, чего ни оттепельная интеллигенция, ни подслеповатые вожди были не в состоянии разглядеть. Неумолимо, ещё незримая, близилась эпоха самоуверенной власовщины.

* * *

В начале 1968-го случился очередной вызов советскому режиму.

Возглавивший руководство Чехословакии Александр Дубчек взял реформаторский курс, провозгласив необходимость демократизации политической жизни и построения «социализма с человеческим лицом».

Среди основных целей чешского реформаторства были установка контроля над деятельностью органов безопасности, реабилитация жертв политических репрессий, федерализация государства и отмена цензуры. Одним из импульсов к развитию пражских событий стало получившее известность в Чехословакии обращение Солженицына к писательскому съезду. Оно словно бы наделило инициаторов демократических преобразований легитимностью и чувством правоты.

Чешские газеты и журналы наполнили жесточайшая критика социализма, многочисленные шаржи и карикатуры на Брежнева, всех иных лидеров социалистического блока и самого Дубчека. За всем этим явственно просматривалась новая, успешно смоделированная попытка устроить деконструкцию послевоенного баланса.

23 марта на совещании шести коммунистических партий в Дрездене – СССР, Польши, ГДР, Болгарии, Венгрии и ЧССР – происходящее в Чехословакии определили, как «ползучую контрреволюцию», о чём прямо сообщили чешским товарищам.

Москва напряжённо наблюдала. Брежнев был в добрых отношениях с Дубчеком и верил, что тот справится. Менее всего он хотел ввязываться ещё и в эту историю после событий 1956 года в Венгрии, когда страна попала под жесточайший информационный удар западного блока, пошатнувший позиции мировых компартий.

14 июня журнал «Млада фронта», орган чехословацкого союза молодёжи – комсомола, выступил с программной статьёй: «Закон, который мы примем, должен запретить всякую коммунистическую деятельность в Чехословакии. Мы запретим деятельность КПЧ и распустим её. Мы сожжём книги коммунистических идеологов – Маркса, Энгельса, Ленина».

Уличный протест, изначально направленный, казалось бы, на демократические преобразования, достаточно скоро принял русофобский характер. Толпы скандировали: «Иван, уходи домой!», «Твоя Наташа найдёт себе другого!», «Не по-чешски не говорить!» Попутно протестующие выдвигали требования о передаче Чехословакии Закарпатья.

За Пражской весной стояли самые сложные политические, разведывательные, медийные конструкции западного блока, активно поддерживающие как антисоветскую, так и русофобскую риторику протеста. Советский Союз всерьёз рассматривал версию сионистского влияния на пражские события.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Организаторы Пражской весны поставили вопрос о выходе из Варшавского договора – что разрушало сложнейшую политическую конструкцию, сложившуюся в результате победы над фашизмом. Это понимали не только в Советском Союзе, но и на Западе. Французская газета «Фигаро» писала: «Географическое положение Чехословакии может превратить её как в засов Варшавского пакта, так и в брешь, открывающую всю военную систему восточного блока».

22 июля Шолохов по-дружески писал Брежневу: «Дорогой Леонид Ильич!

Знаю, как тебе сейчас тяжело и трудно, а потому дружески обнимаю и от души желаю бодрости, здоровья и успехов в решении этого муторного дела.

Твой полковник М. Шолохов».

Известна дюжина его писем Брежневу – и только это он подписал так: «полковник Шолохов».

Брежнев, может быть, не являлся ценителем и знатоком художественной прозы, но как сильнейший политик он прекрасно понимал намёки.

В данном случае, это был не только намёк, но и – совет. Писал ведь в своё время, что хочешь посоветоваться? Ну, вот тебе мой совет: вводи войска.

Шолохов был готов не фигурально, а вполне конкретно, если понадобится, встать в строй. Он воспринимал происходящее в Чехословакии как угрозу его стране: Советской России.

Многие уже забыли, а Шолохов помнил, что каждый четвёртый танк в фашистской армии был сделан в Чехословакии.

Если мы проиграем сейчас там, вскоре то же самое произойдёт у нас дома, на русской земле.

Дубчек начал терять управление государством и 16 августа позвонил Брежневу с просьбой ввести войска. Брежнев по-прежнему находился в раздумьях и решения не принял. 17-го перезвонил сам, но Дубчек не ответил.

В ночь с 20 на 21 августа Советский Союз ввёл войска: 300 тысяч солдат, 7 тысяч танков.

Поэт Евтушенко, бывший в это время с писателем Василием Аксёновым в Крыму, вспоминал: «Мы пили и плакали: я – слезами обманутого идеалиста, Аксёнов – слезами ненависти». В местной забегаловке Аксёнов забрался на один из столиков и кричал на людей: «Вы рабы той тарелки с прокисшим винегретом, за которой вы сейчас стоите. А в это время ваши танки давят свободу в Праге, потому что вы хотите, чтобы такое же рабство, как у нас, было везде». Вскоре Евтушенко напишет стихи: «Танки идут по Праге / в закатной крови рассвета. / Танки идут по правде, / которая не газета».

25 августа с арестованным Дубчеком и его товарищами начались переговоры, которые завершились подписанием так называемого Московского протокола. Протокол гласил: в Чехословакии теперь будут постоянно находиться советские войска. Начавшиеся преобразования сворачивались.

В тот же день, 25 августа, на Красной площади произошла первая за много лет, хоть и крайне малочисленная политическая демонстрация в знак протеста против введения в Чехословакию вооружённых сил. В Советском Союзе начало оформляться диссидентское движение – сообщество людей, исповедующих «нашу и вашу свободу» или, если сослаться на слова Василия Аксёнова – сверхуспешного, трижды экранизированного на тот момент советского писателя – необходимость избавления от советского рабства.

Однажды сын Шолохова Михаил спросил у отца, что тот думает о диссидентстве.

Шолохов ответил (цитируем записки сына):

– Скажем, по железной дороге идёт невообразимо огромный состав. И тьма в нём вагонов, вперемежку пассажирские, товарные, санитарные, цистерны с горючим, и вагоны, начинённые взрывчаткой, словом, всё население со своим мирным и военным скарбом. И вот вместо того, чтоб как-то регулировать его движение – притормаживать, разгонять, где можно и нужно семафорить, переводить стрелки, направлять его по путям, где и рельсы, и шпалы, и мосты, и туннели – всё может выдержать его чудовищную тяжесть, вместить его невообразимые габариты, – вместо этого начинают формировать такой же состав, чтобы пустить его навстречу…

* * *

Обретшее свои контуры противостояние консерваторов и либералов начали называть борьбой сторонников «прогресса» с «наследниками Сталина», «сталинистами». Другая вошедшая в обиход формулировка: сталинисты и черносотенцы против космополитов и еврейского лобби.