Сердце Ангела - Уильям Хьёртсберг

— Привет, Гарри! — весело сказал Дэнни, неожиданно возникнув у меня за спиной. — Как тебе мой последний шедевр?

— Они у тебя параличные, что ли? Кто там — Альберт Анастазия?

— Да ладно тебе брюзжать. Узнал же? Значит, не так уж и плохо.

— Узнал, как раз вчера был в «Парк Шератоне».

— Вот. Будет у меня гвоздем сезона.

— Опоздал. Год прошел, про него уж забыли все.

Дэнни нервно мигнул.

— Парикмахерское кресло — дорогая вещь, Гарри. В прошлый сезон у меня на обновления денег не было… Слушай, а ведь «Шератону» везет на такие дела: знаешь, что там в двадцать восьмом Ротштейна[20] застрелили? Только он тогда еще назывался «Парк Централ». У меня, кстати, есть и Ротштейн. Пойдем, покажу.

— Потом как-нибудь. Мне пока настоящих покойников хватает.

— Надо думать. А что тебя к нам занесло? Хотя что я спрашиваю — и так понятно.

— А коли понятно, так рассказывай.

— А что рассказывать-то? Я ж ведь не знаю ничего, — запинаясь, забормотал он, и глазки его замигали, как сумасшедшие светофоры. — Просто подумал, раз ты здесь, значит, хочешь что-то спросить…

— Хочу. Знаешь ты что-нибудь про ясновидящую мадам Зору? Она тут на главной улице работала годах в сороковых, в начале.

— О, тут я пас. Я тогда проворачивал аферу с недвижимостью во Флориде. И какая афера — конфетка! Золотое было времечко…

Я вытряс из пачки сигарету и протянул было пачку Дэнни, но тот покачал головой.

— Да нет, Дэнни, я не думал, что тебе она лично известна, — я закурил. — Но ведь ты же тут пообтерся уже? Кто здесь у вас старожилы? Кто может помнить?

Дэнни поскреб затылок, что должно было означать раздумье.

— Я постараюсь, конечно, только дело-то вот в чем: у кого деньги есть, почти все сейчас на Бермудах или еще где-нибудь. Эх, если бы не счета, я бы сам сейчас на солнышке грелся! Нет, я не жалуюсь: после тюрьмы Брайтон-бич — что твои Бермуды.

— Но кто-то же должен быть. Не один же ты тут со своим музеем.

— О! Ты сказал — я вспомнил. Тебе знаешь, к кому надо наведаться? Тут на Десятой, поближе к Бордвоку, есть театр уродцев. Они обычно в это время по циркам работают, но там все уже старые — пенсионеры, считай. Эти по курортам не ездят: особой охоты нет на публике показываться.

— Как это все называется?

— «Чудеса у Вальтера». Только хозяин там не Вальтер, а Хаггарти. Ну, этого ты сразу узнаешь: весь в татуировках, как автомобильная карта.

— Дэнни, ты кладезь!

Глава двадцать первая

Вальтеровы чудеса располагались на Десятой улице рядом с въездом на Бродвок и в еще большей степени, нежели их соседи, напоминали старинный бродячий балаганчик. Фасад невысокого здания был разукрашен флажками и плакатами, на которых весьма безыскусно были изображены живые экспонаты. Огромные полотна с карикатурной простотой выставляли напоказ человеческое уродство. Наивность живописца искупала жестокость замысла.

«Вот так туша!» — кричали буквы на плакате. Под ними толстуха размером с дирижабль прикрывала арбузоподобную голову крошечным зонтиком. Человек-татуировка («Красота требует жертв!») висел между мальчиком-собакой по имени Джо-джо и бородатой принцессой Софией. Тут же были намалеваны гермафродит, девушка, обвитая змеями, человек-тюлень и великан в смокинге.

В окошечке кассы красовалась табличка: «Открыто только по вых. дням». Вход был перетянут цепью, наподобие бархатного каната, преграждающего простым смертным путь в ночной клуб, но я поднырнул под нее и вошел.

Внутренность балагана освещалась только мутным окошком на потолке, но я сумел разглядеть множество окаймленных флажками платформ по двум стенам. Воздух пропах потом и печалью. В дальнем конце виднелась полоска света, пробившегося из-под закрытой двери. Я постучал.

— Открыто.

Я повернул ручку и оказался в большой пустынной комнате. Несколько просевших, видавших виды диванов и пестрые цирковые плакаты, развешанные по пятнистым от сырости стенам, создавали подобие домашней обстановки. На диване, казавшемся детским креслицем, восседала толстуха с плаката. Миниатюрная дама с курчавой черной бородой, вьющейся по скромному розовенькому платью, увлеченно склонилась над наполовину сложенной головоломкой.

Под лампой с пыльным, обтрепанным абажуром привычно играли в покер четыре нелепых и смешных существа. Человек-рыбка с ладонями и ступнями, растущими прямо из туловища, сидел, как шалтай-болтай, на большой подушке и держал карты в своих плавничках. Рядом с ним пристроился великан. В его ручищах обыкновенные игральные карты казались не больше почтовых марок. Банкомет был весь покрыт какими-то струпьями, словно затянут в крокодилью кожу.

— Ну, играешь или нет? — грозно спросил он у иссохшего карлика в майке без рукавов. Карлик был покрыт таким количеством татуировок, что казалось, будто он одет в какой-то причудливый обтягивающий костюм. Знаменитый Хаггарти не был похож на своего пестрого двойника с плаката: его бледные, словно выцветшие, узоры были лишь линялой копией рекламных чудес.

Окинув взглядом мой дипломат, карлик рявкнул:

— Проваливай, не интересуемся!

— Я не агент, — ответил я. — Так что ни страхование жизни, ни патентованные громоотводы вам сегодня не грозят.

— Так чего тебе тогда надо? Посмотреть за бесплатно?

— А вы, наверное, мистер Хаггарти? Мне друг сказал, что вы мне можете помочь, подсказать кое-что.

— Что еще за друг? — вопросил разноцветный мистер Хаггарти.

— Дэнни Дринан. У него тут паноптикум за углом.

— А-а, знаю такого. Аферист паршивый. — Карлик отхаркнулся, сплюнул в мусорное ведро и тут же осклабился, чтобы показать, что шутит. — Друг Дэнни — мой друг. Говори, что там у тебя. Чем смогу — помогу.

— Можно сесть?

— Приземляйся! — Хаггарти ногой подтолкнул ко мне складное кресло.

Я уселся между ним и великаном, кисло поглядывавшим на нас с высоты, словно Гулливер на лилипутов.

— Я ищу мадам Зору, цыганку и гадалку, — сказал я, поставив на пол дипломат и зажав его ботинками. — До войны она тут на главной улице работала, гадала.

— Не припомню что-то, — сказал Хаггарти. — А вы? — Он обернулся к своим товарищам.

— Одно время была такая госпожа Мун, на чаинках гадала, — пропищал человек-рыбка.

— Так то китаянка была, — проворчал великан. — Она потом вышла замуж за аукциониста и уехала в Толедо.

— А зачем она тебе? — спросил человек-крокодил.

— Да она знала одного парня, которого я ищу. Вот, думал, может, подскажет мне что-нибудь.

— Ты что, легавый?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});