УТЕС ДРАКОНА. Палеофантастика русской эмиграции - Фоменко Михаил

— Так, так… — одобрительно закивал головой старый отставной моряк. — Бывает… Это только люди, описывающие морские приключения и никогда не видевшие даже корабля, могут говорить что-нибудь другое… Я плаваю уже пятый десяток лет и тоже кое-что видел…

Моряк налил себе стакан грога и выпил его залпом.

— Лет пятнадцать тому назад я командовал грузовым судном «Ливерпуль» и мы плыли по Саргассову морю, когда нас застигла ужасная буря. Вы знаете, что такое буря на Саргассовом море… Каждую минуту боишься наткнуться либо на скалу, либо на мель, волны хлещут со всех сторон, не знаешь, какого направления держаться… Мы потеряли руль, винт сломался, машина попортилась. «Ливерпуль», вероятно бы, погиб, если бы не наткнулся на громадное поле, покрытое густой и плотной массой морских водорослей, среди которых он и застрял. Когда буря утихла и мгла рассеялась, мы с одной стороны в нескольких десятках ярдов от себя увидели полосу свободного моря, с другой же стороны, насколько хватал глаз, все было покрыто густым ковром водорослей, прорезанных местами небольшими пятнами воды.

…И вдруг в белой пене мы увидели голову чудовища.

Поломки были настолько значительны, что нам пришлось простоять десять дней, прежде чем судно могло пуститься в путь. Вот за эти десять-то дней мы и натерпелись страху… В первую же ночь вдали в водорослях послышались какие- то странные звуки, как будто кто-то плакал, кричал, стонал… Никто из нас всю ночь не сомкнул глаз, не зная, кому или чему приписать эти звуки. На следующий вечер слышались те же звуки и кто-то приближался к кораблю, пытаясь влезть на него. Наутро мы увидели большую якорную цепь, разорванную пополам, и на местах разрыва ясно отпечатались зубы неведомого чудовища. Так мы прожили в страхе восемь дней, работая с утра до ночи, чтобы поскорее уйти из этого места. На девятый день, живя все время под угрозой нападения неведомых страшилищ, мы поставили запасной винт и приладили кое-как руль, рассчитывая тотчас же выйти из зарослей и окончить починку на море, но пока возились, наступила темнота и отъезд пришлось отложить до утра. Я, радуясь окончанию работ, забрался к себе в каюту и, почитав на ночь какую-то книгу, стал уже засыпать, как вдруг меня разбудила сильная качка. Шхуна качалась во все стороны, как при самом сильном шторме, перегородки трещали, вещи падали на пол. Я поднялся, ничего не понимая, так как ни шума бури, ни воя ветра не было слышно. Внезапно под самым моим ухом раздался шипящий свист, как будто от тысячи котлов, из которых вырвался пар. Я бросился наверх. По дороге на меня налетел, чуть не сбив с ног, перепуганный вахтенный с дико блуждающими глазами:

— Капитан, — задыхаясь от ужаса, кричал на ходу матрос. — Она здесь… Она схватила корабль и держит его…

— Да кто «она»?..

— Не знаю… Она… Змея… Она обвилась вокруг корабля… Хочет его разбить…

Признаюсь, страх матроса передался и мне. Я таки перетрусил, но все же вернулся в каюту, снял со стены карабин, зарядил его разрывной пулей, взял большой фонарь и вышел на палубу в сопровождении матроса. Когда я осветил палубу, мне прежде всего бросилось в глаза какое-то тело грязно-молочного цвета, лежащее поперек корабля и свешивающееся обоими концами в море. Вдруг тело задвигалось, натянулось и корабль, треща по всем швам, закачался во все стороны…

— Что это?.. — непроизвольно вырвалось у меня.

— Змея… — заплетающимся от ужаса голосом зашептал матрос. — Змея… Она хочет потопить шхуну…

Я направил фонарь за борт. Прямо перед собой я увидел страшную голову животного: лошадиная морда с отвисшей нижней губой, открывавшей ряд острых выдающихся вперед клыков, приплюснутый нос, сбоку что-то вроде небольших рогов, на голове спутанная, перемешанная с водорослями грива… Голова была величиной с хороший концертный рояль и ее глаза, ослепленные светом фонаря, яростно смотрели, как мне показалось, на меня. Ничего не соображая, я поднял карабин, выстрелил и в ту же минуту слетел с ног, сбитый, как мне потом рассказали, чудовищным хвостом животного. Последнее, что я слышал, это громкое шипение, перешедшее в пронзительный вопль. Оглушенный всем этим, я потерял на минуту сознание и, когда очнулся, чудовища уже не было. Едва только рассвело, мы двинулись в море и свободно вздохнули только тогда, когда заросли скрылись из наших глаз…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Да, — вздохнул старший помощник капитана, — много говорят о Саргассовом море, но все же больше загадочного в южных морях… Матросы, вернувшиеся из плавания по этим морям, рассказывают массу странных вещей… От одного старого морского волка я слышал, что на самом юге, среди льдов, живет огромное белое чудовище величиною чуть ли не с гору, которое топит зашедшие туда случайно корабли…

— Ну, это, вероятно, сказки, — ответил капитан. — Поврать-то любителей много… А вот что действительно существуют морские змеи и чудовища, это так же верно, как то, что мы сидим здесь и разговариваем.

Анна слушала эти рассказы, широко раскрыв глаза и стараясь не пропустить ни одного слова. Я в такие минуты тоже, должен сознаться, даже забывал об ухаживании и невольно переживал страхи и ужасы вместе с рассказчиками… и все же мне до безумия хотелось увидеть какое-нибудь чудовище, чтобы, вернувшись в Лондон, было бы что порассказать.

***

Старый отставной моряк, хотя, по-видимому, и очень любил дочь, но обращал на нее мало внимания, проводя почти все время в кают-компании за стаканом грога или за партией в шахматы с капитаном, который был страстный любитель игры.

Техник держался как-то в стороне и мы с Анной все время волей-неволей проводили вместе, чем я, впрочем, не особенно огорчался, так как, помимо привлекательной наружности, Анна обладала острым умом и твердым характером, унаследованным от отца. Несмотря на юные годы, она имела определенные взгляды на жизнь и на вещи, сбить с которых ее было не так-то легко. Это была девушка серьезная и несмотря на то, что плавание продолжалось уже месяц, между нами не было сказано ни слова о любви. Я делал несколько попыток завязать флирт, начинал разговоры на эту тему, но девушка каждый раз ловко меняла разговор и я оставался ни с чем.

Отношения наши мало-помалу окрепли, перешли в самую искреннюю, в самую теплую дружбу. Каждую свободную минуту мы старались проводить вместе, поверяя друг другу все мысли, желания, мечты…

О том, чтобы начать флирт, я скоро перестал думать, с каждым днем привязываясь все больше и больше к этой девушке, которая, будучи еще полуребенком, была положительнее и серьезнее многих взрослых женщин.

С ужасом я думал о той минуте, когда, по приезде в Америку, нам придется расстаться и мне хотелось, чтобы это плавание продолжалось вечность.

***

В начале второго месяца мы достигли мыса Доброй Надежды. Все шло хорошо и капитан несколько раз говорил, что никогда он еще так благополучно не совершал переезда, как в этот раз.

Однажды утром, выйдя на палубу, я застал капитана внимательно рассматривающим в бинокль небо.

Утро было великолепное, море гладко как зеркало, небо чистое, за исключением двух-трех небольших облачков. В природе как бы все замерло и спало глубоким непробудным сном.

Отняв бинокль от глаз, капитан еще раз внимательно посмотрел на небо, потом покачал головой и, не замечая меня, мрачно проговорил:

— Плохо…

— В чем дело, капитан? — спросил я. — Что плохо?

— Буря большая будет… свирепая, и не дольше, как через час или полтора…

— Но почему вы знаете?.. Небо чистое, море спокойно.

— Чистое, да не совсем… Вон, посмотрите, маленькое серое облачко на горизонте — это буря идет.

Я недоверчиво отошел от капитана. Слишком уж все кругом было покойно, чтобы ждать бури… и так скоро. Но облачко быстро росло и скоро заполнило весь горизонт. Воздух стал тяжелым, густым, дышать было нечем. Я несколько раз ходил в кают-компанию пить воду со льдом, но это помогало немного.