Те, кто любит. Книги 1-7 - Ирвинг Стоун

Абигейл доставляло удовольствие возиться с новыми медными кастрюлями и приспособлениями к ним. Она часто обжигала пальцы, к тому же у нее не было навыков в пении гимнов, служивших способом отсчета времени, когда варились яйца и жарился бифштекс на углях. Вчера утром она пропела восемь стихов четвертого псалма слишком медленно, и яйца в мешочек, которые любил Джон, сварились вкрутую. В доме были единственные часы — напольные, громоздкие, и находились они в гостиной.

Джон вошел в кухню с сонным видом, взлохмаченный, указательный палец его правой руки был погружен в книгу, словно закладка, отмечающая место, где прошлым вечером он кончил чтение. Она отрезала ломоть копченой ветчины, положила его на сковороду, а Джон приподнял ее волосы и поцеловал в затылок. Опустившись в плетеное кресло около печи, он наблюдал, как она смешала масло для пончиков, поставила сковороду в печь и стала напевать колыбельную, завершение которой обозначит, что пончики покрылись золотистой корочкой.

— Будучи холостяком, я клялся каждую ночь, что проснусь на рассвете и стану читать. Мне запомнилось также солнце, светившее в лицо. Теперь, когда я достопочтенный женатый мужчина, то вижу себя изучающим при отблеске свечи очередную книгу в шесть часов утра в выстуженной комнате. Не потому ли это, что у меня честолюбивая жена?

— Или слишком шумная. Мне никак не удается положить полено в камин спальни, не уронив его.

— Не беспокойся, дитя мое. Как только ты выскальзываешь из постели, я пробуждаюсь одиноким и заброшенным.

— В последнее время не замечала, чтобы ты просил меня вернуться.

— Хорошо, одно из удовольствий жизни — горячий завтрак в морозное утро. Я все больше вхожу в роль избалованного гостя и, видимо, должен признать, что поступил мудро, женившись на тебе… — Он лукаво взглянул на нее. — И удивляюсь, почему так долго медлил.

— Могу ли я напомнить тебе твой рассказ о невесте Б. Бикнола? «Утром она поражалась, почему она так боялась брака».

Абигейл придвинула к очагу складной столик, достаточно большой для целой компании, а в сложенном виде уютный для завтрака наедине с Джоном. Вернувшись после завтрака в спальню, хорошо прогретую пылавшими в камине дровами, они стали одеваться, чтобы пойти на собрание. Абигейл надела новый бархатный плащ и шляпу, длинные белые перчатки. Побрившийся на кухне Джон гордо натянул на себя свадебный сюртук из чесучи, плащ и бриджи, теплые хлопчатобумажные чулки и ботинки с блестящими серебряными пряжками. Последним он надел белый парик.

— Он меняет твой вид, — посетовала она, рассматривая мужа. — Ты выглядишь… официально.

В Брейнтри посещение церкви в воскресное утро было формой общения. Звонарь рано ударял в колокол и звонил долго, вплоть до начала службы, поэтому у дальних прихожан было достаточно времени, чтобы дойти до церкви. На Коуст-роуд чета Адамс встретила чету Сет Манс и кузнеца Уизи. Под ногами хрустел снег, когда они догнали Сэмюела Кертиса, а впереди себя разглядели ближайших соседей с северной стороны — Фисков, а также семьи Миллер, Клеверли и Апторп. Они шли по дороге словно растущая в походе армия: через каждые несколько метров к ним присоединялись группы с чистенькими детишками, они забегали вперед, лепили снежки, бросали друг в друга, что запрещалось по субботам.

Абигейл обменялась приветствиями с ее новыми соседями, держа с собственническим чувством руку Джона: теперь Брейнтри был ее городом и ее домом. К сожалению, фраза, прозвучавшая на свадебной церемонии, — «оставляя всех других», — подразумевала и ее любимый Уэймаут. Поселки находились друг от друга всего в трех милях, но с точки зрения привязанности это было все равно что проплыть три тысячи миль через Атлантику.

Были, однако, небольшие различия, к которым Абигейл пришлось привыкнуть. Уэймаут представлял собой естественно замкнутую общину: девять миль земли с Грейт-Хилл в одном конце и Денс-Вудс — в другом, с Милл-Ривер, впадающей в Грейт-Понд, и с Грейт Оук-Хилл над дорогой Даксбери — Трейл. Брейнтри был искусственным: его создали люди, проведя на карте, с помощью линейки, прямые линии и нарисовав неправильный квадрат, потому что южное основание было короче других и линия на север, оканчивавшаяся у заброшенного железоделательного завода на реке Манатикьот, сворачивала направо, оставляя северо-восток открытым к морю.

Их дом находился недалеко от Пенн-Хилла, близ проведенной человеком линии, разделявшей неустроенный южный Брейнтри и густонаселенный северный Брейнтри, где жили родственники и друзья Адамса. Два дома Адамсов были последними на обсаженной вязами дороге к южному округу. Сверху, вплотную к их участку, стоял столб с отметкой «одиннадцать миль к югу от Бостона»; за ним — дом семейства Фиск, по диагонали от него виднелись церковь Христова и Епископальное кладбище. На широкой площадке, примыкавшей к дороге, стоял молитвенный дом, или Дом собраний, за ним находились кладбище и через дорогу — школа. Метрах в двухстах ниже размещался городской причал. Там, где прибрежная дорога резко поворачивала на запад, высились дом Хэнкока и таверна Басс; на дороге к востоку в направлении горы Уолстон — особняки семейства Куинси.

Брейнтри был вдвое больше Уэймаута, он насчитывал двадцать пять тысяч жителей, славился процветающими судостроительными верфями, развитием рыболовства и выделкой кож. Абигейл показалось, что поселок отличается живым характером, в нем находился один из самых крупных универмагов между Бостоном и Плимутом, рекламировавший: «Все, начиная от скрепок и кончая стаканчиком рома». Церковь Брейнтри, выкрашенная изнутри, была фундаментальнее молитвенного дома ее отца в Уэймауте, а кафедра преподобного Антони Уиберда солиднее и с удобным креслом в отличие от хрупкой кафедры ее отца. Джон Адамс-старший в течение ряда лет сидел вместе с другими церковными старостами в ряду, предназначенном для «старых уважаемых переднескамеечников». Места мужчин и женщин были разделены центральным проходом. Скамьи продавались или сдавались в аренду в соответствии с общественным положением претендентов или суммой, какую они были готовы заплатить. Владение скамьей считалось ценным активом семьи. Скамья семьи Адамс находилась слева от кафедры. Преподобный Уиберд приходил на чай к Джону Адамсу.

Переход в новое состояние был трудным для Абигейл: ведь речь шла о том, что она, входившая в первую по положению семью Уэймаута, опускалась до скромного общественного положения семейства Адамс. Тот факт, что ее дедушка и бабушка, Джон и Элизабет Куинси, были в течение сорока лет самой уважаемой семьей Брейнтри, нисколько не поднимал ее статус. Выйдя замуж за одного из Адамсов, она отныне принадлежала к Адамсам. Брейнтри ожидал, что она будет вести себя как Адамсы, скромно. Именно этого требовало ее положение, и именно поэтому она не использовала свои «подслащающие подарки» — наличные деньги, чтобы поставить ограждение на винтовой лестнице, прорубить окно в восточной стене пристройки, обшить досками два подвала, где хранилось варенье, солонина, вяленая рыба, сидр и мадера. По этой же причине она не пользовалась частью приданого: постельным бельем и столовым серебром и просила Джона не покупать угловой буфет, необходимый для гостиной.

После церковной службы они посетили попутно друзей-прихожан, а затем направились по Коуст-роуд к дому. На этот раз уже Джон Адамс, как собственник, держал под руку жену.

— На сегодняшней службе никому не потребовались обогреватели и муфты. Румянец твоего лица озарил молитвенный дом, словно августовское солнце. Прихожане могут быть капризными с новичками, в особенности с женами. Но то, как ты вошла и как гордо сидела, вслушиваясь в каждое слово проповеди Уиберда, основанной на книге Екклезиаста, где говорится: «Ибо человек не знает своего времени…» — это согрело их сердца.

— А как быть с ногами?

— Куда сложнее в декабре… если ты намерена стать постоянной жительницей Брейнтри. Сегодня утром ты обеспечила мне, по меньшей мере, три судебных дела.

— Ну, Джон, не собираешься ли ты стать наймитом в день Всевышнего?

Из церкви они направились прямо в дом матери Джона. Члены его семьи заботливо отвели ей месяц на обустройство, несмотря на то что она вывесила на двери листок с приглашением зайти. Но сегодня был ее день. Она могла так думать, глядя на тщательно накрытый стол в старой кухне, а ныне столовой (кухня в коттедже была переделана в контору Джона) и ощущая соблазнительные запахи, доносившиеся из пристройки: жареной индейки, ароматной приправы из каштанов, сладкого картофеля, пирогов с черешней и тыквой.

— Могу ли я помочь, мамаша Адамс?

— Все почти готово. Ты будешь в роли хозяйки для мальчиков.

Под «мальчиками» миссис Адамс понимала своих трех сыновей. Впервые в голосе свекрови Абигейл услышала ласковую нотку. Она тихо стояла, разглядывая пожилую женщину, соединяя воедино фрагменты того, что она слышала о Сюзанне Адамс, в девичестве Бойлстон, которая, как считали, осмелилась выйти замуж ниже своего общественного положения, выбрав фермера, кожевника, башмачника Джона Адамса. Семейство Бойлстон принадлежало к наиболее видным представителям Массачусетса, располагавшим крупной собственностью в Бостоне.