Эланус - Урсула Познански

ему преподаватель статистики, и незамедлительно получил замечание.

Марлен, сидевшая перед Йоной, обернулась и посмотрела на него изучающим взглядом. Он с трудом выдержал ее взгляд. Догадывалась ли она, что дрон, который она обнаружила, принадлежит ему?

Да нет, ерунда. Она же не ясновидящая. А по его лицу нельзя было прочитать то, что он ощущал, как бы он ни был занят своими мыслями.

Он склонил голову и сделал вид, как будто напряженно читает что-то в своем учебнике по статистике. Больше всего он хотел бы сейчас, чтобы лекция закончилась.

Как только преподаватель собрала свои вещи и направилась к двери, он вскочил и выбежал из аудитории. Через час начинался семинар по информатике, и, если получится, он успеет сбегать до дома Лихтенбергера и обратно.

Как бы он ни хотел, чтобы эта история с конвертом закончилась, торопиться было бы очень неразумно. Самым важным здесь было статься незамеченным. Нужно было время, чтобы выждать подходящий момент.

Он сел на одну из свободных скамеек на территории кампуса, но долго там не задержался, а принялся бродить бесцельно вокруг, опустив взгляд на землю, чтобы никто не заговорил с ним.

В какой-то момент он обнаружил Линду, которая под ручку с подругой направлялась в столовую. Она небрежно связала свои волосы на затылке в хвост, от плавности в ее движениях не осталось и следа. Недалеко от здания, к которому они шли, она остановилась, попрощалась с подругой и отошла на пару шагов в сторону. Она прислонилась к дереву, обхватив себя руками. Йоне показалось, что она плакала.

Он прислушался к себе. Может, подойти к ней? Поговорить и утешить?

Нет. Он понятия не имел, что она может сказать. А его ночные мысли о признании в том, что записка в ее сумке – это его рук дело, становились вообще невыполнимым делом после того, как он увидел ее прямо перед собой сегодня. У него не хватило бы смелости. Это было и просто, и стыдно одновременно.

Йона пожал плечами и пошел обратно той же дорогой, которой пришел сюда. Перед административным зданием он остановился. Может быть, сейчас как раз подходящий момент для того, чтобы поговорить со Шраттером. Как-никак, ректор всячески воодушевлял Йону на то, чтобы тот приехал в университет, так что был хотя бы один человек, которому было дело до Йоны. Хотя он, конечно, даже не подозревал, какие проблемы заработал себе тем, что пригласил его.

Йона открыл большую стеклянную дверь, вдохнул искусственный апельсиновый запах моющих средств и поднялся по лестнице на второй этаж. Может, хоть в этот раз повезет и Шраттер будет на месте. В прямом разговоре будет проще понять, насколько честным можно быть с человеком.

Дверь в секретариат была прикрыта, но он все равно постучал, прежде чем открыть ее полностью.

Секретарь отвернулась от экрана своего компьютера и серьезно посмотрела на Йону.

– Здравствуйте. Что я могу для вас сделать?

– Я, как и прежде, очень хотел бы поговорить с д-ром Шраттером. Я уже был здесь, вероятно, вы помните меня. Я Йона Вольфрам, я получил стипендию по инженерной математике для одаренных людей.

Уголки ее рта и брови поднялись одновременно.

– Да, верно, мы говорили с вами о пятнице, но д-р Шраттер только недавно просил меня назначить новое время для встречи, ведь он, в конце концов, хотел бы с вами познакомиться. Вот только сейчас его, к сожалению, снова нет на месте. У него много дел, после того, как… – Она запнулась на полуслове. – Ну, вы, наверное, и сами уже знаете.

Йона кивнул головой:

– Конечно, д-р Лихтенбергер был одним из моих преподавателей. Кто бы мог подумать, что случится такое.

– Для всех нас это было просто шоком. – Женщина сняла очки и осторожно потерла глаза так, чтобы не стереть косметику с глаз.

Как же ее зовут? Йона встречался с ней уже в третий раз, но ни разу не обратил внимание на табличку рядом с дверью. Он подошел ближе к письменному столу и попытался взглянуть на письма, лежащие на нем.

Адреса на конвертах, подумал он, ощущая чувство неловкости в желудке. Вчера это мне очень даже помогло.

Но уже с первого взгляда на письма он понял, что все они были адресованы д-ру Карлу Шраттеру. Однако на светло-синей пластиковой карточке, прислоненной к монитору компьютера и бывшей, вероятно, пропуском на въезд, стояло другое имя: Андреа Гиллес, ассистент ректора.

– Это же такой шок для уборщиц, которые его обнаружили, – задумчиво произнес Йона, ввернувшись к теме разговора. Это прозвучало так, как будто он обращался сам к себе.

– Да. – Андреа Гиллес – если ее действительно так звали – снова надела очки. – Одна из них сказалась больной и даже провела ночь в больнице.

Замечательно. Еще и это будет давить на его совесть. Он вжал ногти в ладони.

– А уже известно… в общем, есть ли уже факты, почему д-р Лихтенбергер… то есть почему он…

– Вам интересно, правда? – Гиллес прервала его заикание, поднявшись с места и положив ему ладонь на руку. – Это коснулось многих наших студентов, но даже если бы мы знали, нам нельзя было бы говорить.

– Да, конечно.

– Мне очень жаль, что все так случилось, едва вы приехали. Было бы лучше, если бы ваше пребывание здесь началось с более позитивных моментов.

Может случиться, что все произошло так именно потому, что я приехал, подумал Йона и, к своему ужасу, заметил, что слезы вот-вот покатятся из его глаз.

Кажется, Гиллес тоже это заметила.

– Ах ты, боже мой, – сказала она с сочувствием. – Извините, мне стоило подумать, прежде чем говорить… Вам ведь всего шестнадцать, не так ли?

– Семнадцать. – Как будто плюс минус два или три года играли какую-то роль. Но, возможно, Андреа Гиллес была достаточно наивна, чтобы не принимать его всерьез из-за какого-то простого числа.

– Не беспокойтесь, я как-нибудь с этим справлюсь, – пробормотал он. – Просто это в первый раз, когда подобное происходит с человеком, которого я знал. – Так, сейчас поднять глаза и мужественно улыбнуться. – Пусть даже и не особенно хорошо.

Просто это еще и в первый раз, когда я не могу спать из-за страха, что все это из-за меня, – мысленно добавил Йона. – И еще потому, что у меня в кармане десять тысяч евро, которые я непреднамеренно украл и ношу теперь везде с собой. Не хотите ли посмотреть?

Он чуть не рассмеялся, когда в полной мере осознал весь абсурд сложившейся ситуации. Но смех был бы сейчас крайне неуместен. Он ни в коем случае не