Усни, красавица - Кир Булычев

– Не дам, – согласилась Лидочка.

– И тут эта трахнутая перестройка. Это не значит, что я против демократов или перестройки вообще. Перестраивайтесь сколько угодно. Тебе надоело?

– Мне скоро уходить.

– Закругляюсь.

Лидочка узнала, как молодые женщины ходили в институт, не столько рассчитывая сказать свое слово в науке, как рассчитывая устроить личную жизнь. Причем они даже ездили два раза на пикники и вместе были в Симеизе, который оказался заштатным местечком, где по кипарисовой аллее бродили шахтеры-туберкулезники, ночевавшие под навесом на пляже, да снобистская компания из какого-то московского издательства. В Ялте они познакомились с Артуром, которому понравилась Соня, но Аленка увела его из-под носа у подруги. Из-за этого они рассорились, но случилось так, что у Артура оказалась другая любовница, с которой он не мог или не хотел порвать. Аленке пришлось сделать аборт, причем в последний момент, она все надеялась. После этого эпизода Аленка с Соней даже не здоровались в институте, но потом, сделав аборт, Аленка попыталась покончить с собой, наевшись таблеток. А когда она поняла, что теряет сознание, то ночью, в три часа, позвонила – кому бы вы думали? Правильно, обманутой и отринутой подруге Соне! Так устроен человек. Соня ей все, разумеется, простила, прискакала к ней ночью, помогала «Скорой помощи» прокачивать ей желудок, доза оказалась неопасной, но в институте кто-то узнал, и это было отвратительно, об Аленке говорили «эта самоубийца». Тогда Соня и познакомилась с ее матерью Татьяной Флотской, они скрывались у нее с Аленкой неделю на даче. Бывает любовь с первого взгляда, а бывает и отвращение с первого взгляда. Так у Сони с Татьяной. Впрочем, и Аленка к маме теплых чувств не питала за то, что та бросила ее на руках у бабушки в самом нежном возрасте, а сама устраивала свою личную жизнь. Этого дети родителям не прощают.

К этой стадии рассказа Соня уже усидела половину бутылки коньяка, чуть опьянела и стала свободнее в выражениях.

– Наступила перестройка, и оказалось, что академическая наука никому не нужна. Честное слово, никому. И тут в отделе произошло событие. К нам перевели из ЦК КПСС пожилого мужика. Еще вчера он заведовал сектором, перед ним сам директор на пузе ползал, а уж о завотделом и говорить не приходится. Господин Ростовский взял его на работу – все понимают, что эта перестройка скоро кончится и тогда коммунисты спросят – а с кем ты был в тяжелую для родины годину? Наш Ростовский тогда ответит – я дал приют и минимальную зарплату гонимому руководителю среднего звена. И в него, в Олега Осетрова, наша Аленка врубилась с лету. Осетрову примерно пятьдесят, у него уже есть маленький внук. Красавец-мужчина, метр восемьдесят, для ЦК – предел, высоко не поднимешься, они длинных не терпят, помнишь, как Ельцина гоняли? А правда, что у Ельцина все-таки мать – еврейка? Мне точно говорили. Я сама было глаз на Осетрова положила, но Аленка, конечно же, меня обштопала. Покойница была с мотором, а фигура как у фотомодели.

Лида отметила про себя, как по мере рассказа Соня все более отстранялась от подруги: она уже называла ее покойницей – так о погибшей сегодня подруге не говорят. Впрочем, отношения двух сравнительно молодых, но засидевшихся в девках подруг не поддаются рациональному описанию. Время утекает меж пальцев, словно песок. Порой страшно проснуться и подумать – а вдруг ты уже опоздала? И ты бросаешься в авантюру, не имеющую шансов на успех и, может, даже теряешь шанс в ином, скромном, но надежном уголке. Но остановиться не можешь. А вдруг выгорит?

Так случилось с Аленкой. Она решила соблазнить Олега Дмитриевича Осетрова, красавца из ЦК, и преуспела в том быстро и красиво, потому что Олег был растерян, устал от нервотрепки предыдущих двух лет – развала и гибели системы и, в отличие от своих начальников и коллег, не проявил склонности и умения в сфере бизнеса. Вот и пришлось ему пересиживать эпоху в оживающей лишь в дни зарплат и компенсации комнате отдела Австралии. Вчера еще наш посол в Австралии приходил к тебе с отчетом и дрожал перед твоим столом. А сегодня ты – старший научный… А вдруг коммунизм не вернется? Или – его возводить молодым?

Аленка всерьез влюбилась в Осетрова, и тот был польщен, в первую очередь именно польщен ее влюбленностью. Он прожил свою жизнь, вечно остерегаясь бдительных глаз врагов и завистников. И романы у него были малочисленны и всегда происходили на юге в санатории, если жена не увязывалась за ним. Так что он порой нарочно выбирал неудобный для нее месяц – ведь происходившая из министерской семьи жена тщательно следила за тем, чтобы у нее была путевка не только в соответствующий рангу санаторий, но и в соответствующий рангу сезон.

Редкие санаторные романы, да один или два случая в командировках были лишь эпизодами, приключениями, необходимыми для самоутверждения. И потому Олег Дмитриевич Осетров был неопытен в любви и даже искусстве служебного романа. Хорошенькая и знающая себе цену Аленка уложила его к себе в постель через неделю после знакомства и сделала это так, что до конца дней своих Осетров будет уверен, что он овладел ею почти насильно.

А потом все это оказалось значительно серьезнее, чем планировалось. Наслаждения от победы над бывшим красавцем из ЦК не получилось – в постели он был скучен, бездарен и по сравнению с прошлыми любовниками Алены – ничтожен. Никакой красивой жизни с ним не было и быть не могло, потому что он по старой партийной привычке больше всего боялся огласки, даже в отделе в присутственные дни старался не замечать возлюбленной, держа ее на расстоянии. Встречались они всегда днем, к шести этот монстр должен был вернуться домой, в семью, желательно по дороге купить кочан капусты или шесть килограмм печенья для его благоверной, которая вот-вот лопнет от жадности и гордыни. За три года романа он умудрился ни разу не съездить с ней ну не то что в Ниццу или в круиз – в подмосковный пансионат не смог. Трудно поверить, но они даже единой ночи вместе не провели. Аленка всегда говорила – я бы ему многое простила, если бы хоть раз проснулась с ним на одной подушке.

Это была банальная история обманутых надежд, которые строились на песке. Лидочка знала о десятках подобных историй, словно их штамповали на небесах, чтобы никого ничему не научить. Товарищ Осетров был недостаточно силен, чтобы разорвать эту связь, к тому же трепетал перед оглаской. Наверное, порой Олег Дмитриевич мечтал, чтобы Аленка угодила под машину или утонула в речке – но она была живуча. И роман тянулся, не принося даже физического наслаждения, потому что Олегу Дмитриевичу не нужна была постоянная любовница, ставшая жалким заменителем супруги – он знал наперечет все недостатки ее тела: и недоразвитость грудей, и плоский зад, и форму родинок, и то, что она скажет, когда он войдет в квартиру, и какие упреки он услышит, раздевшись, и новые упреки, когда соберется уходить…

Соня говорила размеренно и вовсе не то, что случилось на самом деле. Она поведала Лидочке историю любви одной подруги, рассказанную другой подругой, то есть историю, далекую от действительности, но субъективно существующую в мозгу Сони, то есть не придуманную, а прочувствованную. Лидочка же слышала не слова, а воссоздавала ситуацию и знала, что ее понимание куда точнее, чем воспоминания Сони.

В последние месяцы отношения любовников зашли в полный тупик. Алена становилась все агрессивней и требовательней. Ведь она отдала этой скотине три лучших года своей жизни – а что получила взамен, кроме постоянных унижений и двух абортов, один из которых чуть-чуть не кончился трагедией? Ничего. Она заявила ему открыто, что если он не решится на последний шаг – если он не уйдет к ней – ведь тысячу раз обещал – неважно, что делал это все, чтобы заставить замолчать, – то она открыто расскажет обо всем в институте. Она понимала, что другой мужчина лишь усмехнулся бы: какой институт, какой профком в эпоху рынка и базара? Но для Олега Дмитриевича, который жил надеждой на возвращение прошлого, это была не пустая угроза. И в то же время Алена понимала, что одной такой угрозы окажется недостаточно, и решила подкрепить ее угрозой самоубийства.

Разумеется, в изложении верной Сонечки и этот эпизод прозвучал иначе.

Желание получить мужчину себе в личное пользование объяснялось якобы ее детской верой в его клятвы, а угрозы покончить жизнь самоубийством не возникало вовсе – оказывается, Соня просто чувствовала такую опасность, потому что в глазах Алены она увидела смерть. Ну, может, не смерть, а нечто особенное, неземное и потому угрожающее… Именно это и заставило метнуться в отчаянии к жестокосердной матери – если ее уговоры и мольбы не помогали, оставалась одна надежда на авторитет Татьяны.

Слушая ее, Лидочка не понимала – да, впрочем, и не понять ей этого никогда: насколько план с угрозами исходил лишь от Аленки, а насколько он был выпестован тридцатилетними девицами совместно. Тогда и поездка к маме была частью заговора.