Эндшпиль (СИ) - Логинов Анатолий Анатольевич

- Михаил Пафнутьевич, похоже, к вам, - первым заметил скачущего посыльного Полтавцев. И не ошибся. Действительно, посыльный привез приказание генерал-лейтенанта Литвинова срочно прибыть к нему. Пришлось Гаврилову оставить писарей на капитана и, понукая упирающуюся Зорьку, по заснеженной обочине добираться до начальника дивизии.

- А, прибыли, -начдив относился к нему куда лучше, чем к начальнику штаба, полковнику Ягодкину, - Михаил Пафнутьевич, голубчик, бумаги из корпуса пришли. Вы тут вместе с Павлом Яковлевичем, - он покосился на стоящего рядом начальника штаба, отличного кавалериста, но посредственного тактика, - подумайте и оформите приказом. В Карловиче до двух батальонов пехоты с артиллерией. Нам предписано в затяжной бой не вступать, городишко обойти и быть наготове, ибо сюда цесарцы подтягивают регулярную кавалерию. Город будет брать второй эшелон, наша же задача самым скорым маршем выйти на равнину. Сейчас становимся отдохнуть и вам два часа на все. Справитесь?

- Будем стараться, господин генерал! – браво ответил Ягодкин, на что Литвинов лишь едва заметно скривился и кивнул. Ни слова ни говоря, Михаил отдал честь и, пришпорив кобылку, поскакал, сопровождаемый Ягодкиным, к повозке писарей.

Через два часа, обойдя чуть подтаявшими полями городок, на окраине которого занимали оборону австрийцы, первая и вторая кавалерийские дивизии плюс приданная корпусу гвардейская кавалерийская бригада вышли на Венгерскую равнину. Третья дивизия в это время блокировала гарнизон Карловича. Одновременно, как позднее узнал Михаил, в город Ольмюц ворвались передовые части Гвардейского кавалерийского корпуса генерала Брусилова, усиленные высаженной прямо из вагонов пехотой гвардейской стрелковой бригады и поддержанные огнем бронепоезда «Первенец». А в промежутке между Вторым и Гвардейским кавалерийским рвались вперед конники Первого корпуса генерала Остроградского. К тому же востока к Карпатам подходили наступающие части Четвертой, Пятой и Шестой армий, в Трансильванию вступили румынские войска, а в Боснию и Банат – сербские войска. В результате фронт австро-венгерских армий рухнул, превратившись в ряд удерживаемых еще сопротивляющимися войсками районов. Наступающие, отступающие, просто разбегающиеся и дезертирующие войска в течение пары недель перемешались так, что даже штабным писарям приходилось временами браться за оружие.

Так и случилось с частью штаба, в рядах которой оказался и Гаврилов. Выходящие из окружения австрийцы, силой не менее двух рот с артиллерией, попытались быстро уничтожить идущую в тылу колонну явных тыловиков. Но неожиданно наткнулись на сильный отпор. В колонне, кроме штабных, шел и выделенный на всякий случай взвод из тринадцатого гусарского Нарвского полка, а на паре повозок были спрятаны трофейные австрийские пулеметы «Шкода». Так что быстро и легко уничтожить русских не получилось и сейчас австрийские цепи лежали сотнях в трех - четырех метров от залегших в придорожной канаве, за повозками и за деревьями русских кавалеристов. Но положение осложнялось тем, что австрийцы развернули пару пушек и начали пристреливаться. Пока три шрапнельных снаряда разорвались чуть раньше, взрыв пулями заснеженную землю перед укрывшимися русским стрелками. Теперь оставалось только ждать, когда австрийцы пристреляются и молить бога, чтобы это произошло не слишком быстро. Тут Михаилу в голову пришла идея, которую он немедленно и озвучил Ягодкину и корнету Мачихину, командующему гусарами.

Еще через пять минут двадцать добровольцев одновременно вскочили на коней и, изображая убегающих в панике дезертиров, поскакали небольшими группами в поле. Обнадеженные этим наглядным примером овладевшего русскими страха, австрийцы подняли пехоту в очередную атаку. И тут же снова залегли, встреченные огнем двух пулеметов и почти полсотни винтовок. Пока австрийцы перестреливались с обороняющимися, восемнадцать уцелевших добровольцев развернулись. И под прикрытием деревьев растущей у дороги рощи, лишенных листьев, но все равно затрудняющих наблюдение, галопом устремились в тыл австрийцам. На всем скаку они ворвались на позицию четырехорудийной батареи и начали рубить со спины артиллеристов. Оглушенные грохотом выстрелов артиллеристы не сразу поняли, отчего вдруг начали падать их товарищи…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Михаил наотмашь рубанул склонившегося над зарядным ящиком австрийца, чувствуя непривычное сопротивление лезвию. Замахнулся и ударил второго. Шашка, застряв в голове артиллериста, от неожиданности вырвалась у него из руки. Выхватив револьвер, он выстрелил в размахивавшего саблей австрийского лейтенанта, пытавшегося организовать солдат. Лейтенант выронил саблю, прижал руку к груди и мешком осел на землю. Тут из-за ближайшей пушки выскочил австриец. И, вскинув к плечу карабин, выстрелил в Гаврилова. Краем глаза заметив быстрое движение, Михаил припал к лошадиной шее. Пуля прошла мимо, задев лошадь. Вскинувшаяся Зорька сбросила ротмистра. Перекатившись по земле, Гаврилов, морщась от боли, привстал на колено. И сквозь пушечное колесо выстрелил два раза в стрелка, попав ему в живот. Австриец выронил винтовку. Схватился руками за колесо, медленно сползая по нему. Вставая, Михаил ударом ноги отбросил раненого противника от себя. И тут же выстрелил в ещё одного набежавшего австрийца.

- Вашбродь, падай! - раздался за спиной крик одного из гусар. Михаил присел. Но недостаточно быстро. На правое плечо обрушился удар приклада. Ротмистр откинулся на спину. Поднял револьвер и выстрелил в живот стоящего над ним вражеского артиллериста. Сложившись пополам, тот рухнул на пушку. Неожиданно из-за соседнего орудия выскочила четверка размахивающих карабинами цесарцев. Одного стоптал конем спасший до того Манфреда гусар. Но его подстрелили, и он свалился вместе с лошадью. Гаврилов выстрелил еще три раза. С наслаждением замечая, как останавливаются и падают атакующие. Над ухом несколько раз злобно цвиркнуло. Выбив из металла искры, от лафета отрикошетировала пуля, с визгом пронесшаяся над головой лейтенанта. Он упал, скрываясь за пушкой. Неожиданно кто-то хлопнул его рукой по плечу, заставив дернуться от неожиданности. Обернувшись, он увидел улыбающегося корнета.

- Живы, господин ротмистр? Все кончено, наши подошли.

Действительно, поднявшись, сконфуженный Гаврилов увидел, что на позиции вовсю хозяйничают гусары, а вдоль опушки марширует колонна конников в русских мундирах.

- Ох, - неожиданная боль в плече заставила Михаила дернуться. – Похоже, перелом ключицы.

- Позвать санитара, ротмистр? – участливо спросил Мачихин, и тут же изменившись в лице, дернул Гаврилова за руку, вызвав новую волну боли и заставив упасть за пушку. Раздалось несколько взрывов, крики и ругань.

- Что это, Александр? – спросил Михаил, стараясь не обращать внимания на боль.

- Похоже, Михаил, нас обстреляла собственная артиллерия. Лежите, а то…

Взрывов больше не было, зато крики и злой мат не прекращались. Прозвучало даже несколько винтовочных выстрелов. Но боль усиливалась, и Гаврилов в итоге потерял сознание…

Франция. Мурмелон ле Гран. Февраль 1910 г.

Егор Панафидин, политический эмигрант и ныне, фактически, лицо без гражданства, сегодня имел все основания для радости. Еще бы, ему, сбежавшему из России после крестьянских волнений девятьсот второго, опять повезло. Его не схватили вместе с знакомыми апашами и не расстреляли вместе с ними во рву форта, без суда и следствия. Его не посадили в тюрьму, как «малороссийского националиста» Станислава Сергеева. Изображавший из себя революционера, бывший прапорщик запаса из Севастополя, сбежавший из России после растраты полковых денег, он не хотел ни уезжать из Франции, ни вступать в Иностранный легион. А в результате оказался в тюрьме, как подозреваемый в шпионаже. Да, а Егору и от легиона удалось отвертеться. И все потому, что однажды, лет пять назад, он познакомился с итальянцем. По сравнению с Егором, Паоло Вирриале неплохо говорил по-французски. Но все равно, оставался для местных чужаком, поэтому и держался в стороне от основной толпы. Так и познакомился с приехавшим в Мурмелон в поисках работы Егором. Ему понравился отважный юноша, смешно коверкавший слова, но пытающийся что-то разузнать у местных парней. Потом они несколько месяцев проработали на вновь открывшейся фабрике, пока Егору не надоело, и он не вернулся в Париж. В столице, учитывая кое-какие знакомства, прокормиться было проще и легче, чем вкалывать на буржуя на заводе.