Призрачный двойник - Джонатан Страуд

7

Выяснилось, что письмо, которое мы нашли, было признанием призрака — точнее, признанием некоей Арабеллы Кроули, написанным в 1837 году, что совпадало с покроем платья на женщине с вуалью. В письме она признавалась в том, что задушила своего спящего мужа, но ей, судя по всему, удалось избежать наказания. Нераскаянная вина заставила дух миссис Кроули восстать из мертвых, но теперь, когда письмо найдено и ее вина стала известна, она уже вряд ли вернется сюда.

Во всяком случае, я именно так все себе представляла. Узнать об этом случае более подробно мне не оставил шансов Локвуд, он тем же утром отправил осколки разбитого стекла на сожжение в Кленкервелл, и убедил миссис Петерс в том, что спокойствия ради лучше сжечь и гардероб тоже. К моему неудовольствию, Локвуд вновь строго-настрого запретил мне пытаться вступать в контакт с призраками, если те полностью не заблокированы. Разумеется, я понимала, почему он так волнуется — на него давили воспоминания о печальной судьбе его собственной сестры, но, по-моему, он преувеличивал риск. Я все больше становилась уверена в том, что мой Дар сможет помочь мне обойти возможные в подобных случаях затруднения.

На протяжении нескольких следующих дней мы быстро и успешно завершили еще целый ряд дел. На эти задания Локвуд, Джордж и я выходили поодиночке.

Такой режим работы вызывал ряд проблем. Главная из них заключалась в том, что при таком плотном графике у нас совершенно не оставалось времени на то, чтобы проводить предварительные расследования, а это, должна я вам сказать, довольно рискованно. В результате в одну из ночей Локвуд едва-едва смог избежать призрачного прикосновения в церкви возле Олд-стрит. Он загнал своего призрака — это оказался Фантазм — за алтарь, и едва не проморгал второго Гостя, появившегося прямо у него за спиной. Если бы у него было время, Локвуд непременно выяснил бы заранее, что в этой церкви орудуют призраки убитых братьев-близнецов.

Сильно сказывалась и усталость тоже. Джордж позволил Луркеру, которого не заметил из-за переутомления возле шлюза Уайтчепел Лок, загнать себя в угол, и смог спастись, только нырнув вниз головой в канал. А я вообще заснула на своем посту во время расследования в пекарне и пропустила появление обугленного призрака, вылезшего из печи. Я проснулась только от запаха горелого мяса в тот самый момент, когда Гость почти уже коснулся моего лица своими почерневшими пальцами. Добавлю, что за этой сценой с огромным интересом наблюдал шепчущий череп. Он видел все, откровенно забавлялся, но и не подумал даже разбудить меня, мерзавец.

Все эти случаи очень обеспокоили Локвуда, он считал, что это говорит о том, что мы в самом деле слишком заработались. Локвуд, конечно, был прав на все сто, однако меня сейчас больше всего интересовала и устраивала свобода, которую дает работа в одиночку. Каждую ночь, выходя на задание, я ждала случая вступить в полноценный контакт с призраком — и прошло совсем не много времени, когда такая возможность мне представилась.

Я отправилась на вызов к семье, жившей в квартире 21 (южное крыло) многоквартирного дома Бермуда Корт, в Уайтчепеле. Этот многоэтажный дом достался мне, как вы, возможно, помните, по нашему правилу «чур». Вызов дважды переносился из-за болезни клиента, вполне мог перенестись и в третий раз — теперь уже из-за меня, потому что я уже купила себе билет на поезд, чтобы навестить родных. Свою мать и сестер я не видела уже полтора года, с того момента, как перебралась в Лондон. Локвуд настоял на том, чтобы я взяла на недельку отпуск, и хотя предстоящая поездка домой вызывала у меня, честно признаюсь, смешанные чувства, я не стала бы откладывать ее ради того, чтобы тащиться на работу, где, возможно, придется кроме всего прочего долго карабкаться вверх по лестницам.

Но позвонил мой клиент, и я согласилась приехать к нему. Встречу мы назначили прямо в ночь накануне моего отъезда. У Локвуда и Джорджа были в тот день свои задания, поэтому я отправилась в Бермуда Корт одна. Впрочем, нет, простите, не одна. С черепом. Какая-никакая, а все же компания. А если будет слишком много болтать, всегда можно опустить рычажок на крышке.

Бермуда Корт оказался большим унылым бетонным муравейником, которые строили в Лондоне сразу после войны. Он состоял из четырех блоков, внутри которых располагался заросший травой внутренний дворик. В каждом блоке были внешние лестницы с переходами поперек стен — эти переходы частично защищали дом от непогоды, а заодно постоянно отбрасывали тень на окна и двери квартир. Бетонные стены были шершавыми, уродливыми, потемневшими от дождя.

Как я и опасалась, лифта в доме не было, поэтому, хотя квартира 21 находилась «всего» на пятом этаже, я добралась туда высунув язык. Меня буквально пригибал к земле мой рюкзак, в котором, помимо всего прочего, была еще и банка с черепом. Я думала, что рюкзак меня доконает.

На улице было уже почти темно. Я тяжело перевела дыхание и позвонила в дверь.

— По-моему, ты сегодня не в форме, подруга? — шепнул череп мне в ухо.

— Заткнись. Я в полном порядке.

— Пыхтишь как паровоз. Тебе бы надо вес слегка согнать, что ли. Хотя бы тот жирок на бедрах, о котором то и дело распространяется Локвуд.

— Что? Да не может он…

В этот момент клиент открыл дверь. Точнее сказать, клиенты. Их было пятеро — сухопарая седеющая мать, молчаливый, крупный, со слегка покатыми плечами, отец, и трое ребятишек, все не старше шести лет. Они жили в этой пятикомнатной квартире с маленьким холлом. До недавнего времени здесь был еще один жилец, дедушка ребятишек. Но он умер.

Я слегка удивилась, когда меня пригласили не в гостиную, где обычно проходят щекотливые переговоры клиентов с агентами, а провели на кухню — тесную, расположенную в дальнем конце холла. Туда забились все, и я оказалась так тесно прижатой к плите, что за время нашего разговора дважды случайно нажимала своим задом на кнопку зажигания.

Мать извинилась за то, что они принимают меня в столь неуютной обстановке. Она сказала, что у них есть гостиная, но они теперь не заходят в нее после наступления темноты. Почему? Потому что там появляется призрак дедушки. После смерти дедушки дети видели его каждую ночь. Он сидел в своем любимом кресле. Что он делал? Да ничего, просто сидел. А до этого, когда был еще жив? Тоже почти все время сидел в том же самом кресле. И умирал в нем, угасал от болезни, но отказывался лечиться. Перед самым концом стал ужасно тощим, одни кости да кожа. Его, казалось, ветром тогда могло сдуть.

Знают ли они, почему он вернулся? Нет. Могут ли они предположить, что ему нужно? Тоже нет. А каким он был при жизни? Здесь они замолчали, неловко заерзали, и это молчание сказало мне о многом. Наконец, отец семейства сказал, что дедушка был «трудным человеком», очень прижимистым, когда речь шла о деньгах. Мать добавила, что дедушка был не просто прижимистым, но жестким и алчным. По ее словам, он мог бы всех их продать дьяволу, если бы тот предложил ему хорошую сумму. Как ни печально это говорить, но мне было ясно: они очень рады тому, что дедушка умер.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});