Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка… - Михаил Казовский

Несмотря на ранний час, в доме Нечволодовых было оживленно: на дворе служанка-грузинка развешивала белье, слышался детский плач, а на балконе с трубкой в руке стоял сам Григорий Иванович в шлафроке и ночном колпаке. Увидав гостя, воскликнул восторженно:

— Ба! Кто к нам пожаловал! Мы уж не чаяли!

Михаил, поздоровавшись, сказал:

— Извините за столь ранний визит без предупреждения. Но послать было некого, слуга боялся, что заблудится.

— Не беда, голубчик, мы сейчас приведем себя в порядок и вместе будем завтракать.

Он спустился вниз.

— Дайте вас обнять, дорогой. Я безмерно счастлив! Слышал, что скоро отбываете, и решил, что ко мне уже не заедете.

— Я не мог не заехать, Григорий Иванович.

— Как же я люблю вас, ей-богу! Что-то есть от Пушкина-старшего. Нет, вы совсем другой, но что-то есть. Катерина Григорьевна то же говорит.

На пороге появилась хозяйка. При виде ее Лермонтов почувствовал, как в груди все сжалось: женщина была божественно хороша — стройная, смуглая, черноволосая, настоящая царица Тамара. Да, Орбелиани тоже царица, но изнеженная, нервная, во взгляде гипнотизм. А у Нечволодовой — сила настоящей природы, она вся пропитана горным воздухом и напоена горными источниками, солнце горит в глазах. У каждой женщины своя прелесть.

— Здравствуйте, Михаил Юрьевич, — поклонилась она. — Вы такой молодец, что приехали. Вас Григорий Иванович тут поругивал, говорил, что не снизойдете, только мне казалось, что мы еще увидимся, и была права.

Катерина смотрела на него так пристально, что поэт поспешил отвести глаза.

Завтракали втроем — маленьких дочек няньки кормили отдельно в детской. Нечволодов рассказывал о Суворове: он впервые увидел легендарного полководца, будучи подростком, а чуть позже, повзрослев, стал участником итальянского похода и переходил через Альпы, заслужив к концу кампании чин майора.

— А в отставку ушли всего лишь подполковником? Как же так? — удивился Лермонтов.

Григорий Иванович отмахнулся.

— Длинная история. Говоря коротко — дрался на дуэли со смертельным исходом. Был судим, лишен чинов и наград и сослан к Баренцеву морю.

— А потом?

Ветеран покрутил усы.

— А потом пробрался на английский корабль, что стоял в порту на Мурма́не, и отчалил в Англию. Там завербовался в войско, направлявшееся в Индию. И уплыл бы покорять дикие народы, если бы не граф Воронцов, наш посланник в Лондоне. Убедил меня вернуться в Россию, понадеясь на милость императора Александра Павловича. Только милость оказалась с серединки на половинку…

— Это как?

— Отменил ссылку и разрешил жить в столице, но чинов и наград не вернул. Их пришлось завоевывать сызнова — во французских походах.

— Вы сражались с Наполеоном?

— Было дело.

— Расскажите подробнее!

— Что ж рассказывать? Что навоевал, то потом опять пустил прахом! — И хозяин дома горько усмехнулся.

— Отчего, Григорий Иванович?

В разговор вступила Екатерина.

— Григорий Иванович влюбился. — Она рассмеялась. — Потерял голову. Было от чего: польская графиня Тышкевич, первая красавица завоеванной Польши! Но наш гусар тоже был красавец! Словом, обвенчались. Жили хорошо, если бы не страсть Нечволодова к картам. Знамо дело — гусар! Он однажды просадил семнадцать тысяч…

— Ох ты! — вырвалось у корнета.

— …да еще не своих, а казенных!

— Господи Иисусе!

— В результате полностью был разжалован и сослан на Кавказ, в армию Ермолова, рядовым в Нижегородский драгунский полк.

— Да-а, — откинулся на спинку стула Михаил. — О вас роман писать можно.

— Еще какой! — улыбнулась черкешенка.

Лермонтов узнал, что детей у Нечволодова и Тышкевич не было (откуда дети: он всегда на фронте, а она в тылу), и графиня уговорила супруга удочерить девочку-горянку, сироту, по имени Сатанаиса — Сати (в православии стала Екатериной). Жили дружно и счастливо, но, увы, недолго: вскоре ясновельможная пани умерла от сердечного приступа. Девочка осталась с приемным отцом в расположении части, превратившись поистине в «дочь полка»: русскому языку, истории, географии обучали ее драгуны-однополчане. Лев Сергеевич Пушкин, брат поэта, Петр Александрович Бестужев, брат писателя Марлинского, Александр Ефимович Ринкевич и Демьян Александрович Истрицкий, оба — ссыльные декабристы… Когда Екатерине минуло шестнадцать, Нечволодов сделал ей предложение, и она без раздумий согласилась.

— Ну-с, заговорили мы гостя, — благодушно заметил Григорий Иванович. — У него, поди, голова уже кру́гом от наших семейных происшествий.

— Что вы, помилуйте, — отозвался Лермонтов. — Очень интересно.

— Пойдемте в мою библиотеку — покажу вам автограф Александра Сергеевича.

— Да, конечно!

Это было старое издание «Руслана и Людмилы» — видимо, книжка имелась у хозяина дома раньше, и при встрече он подсунул ее поэту. Легким почерком на титульном листе значилось: «Милый Гриша. Я желаю тебе быть всегда на коне — и в прямом смысле, и в переносном. Твой А. П-н. Июль 1829 г.». Восемь лет назад. Как недавно! Тут он сидел, тут обмакивал перо в чернильницу. Очень уютная библиотека, полки с книгами, столик, лампа. Вид на горы из окна. Здесь хотелось остаться навсегда, затвориться от мира и писать, писать. Сочинять стихи, драмы, прозу. Когда же он сможет посвятить себя сочинительству целиком? Надо поскорее уйти в отставку. Вот приедет в Петербург и начнет хлопотать.

— Расскажите о Пушкине, Григорий Иванович.

Тот задумчиво пощипал ус.

— Что ж рассказывать? Был у нас недолго — день и ночь. Вместе с ним катались на лошадях по окрестностям. По его желанию забрались на скалу, осмотрели дворец царицы Тамары. Когда спускались, он слегка подвернул ногу. Потом прихрамывал. С Катенькой играл в карты в подкидного дурака — ей тогда было лет четырнадцать, так она его оставила дураком восемь раз кряду! Пушкин смеялся от этого, как маленький. Видимо, нарочно ей поддавался…

Нечволодов помолчал.

— Вот ведь как в природе порой бывает: два брата, Лев и Александр. Очень похожи меж собою, оба кучерявенькие такие, смуглые. Один немного благообразнее, а второй — ну чистая обезьянка, прости господи. Только Льву таланта пиитического Бог не дал, как Александру. Лев — замечательной души человек, добрый, вежливый, очень образованный. Но литературного дара нет. Александром же восхищаются все на Руси — от мала до велика. Отчего так бывает?

Лермонтов вздохнул.

— Знает только Бог.

— Отчего он забрал его так рано?

— Значит, на роду так было написано. Бог тем самым наказал не его, а нас. Взял к себе, в лучший из миров, и теперь ему на небесах хорошо. Нам без Пушкина плохо!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});