Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами - Джеймс Купер

Рядом было одно высокое место — хотя бы относительно высокое, если не в полном смысле слова, — откуда взгляду открывалось значительное пространство берега. Туда и поспешила Марджери — следить, не появятся ли каноэ. Воден ее сопровождал; они шли рядом, бок о бок, и чувствовали, как их совсем недавно возникшее доверие друг к другу крепнет и с каждой минутой становится все сильнее, тем более что их теперь связывала общая тайна.

— Брату, должно быть, стало гораздо лучше, — заметила девушка, пока они быстро шли вперед, — он ни разу не заглянул под навес, полюбоваться на свои бочки! До того как побывал на прогалинах, он начинал пить, как только войдет в дом; случалось, он подливал себе три раза в первые же полчаса. А теперь он об этом и думать забыл!

— И все же это будет кстати, если он не найдет ничего, чтобы подлить себе в стакан, на тот случай, если его опять потянет на выпивку. Человеку с такими привычками верить нельзя, пока от него не уберешь подальше все спиртное.

— Гершом совсем другой, когда он не пьет! — трогательно заступилась девушка за своего брата. — Мы так его любим, так стараемся отвлечь его от выпивки, но это очень трудно.

— Не могу понять, как это вы решились отправиться в такую глушь со спутником, на которого нельзя положиться.

— Что тут такого? Он мой брат, родителей у меня нет, он — все, что у меня осталось; а что станет с Дороти, если и я ее покину? Она всех подруг растеряла, когда Гершом стал сбиваться с пути, и если я от нее откажусь, это разобьет ей сердце.

— Все это делает вам честь, прелестная Марджери, но все же я не перестану удивляться… а вот и мое каноэ, видно как на ладони любому, кто войдет в устье реки: надо бы его спрятать на всякий случай, даже если индейцы и не придут.

— Всего в нескольких шагах то место, откуда все хорошо видно. Вот там, под дубом. Я целыми часами сидела здесь, шила, пока Гершом пропадал на прогалинах.

— А Долли где была, пока вы сторожили здесь?

— Бедняжка Долли! Я уверена, что она почти все время простояла под тем буком, где вы впервые ее увидели, высматривая, не возвращается ли мой брат. Какое тяжкое бремя для жены — непутевый муженек!

— Надеюсь, вас такая беда никогда не постигнет, милая Марджери, да это и невозможно.

Марджери не отвечала; но она не пропустила мимо ушей слова молодого человека, хотя он и сказал это едва слышно: иначе отчего бы прелестная девушка потупилась и покраснела? На счастье, они уже подошли к дереву, и разговор вновь зашел, естественно, о тех делах, которые привели их сюда. Они увидели все три каноэ недалеко от берега, но все же на таком расстоянии, что некоторое время трудно было сказать, в какую сторону они направляются.

Поначалу бортник сказал, что они медленно идут к югу; но так как при нем была заветная подзорная труба, то вскоре он увидел, что дикари плывут по ветру и правят к устью реки. Это была очень грозная новость, и пока быстроногая девушка побежала сообщить ее брату и сестре, Бурдон подошел к своему каноэ и стал осматриваться в поисках места, где его можно было бы спрятать. Нужно было принять во внимание целый ряд обстоятельств, чтобы надежно укрыть оба каноэ — и свое и Гершома. В устьях почти всех рек и на заливных низинах почти всех рек в этой части штата Мичиган растет самосевом растение, которое зовут диким рисомnote 51 и которое, видимо, родственно обычному рису, только не избаловано возделыванием почвы. Поблизости были густые заросли этого «риса», и бортник, сев в свое каноэ и взяв второе на буксир, погнал их в самую гущу стеблей, пользуясь естественным каналом, возникшим по прихоти природы, который так петлял в зарослях, что вскоре скрыл обе лодки и гребца. Таких каналов здесь великое множество, и все они крайне извилисты; и бортник, достигнув твердого берега и привязав лодки, тут же взобрался на дерево и некоторое время всматривался в узор проток, пока не запомнил их направление и особые приметы. Позаботившись об этом, он поспешил вернуться в хижину.

— Ну, Гершом, вы решили, куда двигаться? — спросил бортник прямо с порога хижины, где собралась вся семья Склада Виски.

— Нет еще, — отвечал глава семьи. — Сестра умоляет бросить хижину, индейцы, говорит, вот-вот нагрянут; а жена считает, что теперь с ней ничего не стрясется, раз уж я дома.

— Тогда жена твоя неправа, а сестра — права. Если хочешь послушать моего совета, прячь свои пожитки в лесу и уходи отсюда как можно скорее. Индеи ни за что не пропустят это жилье и обязательно уничтожат подчистую все, что не смогут уволочь с собой. Вдобавок, если найдут хоть иголку, принадлежащую белому человеку, они бросятся за нами в погоню; ведь скальпы в Монреале скоро станут хорошим товаром. За полчаса мы успеем перетащить все в заросли — по счастью, до них рукой подать: а если поискусней затушить огонь и хорошенько замести следы, мы сумеем придать хижине заброшенный вид, и дикари нипочем не догадаются, что мы тут были.

— Стоит им войти в реку, Бурдон, и они не станут разбивать лагерь, раз им подвернется вигвам; а когда они сюда доберутся, что им помешает напасть на наш след?

— Ночь, и только ночь. А к рассвету они сами так наследят, что ничего не заметят. К счастью, мы все обуты в мокасины — сейчас это великое преимущество. Но дорога каждая минута, пора браться за дело. Пусть женщины возьмут кровати и постели, а мы с тобой понесем вон тот сундук. Ну, взяли — пошли!

Гершом уже подпал под влияние своего товарища и беспрекословно повиновался, хотя были у него некоторые возражения, каковые он и высказал, пока они выносили вещи. Имущество Склада Виски постепенно уменьшалось в количестве и теряло ценность в течение последних трех лет и теперь практически ничего не стоило. Однако у него оставалось еще два сундука — большой и поменьше. В последнем хранилось все, что осталось от расточаемого имущества семьи на долю Марджери, первый же содержал общий гардероб мужа и жены да несколько предметов, считавшихся ценными. Среди прочего там было полдюжины очень легких серебряных чайных ложечек, доставшихся Гершому при разделе фамильного серебра. Вторая половина дюжины была тщательно завернута в бумагу и спрятана в тайнике сундучка Марджери, как принадлежащая ей часть указанного имущества. Американцы, как правило, не обременены фамильным серебром, хотя время от времени встречаются и очевидные исключения; люди скромного достатка редко вкладывают свои сбережения в драгоценности, хотя обычно одеваются в костюмы, которые им явно не по карману. Для сравнения, европейские женщины того же класса и положения часто владеют маленьким состоянием в виде массивных золотых украшений, а одеваются неприглядно, как диктует им убогий вкус, в бесформенные нижние юбки и платья из грубых тканей.