Костры на башнях - Поль Сидиропуло

Виктор тревожно глянул на притихших, приунывших в ожидании у слабо горевшей настольной лампы женщин. «Эх, милые мои, с чего же начать этот трудный разговор? Снова прощаемся, и никто не знает, что нас ждет впереди. Многое надо вам сказать, но времени уже нет». Он шагнул к ним и заговорил совсем не так, как намеревался — мягко и дипломатично. Где уж! Не оказалось в голосе его теплоты и бодрости.

— Вот что, милые мои. Надо прощаться — мне пора.

— Как? Уже? — Надя не договорила — все у нее внутри оборвалось.

Мать изменилась в лице, но промолчала, и Виктор понял, каких трудов ей это стоило.

— Будем надеяться, что все обойдется и мы встретимся, — обрел он уверенность, и в голосе его появилась мужская твердость. — Погоди, Надюша, — остановил он жену, которая порывалась что-то сказать. — У меня еще не все. И вам, милые мои, тоже нужно собираться. И прошу, без суеты и нервозности. Не стану сгущать красок, но должен предупредить: оставаться вам в городе нельзя.

— Нельзя?! — опешила Надя.

— Да. Дня два на сборы. Времени нет. Берите самое необходимое и уезжайте.

— Уважать? — переспросила Надя, будто ослышалась.

— Да, уезжать, уезжать! Неужели непонятно?

Мать и на этот раз промолчала, лишь строже сделался ее взгляд; она умела держать себя в руках, Надежде хоть бы немного такой выдержки.

— И самое подходящее место — Владикавказ, — добавил он спокойнее. — Побудете там у бабушки.

Надя все не могла понять.

— Объясни. Только ли мы должны уехать? Или… Тебе что-то известно? Ты скрываешь?

— Нет, Надя. Речь, как ты понимаешь, идет не только о тебе, маме и нашем малыше. — Он не решался сказать прямо, что город могут оставить в ближайшее время. — Многим просто необходимо уехать.

— Ты хочешь, чтобы я, как и другие, бежала? Разве я не могу быть тебе полезной, находясь здесь? Вблизи?

— Надя, ты соображаешь, что говоришь? — Он опустил ей на плечо руку и заглянул в глаза, как бы проверяя: дает ли она себе отчет в том, что ее ожидает в оккупированном городе? — Через пару дней здесь такое будет…

— А что здесь будет? — подняла голову Надя. — Неужели и сюда, к нам в горы, пройдут фашисты?

— Наивная ты, как ребенок. — Виктор посмотрел на мать с недоумением: сама, мол, посуди, как трудно в такой ситуации сохранить спокойствие, если у жены отсутствует здравый смысл. — Милая ты моя, они уже здесь… рядом…

— Значит, и сюда явится фашист? — приуныла мать.

Виктор нахмурился: прямо об этом он долго не хотел говорить, да вот вынуждали.

— И вы обе понимаете, чем все это может кончиться, — сказал он. — Мама — жена революционера, секретаря райкома партии…

— Решено, сынок, — ответила мать. — Обо мне ты можешь не беспокоиться. Я отправлюсь с госпиталем. Завтра как раз готовится еще одна группа. А Надежда с Алексеем поедут к бабушке.

Она открыла платяной шкаф, достала лежащий на дне вещмешок: теплое белье для сына Лиза приготовила заранее.

Надя уставилась на вещмешок, затем на мужа и не смогла сдержать слез.

На дворе под самыми окнами раздался сигнал автомашины.

Обе женщины почти одновременно бросились целовать его на прощание.

— Будь проклята эта война! Будь прокляты фашистские звери!

— Береги себя, сынок!

Долго еще звучали в ушах Виктора голоса матери и жены.

…За лесистым холмом в неглубоком распадке разместилась деревушка, в двух крайних домиках находился штаб дивизии.

— Виктор Алексеевич! Вот так встреча. — Перед Соколовым стоял невысокий, чуть полноватый человек — бывший секретарь партийной организации комбината Карпов.

— Константин Степанович! И вы здесь?

— Просился с первых дней. Назначили политруком к ополченцам.

— Ну как тут?

— Новости неважные, если по совести… — потускнел Карпов. — Немцы движутся к Эльбрусу, вышли на южные склоны. Представляешь, противнику удалось прорвать боевые порядки одиннадцатой дивизии НКВД и ворваться в Пятигорск. Торопятся гады в Моздок, Малгобек, к грозненской нефти — сам понимаешь… А тебя, я слышал, к нам комбатом?

— Да.

— Наших горняков здесь немало. Так что снова мы вместе. На боевом теперь посту.

Вот уже с час допрашивали пленного, коренастого немецкого офицера. Он утверждал, что знает только задачу своей альпийской роты, так же соседей. Бои ведутся на эльбрусском направлении сразу несколькими подразделениями, чтобы захватить основные перевалы.

— Какие конкретно? — требовал Тимофеев.

Соколов перевел вопрос.

— Хю… тю… — попытался было произнести название пленный, но не смог выговорить.

— Хотю-тау? — подсказал Виктор.

— Яволь, да, — кивнул немец и снова стал тужиться, вспоминая еще одно название: — Ципер…

— Чипер-азау? — пришел Виктор еще раз на выручку.

— Яволь.

— Судя по всему, некоторые их подразделения движутся к вершине, — высказал Виктор свои соображения командиру дивизии.

— Спроси, что ему известно об этом? — указал на немецкого офицера Василий Сергеевич.

— Ваша задача — сопровождать группу, поднимающуюся на Эльбрус? — спросил Виктор.

— Нет, — ответил офицер. — В нашу задачу входило занять на перевале позицию. Контролировать…

— Подниматься будут другие? — продолжал выяснять Виктор.

Пленный развел руками.

— Уведите, — бросил устало Василий Сергеевич.

Немца увели. А командир дивизии смотрел перед собой в одну точку, постукивая по дощатому столу пальцами. «Быстро же расползлись фашисты, — размышлял он. — Тактика их ясна: будут рваться большими силами и поспешат захватить поскорее Главный Кавказский хребет».

Комдив Тимофеев знал: Гитлер, как только его войска подступили к предгорьям, восторженно возвестил: «Теперь Кубань стала нашей житницей». Немецкая газета «Краукер Цейтунг» в своих торопливых обещаниях пошла еще дальше, гарантируя обильные трофеи:

«В бывшей России у немцев права, о которых они никогда не смели мечтать. На немцах лежит ответственность за поведение туземцев, которые не всегда относятся к нам дружелюбно. Каждый немец внезапно стал колонизатором, начальником и господином».

«Стряпать подобное нацисты умеют, — думал Тимофеев с неприязнью. — Независимо от исхода битвы, будут трепаться, возвестят всему миру о том, что Кавказ взят. А мы и в худшем оказывались положении, да устояли, нашли в себе силы, чтобы противостоять иностранным интервентам и деникинским карателям…»

Василий Сергеевич устало поднял голову, все еще задумчиво глядя перед собой, и будто только теперь, избавившись от неотвязных мыслей, он вспомнил о Викторе.

— Как ты думаешь, — заговорил Тимофеев, — немец все сказал? Может, о главном умолчал?

— Пожалуй, сказал лишь то, что уже свершилось, — ответил Виктор не колеблясь. — Нам известно, что горнострелковые дивизии вышли на южные склоны Эльбруса. Захватили перевалы и некоторые туристические базы. Об этом он нам и рассказал. А о том, что намечается, конечно, умолчал.

— Правильно рассудил. — Тимофеев снова постучал пальцами по массивной дощатой столешнице, что-то невнятно пробормотал и уставился в дверь, за которой исчез пленный офицер. — И мне так же показалось. Немцы движутся на Эльбрус сразу несколькими группами. Почему?

Виктор понимал, что Василий Сергеевич проверял себя, свои, а не его предположения подвергает анализу. Тем не менее отвечал, слегка волнуясь:

— Одна группа, по моему разумению, выполняет отвлекающий маневр. Другая — страхует. И только третья продвигается к намеченной цели.

Виктор замолчал, хотя чувствовал, что ответил лишь наполовину.

— И какая из них выполняет основную задачу? — тотчас последовал вопрос. — Какой путь она выберет? Как ты считаешь?

Соколов помедлил с ответом, чтобы еще раз обдумать весьма сложную ситуацию и дать на этот счет безошибочный прогноз.

— Есть удобный маршрут, он проходит через высокогорное село…

— Ты имеешь в виду Ларису?

— Ее, — согласился Виктор. — Но этот маршрут менее известен зарубежным альпинистам, хотя и имеет свои преимущества. Им можно выйти к вершине более коротким путем. Думаю, немцы могли бы воспользоваться именно им.

— Пленный офицер может знать, какой маршрут предпочли немцы?

— Сомневаюсь. — Виктор пожал плечами: ему вдруг показалось, что он слишком в категорической форме высказал свою точку зрения.

Тимофеев понял и кивнул, как бы поддерживая:

— Об этом могут знать лишь немногие, узкий круг лиц. Что слышно из «Октябрьской»?

— Пока молчат. Никаких новостей.

— Неужто на немецких картах этот путь не обозначен? Сомневаюсь. Ведь наверняка зашифровали каким-нибудь кодом.

Соколов отлично понимал, что немцы не упустят возможность направить колонну туда, где ее совсем не ждут. Правда, их проводники могут не знать каких-то вспомогательных троп. Сам Виктор до войны старался вести зарубежных спортсменов более известным путем, и вовсе не потому, чтобы не посвящать иностранцев в какие-то маршрутные тайны, после одного восхождения запомнится немногое. Виктор руководствовался иными мотивами: вести иностранцев по проторенному маршруту спокойнее — безопаснее. Мало ли что может случиться в пути. На что опытный альпинист Карл Карстен и тот… Стоп! А разве он, Карстен, не может повести группу? Маршрут ему известен. Не согласится? Как сказать. За это время многое могло измениться. И не такого могли сломить фашисты.