Мемуары - Вильгельм II

В пути я много беседовал с бароном фон Шеном, сопровождавшим меня в качестве представителя Министерства иностранных дел, об оппортунистическом характере этого визита. Мы оба были согласны в том, что лучше оставить мысль о танжерском свидании. Из Лиссабона я телеграфно сообщил канцлеру об этом решении. Бюлов ответил настойчивым требованием, чтобы я считался с мнением немецкого народа и германского рейхстага, которые желают этого шага; ехать в Танжер, по его словам, было необходимо. Я подчинился с тяжелым сердцем, боясь, что этот визит в связи с тогдашним положением вещей в Париже будет сочтен провокацией, а в Лондоне вызовет желание поддержать Францию в случае войны. Подозревая, что Делькассе (министр иностранных дел Франции) хочет создать из Марокко повод к войне, я боялся, что он может использовать для этих целей мое посещение Танжера. Свидание произошло с большими трудностями на Танжерском рейде не без дружеского участия итальянских и южнофранцузских анархистов, мошенников и искателей приключений. На маленькой площади стояла громко кричавшая толпа испанцев со знаменами; это были, по объяснению сопровождавшего меня полицейского чиновника, собравшиеся испанские анархисты.

Первые результаты свидания в Танжере я увидел, когда прибыл в Гибралтар, где встретил со стороны англичан чисто официальный и ледяной прием, в полную противоположность сердечному приему в прошлом году. Что я предвидел, то и подтвердилось на деле. В Париже царили раздражение и гнев. Делькассе пытался подстрекать к войне; он не мог достигнуть своего лишь потому, что как морской, так и военный министры заявили, что Франция еще не готова. Справедливость моих опасений позже подтвердилась также беседой Делькассе с редактором «Gaulois», в которой министр сообщил изумленному миру, что в случае войны Англия станет на сторону Франции. Таким образом, из-за навязанного мне свидания в Танжере я уже тогда почти попал в такое положение, когда меня могли обвинить в разжигании пожара мировой войны. Думать и поступать по конституции часто является тяжелой задачей для государя, на которого в конце концов всегда взваливается ответственность.

В октябре 1905 года парижская газета «Matin» сообщила о заявлении, сделанном Делькассе в совете министров, что Англия предложила на случай войны высадить в Голштинии сто тысяч человек и занять канал императора Вильгельма. Это английское предложение затем было еще раз повторено, причем Англия соглашалась изложить его в письменной форме. Известный депутат Жорес, убитый в начале войны 1914 года во имя политики Извольского, еще раньше знал содержание опубликованных в «Matin» сообщений Делькассе.

Падение Делькассе и замену его Рувье надо приписать отчасти влиянию князя Монакского. Князь во время Кильской недели после беседы со мной, рейхсканцлером и членами правительства убедился в искренности нашего желания достичь соглашения с Францией, чтобы сделать возможным мирное сожительство обеих стран. Он был в хороших отношениях с германским послом князем Радолином и энергично добивался сближения обеих стран. Сам князь Монакскии придерживался того мнения, что Делькассе опасен для сохранения мира. Надо надеяться, что Делькассе скоро падет, говорил князь Монакскии, и будет заменен Рувье, политиком более осторожным и, несомненно, склонным к соглашению с Германией.

Князь Монакский, лично стоявший близко к Рувье, охотно предлагал германскому послу свои услуги в качестве посредника.

Делькассе пал, и Рувье стал министром. Я приказал тотчас же начать действовать, рассчитывая на поддержку князя Монакского. Канцлер получил приказание подготовить сближение с Францией. Я обратил особое внимание князя Радолина, лично получившего в Берлине свои инструкции, на то, что необходимо хорошо использовать звезду Рувье для устранения всех возможных последствий конфликта между обеими странами, причем я указал ему, что для сношений с Рувье ему пригодится информация князя Монакского, которого он хорошо знает. Князь Радолин с радостью, энергично принялся за благодарную задачу. Вначале переговоры шли хорошо, и я уже питал надежду, что важная цель будет достигнута и что с помощью соглашения удастся сгладить плохое впечатление, произведенное свиданием в Танжере. Между тем переговоры о Марокко продолжались и после бесконечных трудностей окончились созывом Алжирской конференции на основе выработанной князем Бюловом декларации, подчеркивающей, что пункт 17 Мадридской конвенции о наибольшем благоприятствовании должен остаться основным пунктом соглашения и на Алжирской конференции, причем реформы в Марокко, которых домогается одна лишь Франция, поскольку они действительно необходимы, допустимы только с согласия держав   участниц Мадридской конференции. Эти события, привлекавшие к себе общее внимание, отодвинули на задний план переговоры с Рувье.

В отношении внутренней политики я и канцлер сошлись на том, что главная задача   это снова привести в порядок сильно расклеившиеся при Гогенлоэ партийные дела в рейхстаге и в первую очередь снова собрать вокруг правительства консерваторов, которые стали к нему в оппозицию из-за влияния сторонников Бисмарка. Канцлер проводил эту задачу с большим терпением и упорством. В конце концов он добился создания знаменитого блока, появившегося вследствие крупного поражения социалистов на выборах.

В консервативной партии было много членов, имевших прямые сношения с двором, а также и со мной лично. Этой партии, таким образом, было легче, чем всякой другой, узнавать о моих планах в политической и в других областях и обсуждать со мной мои предложения раньше, чем они становились законопроектами. У меня, однако, не создалось впечатления, что это делалось в той мере, в какой было возможно. При непринужденном предварительном обсуждении я, вероятно, пришел бы к соглашению с консерваторами и в вопросе о Срединном канале, проведению которого они, как известно, противились, и в менее важных вопросах о постройке собора и Берлинской оперы   вопросах, близких моему сердцу из-за моей приверженности к церкви и искусству.

Если я скажу, что ладить с консерваторами было вовсе не так легко, то в этом не будет ничего нового. Они, имея большой опыт традиционной службы государству и самостоятельные взгляды, пришли таким образом к стойким государственно-политическим убеждениям, которых и держались постоянно и действительно консервативно. Они преимущественно из своих рядов выдвигали великих государственных деятелей, выдающихся министров, блестящий офицерский корпус, образцовое чиновничество. Их некоторая самонадеянность не была, следовательно, необоснованной. К этому надо прибавить, что и их преданность королю была непоколебимой. Король и отечество должны были быть им благодарны. Но их слабость состояла в том, что иногда они были слишком консервативны, т. е. слишком поздно шли навстречу требованиям времени и вначале боролись против всяких прогрессивных шагов, хотя бы они и были направлены на их пользу. Это можно объяснить их прошлым. Но именно это обстоятельство и мешало полному взаимному внутреннему пониманию между консерваторами и мной во время моего царствования, совпавшего со стремительным развитием империи, в особенности же ее промышленности и торговли. Я хотел и обязан был не только не ставить преград развитию страны, но и всячески содействовать ему.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});