Ускользающие улики - Патриция Вентворт

Ой, не понимаю, как с ней могло что-либо случиться.

Ведь идти тут всего ничего.

Фрэнк Эбботт ободряюще сказал:

— Ну-ну, миссис Сэлби, мы еще не знаем точно, случилось что или нет, но в любом случае обязаны это выяснить. А поскольку вы видели ее последней, попробуйте вспомнить, как она была одета.

— О, она была в своем голубом платье.

— Это не та одежда, в которой она работала в Крю-хаус?

— Ну что вы! — возмутилась миссис Сэлби. — Она бы никогда не пришла сюда в рабочей одежде! Это было очень симпатичное платье, она купила его год назад, очень приятного оттенка, который прекрасно сочетался с ее бусами.

— А на ней были бусы?

— Да, она носила их постоянно. Очень нарядные, голубые, с золотыми и серебряными крапинками. Они были привезены из Венеции или откуда-то еще… Подарок леди Ровены. Мисс Холидей очень ими дорожила.

— И, наверное, на ней было пальто?

— О да, черное.

— А шляпа?

— О нет, ведь идти совсем недалеко.

— А если она куда-нибудь уезжала, в Мэлбери или куда-то еще, надевала она шляпу?

— Разумеется, мистер Эбботт. Она не принимала этой новой моды — ходить без головного убора.

Спрашивать, казалось, было больше не о чем, но по дороге к парадной двери мисс Силвер завела речь о том, как, наверное, славно живется в бунгало:

— Вас, наверное, очень радует, что больше не нужно подниматься по лестницам. В старых домах они часто бывают такими крутыми. А вода у вас проведена?

— Да, но не городской компанией. Мистер Сэлби говорит, что на это и не рассчитывал. У нас очень удобное устройство с насосом и цистерной под крышей. Надо только почаще подкачивать воду, и тогда она так же хорошо бежит из кранов, как при обычном водопроводе.

— И у вас нет колодца?

— Нет, что вы! — воскликнула миссис Сэлби. — Мне бы и в голову не пришло пить воду из колодца — что вы, нет, конечно!

Мисс Силвер и Фрэнк Эбботт пожелали хозяйке доброй ночи и вышли за ограду.

Когда они отошли подальше, Фрэнк спросил:

— А вы полагали, что у них может быть колодец?

— Допускала такую возможность. У миссис Мэйпл есть — в конце сада.

— Откуда вам это известно?

— Мне сказала Флорри Хант.

— Неужели вы считаете…

— Не знаю. По всем отзывам, мисс Холидей была (или таковой остается) женщиной очень ограниченной и в некоторых вопросах исключительно щепетильной. К примеру, она не могла зайти в дом, если там находился хоть один мужчина. Это из-за болезненной гордости, ей казалось, что это унизительно — работать прислугой. Ссора с кухаркой из Крю-хаус могла оказаться не такой уж безобидной.

Или, даже не будучи серьезной, могла подействовать на психику мисс Холидей. Пока эта впечатлительная особа находилась в гостях у миссис Сэлби, обида могла развеяться. Но как только она вышла в темноту, болезненное отчаяние накатило с новой силой. У бедняжки могло возникнуть желание покончить с собой. Я этого не утверждаю.

Это лишь одна из версий.

— Завтра же я пришлю полицейских из Мэлбери — пусть осмотрят колодец миссис Мэйпл, — сказал Эбботт.

Глава 19

Рассказ Крейга о ночной прогулке Дженни очень встревожил Розаменд. Он видел, как далеко за полночь Дженни перелезала через живую изгородь у дороги. Раз он так сказал, значит, так оно и было. И все-таки, вопреки очевидным фактам, она не могла заставить себя поверить безоговорочно. Розаменд собралась сама поговорить с сестрой. Но всякий раз, представив, как она говорит: «Дженни, вчера ночью Крейг видел тебя у дороги», — Розаменд понимала, что этого делать нельзя. А если Дженни начнет отпираться, что будет дальше? Дженни будет лгать все больше и больше, и между ними вырастет непреодолимая стена. Розаменд чувствовала, что, если такое случится, вся их жизнь переменится — раз и навсегда. Если на Дженни слишком надавить, она вынуждена будет лгать. Нельзя толкать ее па это. Лучше за сестрой понаблюдать и убедиться, что ночные прогулки не повторяются.

Когда сестры только-только переехали в Крю-хаус, Розаменд спала в одной комнате с Дженни, которой требовался уход и ночью. Но как только Дженни стало лучше, она добилась, чтобы Розаменд перешла в другую. Дженни хотелось иметь отдельную спальню, чтобы можно было включать свет и читать, когда вздумается. И вообще она не хотела, чтобы ее грезам и снам мешали чьи-то еще…

Только теперь Розаменд поняла, что эти вздорные капризы были только ширмой, ей нужно было втайне выбираться из постели и пробовать ходить — без всяких провожатых. Однако было ясно: вернуться в спальню Дженни она не может и запирать ее — тоже. Надо просто ждать, когда Дженни уснет, и, лишь убедившись в этом, ложиться самой, но быть начеку. Бесплодное беспокойство только сбивает с толку. Итак: наблюдать, не уходить надолго и стараться не упустить ни одного звука, даже еле слышного Шороха в соседней комнате.

У Дженни появилась новая книга Глории Гилмор, и весь вечер она читала запоем, перенесшись в другой мир, где не было никаких бед, случившихся с ней. Героиню звали Колин О'Хара, и у нее были потрясающие романы со многими молодыми людьми, но по-настоящему она любила лишь своего опекуна, необыкновенно красивого мужчину, конечно же, со слегка поседевшими висками, но слишком благородного, чтобы просить ее руки, и от этого втайне сурово страдающего. В этом упоительном мире Дженни забывала обо всем, о чем так хотела забыть.

К сожалению, едва она возвращалась в реальность, все неприятности снова были тут как тут. Как ни убеждай себя, что беда случилась лишь в страшном сне, все равно в это трудно поверить.

Дженни совсем не торопилась засыпать, но в конце концов явилась Розаменд с чашкой горячего молока, расправила и подоткнула одеяло. Обычно девочка ничего не имела против горячего молока, но сейчас устроила скандал, а потом предложила: если Розаменд выпьет с ней молока, то и она выпьет.

— И только так!

Спорить было бесполезно, и Розаменд сдалась. Но она не заметила, как Дженни что-то подсыпала в свою чашку.

Розаменд повернулась, чтобы взять свою, но ее остановил жалобный голосок:

— В этой чашке так много пенки.

— Дженни, это же сливки!

Дженни уселась прямо, сморщив нос от отвращения.

— Противная скользкая пенка, меня стошнит, если я ее проглочу! Ты нарочно мне ее даешь, думаешь, от этого я пополнею!

— Дженни, да нет же!

— Нет да! Давай поменяемся чашками! Я не стану пить из этой!

Обмен был совершен, и Дженни прекратила воевать.

А потом даже обняла Розаменд за шею, когда они желали друг другу спокойной ночи.

Через пятнадцать минут Розаменд приоткрыла дверь в спальню сестренки и прислушалась: легкое, ровное дыхание Дженни ее успокоило. Самой ей отчаянно хотелось спать, как никогда прежде. Розаменд бесшумно закрыла дверь, открыла у себя окно и потушила свет. И как только ее голова коснулась подушки, она погрузилась в глубокий сон.

А Дженни вовсе и не собиралась спать. Спать должна Розаменд, а у нее срочное дело. Легкое ровное дыхание, так безотказно подействовавшее на Розаменд, было притворством, она сама чуть все не испортила, едва не расхохотавшись. Это было очень интересно: бросить одну из своих снотворных таблеток себе в молоко, а потом уговорить Розаменд поменяться чашками. У нее осталась еще одна, их ей в прошлом году прописал мистер Грэм, когда она не могла уснуть из-за боли. Розаменд и не знает про таблетки. Она сама позавчера случайно наткнулась на коробочку, и в ней — еще две штуки. Розаменд будет спать крепко, до самого утра.

А Дженни спать не будет. Она подождет, пока улягутся все остальные, и выйдет из дому. И незачем повторять себе, что увиденное вчера ночью было сном. Хватит уже.

Надо просто сходить снова на то место и убедиться, что там ничего нет, ничего, что так напугало ее вчера.

Но того, что вчера унесли, сегодня там, естественно, не будет. И если сегодня она этого не увидит, это не означает, что и вчера там этого не было. Как странно: начинаешь возражать самой себе, а кто-то внутри возражает тебе.

Такое же ощущение бывает, когда встаешь среди ночи с кровати и в темноте не видишь ни двери, ни окна, ни кровати. И не знаешь, как снова забраться под одеяло.

Ее мысли стали путаться, пока наконец не привели в ужасное темное место, где кто-то произнес: «Ну, о ней-то никто не пожалеет», а кто-то осветил фонарем влажную истоптанную землю. Там лежал старый мешок, из-под него торчала чья-то рука. Она заметила лишь три средних пальца, мертвенно белых при свете фонаря. Судорожно вздохнув, она выкрикнула: «Это сон! Это сон! Это сон!» Так всегда надо делать, чтобы проснуться. Каким бы крепким ни был сон, он отлетит, как только поверишь, что это сон.

Дженни проснулась. Сердце колотилось, она разметалась во сне. Это был сон, сон, сон! А сны приходят ниоткуда. Она включила настольную лампу и посмотрела на свои часики, подарок от Розаменд на Рождество. Она спала довольно долго. Шторы у полуоткрытого окна отодвинуты.