Натурщица Коллонтай - Григорий Ряжский

Сажает учитель, трогает, показывает, помогает.

Замираю.

Они сначала глазами изучают, потом руками приступают. Карандаш, уголь, всякое бывает, если не скульптура. Молчат. Только носы слышно, редкий кашель и шелест грифеля. Уголь громче и неприятней, как будто скрежет зубной, до цыпок бывает по коже.

Затем начинают натурную композицию, из меня одной.

Терплю.

Выберу себе точку на полу или стене и изучаю. Одновременно думаю про разное: чаще о тебе, но бывает, что и о себе самой. И борюсь с холодом или с жарой, зависит от форточки в помещении в сочетании с батареями.

Понимаешь, Шуринька, жизнь моя до этой удивительной поры, когда натурщицей стала, была полна неожиданностей. Смотри. Башкирия, появление Паши в нашей непривилегированной конюшне, смерть мамы от шейного ракового зоба в самом разлёте женских лет, сближение моё с Пашей с 16-летней разницей по годам, чтобы не выселили, но и по любви сложилось, переход по его протекции и подаче к нынешней работе, которой не училась. Потом твоя кончина, а сразу вслед за ней смерть моего неизвестного отца. И попытка дописаться до тебя столько лет тянулась, а так и не привела ни к одному ответу с Малой Калужской.

А теперь ещё ребёнка рожать?

Нет, рано, не буду я пока, надеюсь, ты разделяешь это моё убеждение по поводу материнства?

Так вот. Сидишь, не реагируешь ни на какие наружные раздражители. А то у нас был случай. И другие бывают разные, смешные и остальные. Нас ведь восемьдесят душ там, то есть натурных тел, всех если собрать.

Была у нас натурщица одна, зрелая уже тётка, в крупном возрасте. С огромными грудями, просто мясокомбинат промсосиська. И хохотушка страшная, не могла насмеяться по любой шутке, даже самой глупой. Но позировала хорошо, держала недвижимость как положено. Но только один наш студент всё время смешил её, шёпотом, еле слышным. А она чуяла, у неё уши были почти как груди, гораздо больше стандартного женского норматива. И ну никак не умела сдержать свою ответную радость, просто закатывалась. Потом прекращала, давила в себе, но груди её исполинские так и продолжали после этого ходить туда-сюда, болтаться в свободном перемещении без неё самой, колыхать пространство. Народ возмущался, кто как, а другие тоже смеялись, как она, но для работы это вредно, для качества рисунка или письма маслом. Так её и прозвали «Ржунемагу».

Видишь, как случается? Но это было к слову, для разрядки моего письма. Сама я себе такого не позволяю всё равно, да и колыхать мне нечем, особенно если сравнивать с этой тёткой.

А Паша, видно, желает, чтоб теперь было, для кормления молоком его кровного дитя.

Не знаю я.

Всё, Шуринька, воздушный поцелуй в надежде на долёт и родственную взаимность. За могилкой присматриваю нашей, за двойной, не беспокойся.

Твоя единофамильная внучка,

вечная Шуранька Коллонтай.

P.S. Кстати, живого человека запускали в космические небеса, Гагарина Юрия, — пролетел один круг и опустился. А после другой слетал, Титов. Короче, дело пошло, бабушка, а раньше только собак посылали в маленьких шариках — спутниках Земли, и тоже живыми вернулись. Разве не чудо?

23 мая, 1963

И снова пишу тебе, Шуринька, здравствуй!

Начну с печального, потом остальное. Накопилось за период моего молчания к тебе.

Вчера по радио объявили новость, которая меня ужасно ошарашила и просто убила до основания. Представляешь, кубинскому лидеру Фиделю Кастро присвоили звание Героя Советского Союза!

Нет, ради бога, давайте ему, заслужил, может, конечно. Но тогда как же с тобой, бабушка!

Я так понимаю, что подобные высокие награды Родина обязана сначала предоставить собственным героям и деятелям, а уж потом оставшимся иностранным, во вторую очередь. Разве могут твои заслуги перед советским народом сравниться с подвигами кубинского революционера, принесшего блага не нашему, а только лишь своему отечеству? Это же полная глупость и бредятина, тем более что неустанно шлём им всё, а оттуда один только сахар с тростника!

И ещё, смотри. Кто войну с белофиннами остановил? Кто в Россию в чемодане деньги германские на революцию привёз по поручению Владимира Ильича — дед Пихто, что ли, или ты сама?

Спросишь, откуда выведала такое, потом расскажу, пока рано, дай самой разобраться в себе.

Так вот, не привезла бы денег, глядишь, и не хватило бы их на революцию, и жили бы мы сейчас не при социализме, а при рабовладельческом царском режиме угнетения человека человеком.

А они тебя проигнорировали, нечестно и несправедливо.

Паша мне говорит, что хуже социализма и коммунизма есть только полное рабство и фашизм, как-то так, точно не сформулирую сейчас.

Говорю:

— А лучше?

Он:

— Справедливый капитализм, по объективным законам развития общества и гармоничного человека. Основанный на христианских ценностях.

Я:

— Ты в своём уме, Паша, при чём тут капитализм? Это ж зло для людей, это же прибавочная стоимость на наших костях. Да ещё при ценностях.

Он:

— И ещё свобода волеизъявления. И совести.

Я:

— Ну а чего тебе сейчас мешает волеизъявить свою совесть? Тебе и так две смены позволяют, как маме.

Он:

— Кто? Да они же и мешают. Власть уродов, хамов и лжецов.

Я:

— Чем же они так тебе насолили, Пашенька?

Он:

— А сама не понимаешь, Шуранька?

Я:

— Меня, кроме наших жилых метров и недостатка средств, всё для остальной жизни устраивает. Ну, разве что мечтала бы ещё в Париж, за духами пройтись и на башню Лувра глянуть.

Он:

— А я бы хотел, чтобы не мечтала, а реально взглянула, исходя исключительно из собственного желания и личных возможностей, чтобы не путать, по крайней мере, Лувр и Эйфелеву башню. Я бы хотел, чтобы кончилась эпоха императоров и рабов, Шуранька, я бы хотел, чтобы человек сам определял своё будущее и сам же распоряжался своей единственной жизнью, которую у него забирают и начинают поганить уже с самого детства.

Я:

— А для чего ж тогда ребёночка просишь? Чтоб поганили?

Он:

— Ты роди, а там посмотрим. Может, не всё ещё так плохо, я верю, что рано или поздно человек прозреет и убьёт зверя. И давай пока об этом не будем, ладно, милая?

И в постель меня, в келью, ласкать.

Знаешь, ничего не может с собой поделать, сколько живём с ним. О чём бы ни беседовали, всё равно потом одним кончается у нас, объятьями и отдаванием.

47 ему, помнишь? А самой 31. Так мне иногда кажется, что ни протез на него не влияет, ни годы его, ни недостаток в свежих витаминах и здоровом питании. Обрушивается на меня каждый раз как в первый и задыхается просто, обмирает, проваливается в пропасть, о какой мама ещё говорила, но про себя, а не про него.

Без дна.

А потом, на спине уже, отдыхая, говорит, что красота моя, верней, не сама она, а изюмина, во мне живущая, так бесподобна, так маняща и так призывна, что обезоружит любого борца, за что или против чего бы он ни боролся. И говорит ещё, что глупость моя женская и недалекость только добавляет шармантики в любовь и супружескую близость. Это он так называет романтику и какой-то шарм в одном лице, сам придумал.

Смешно, да?

Бабушка, насчёт манящей я, наверно, с ним соглашусь, вижу, на чём глаза его и слова обоснованы, наблюдаю за мужиками, секу, соображалка-то есть, не стоит на месте.

Я вот про глупость и недалёкость, тут он сильно ошибается, Пашенька мой. Потому что если считает, что никуда уже не денусь, то я могу.

Рассказываю, но только тебе, как родной крови.

Про дом напротив с академиками и дипломатами не забыла?

А помнишь, как в квартиру Филимон с просьбой меня посылал, чтоб про отключение услуг передать? Я посчитала, 12 лет тому дело было, ещё при Сталине подлом.

Недавно встретились мы. Снова. С ним. С бабочкой который был, в театр ещё намеревался с супругой своей. А от неё неземным пахло, вспомнила?

Так вот, умерла она, от болезни. А он вдовец, уже второй год как.

В марте ещё было этом.

Иду по Метростроевке нашей, в конюшню к себе возвращаюсь. А скользко. Снег завершился, но наледи не кончились пока. Самый нелицеприятный погодный промежуток между хорошим и дрянным. Короче, оскальзываюсь и валюсь на открывшуюся из-подо льда лужу. И в это же время он тормозит к обочине, автомобиль его, с шофёром. Прям встык с моим падением. А у меня юбка задралась, ноги разъехались, как у журавля при посадке с воздуха, и даже один ботик отлетел в сторону. И намочила край низа к тому же.

В общем, кошмар, улёт в чистом смысле слова.

Выскакивает шустро, как моложе своего возраста, и ко мне. Одет снова с иголки, в костюм, в распахнутое пальто на интересной подкладке, с кашне и галстуком в полоску. И руку подаёт, а в глазах искреннее сочувствие и интерес, сразу видно. Потянул на себя, вытянул из лужи, ботик подобрал, протянул. А я на одной поджатой ноге, дура дурой, чуть не плачу.