Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь не так. Теперь не заживёт до завтра. И тебе ничего не остаётся, только жить с этим, продолжать жить. Как живут с больным сердцем, с хромой ногой. Как живёт сейчас её батянечка… Мысль остановилась перед страшным словом.
Восемь дней Лида здесь, на другом берегу, ко многому успела привыкнуть. Но к ещё большему «многому» не привыкла совсем.
Внешне всё было таким же: школа, дорога домой, мама, как всегда красивая, чёткая, почти незаметно подкрашенная («Правда? А я никогда бы не дал ей тридцать четыре года».)
И ничто не то же! Школа, где она сосредоточенно получает пятёрки. Теперь всегда только пятёрки. Учителя не привыкли, задают дополнительные вопросы. Тяжело им пятёрки неотличнице ставить. Но слишком много строгости стало в этой прежде такой легкомысленной Филипповой. «Садись, Лида, „пять“».
А в классе не замечают. Дело в том, что у них отметками никого не удивишь. У них способный класс. Три года назад их собрали для какого-то эксперимента с особым обучением. Но, как говорится, много хочешь — мало получишь. Не вышло дело — их стали учить по-обычному.
Отметками не удивишь…
А чем ещё могла она помочь своему батянечке? Только тем, что вот старается быть примерной ученицей. Это родителей радует… Господи! Если она станет взрослой, будет у неё ребёнок, неужели она тоже начнёт обращать внимание на отметки, записки учителей… Неужели она позабудет, что это… что это такая…
Но сейчас она не имела права так думать!
…Изменилась школа. И дом изменился. Только в другую сторону. За неделю стало заметно неприбранней. Полом у них всегда занимался батянька, пылью — мама. Но батяньки нет… нету!.. А у мамы до пыли всё руки не доходят. Да и какое это имеет значение! Только что сиротливее от неприбранности этой, сиротливее как-то на душе.
Заложив руки за спину, стоит Лида посреди большой комнаты. На полу соринки, неподвижно вьётся по ёлочкам паркета белая нитка — кто её сюда притащил?..
На диване батянькина рубаха, лежит, разбросав рукава, — спит. Из-под дивана высовывает нос его тапочек. В общем, как он в больницу собирался, так и осталось.
На столике чашка, просыпаны крупинки сахара — мама пила кофе и читала. Когда? Вроде дня два назад.
Надо прибраться… И в то же время страшно трогать, нарушать невидимую паутину, натянутую между вещами. Вдруг ещё сама туда попадёшь… Вот как оно без батяньки-то!
Да, вот как оно. Пустынно. И всё вкривь да вкось.
А главное, мама! Молчит. Если разговаривает, то слишком чётко. Как бы специально забор устанавливает. С работы всегда позже. Потом книжку возьмёт… И квартира как бы пустая. А телевизор одной смотреть тупо.
Батянечка. Им вся квартира наполнялась. Мама его называла в шутку «Пинетий на двенадцати заставах». Оказывается, в одном городе был такой святой, который делал чудо: являлся сразу у двенадцати ворот.
Так и батянька… А теперь все заставы опустели.
«Николай, ну ты сегодня, милый друг, что-то очень шумный». Вот тебе и шумный!
А ещё Лиде казалось: мама плохо о нём заботится. Ну, раньше — такой здоровила, о нём и заботиться вроде не надо. А у мамы наоборот: то мигрень, то насморк. «Ну ты же понимаешь: чем тоньше организм, тем сложнее ему сохранять стабильность». Батянька смеялся: «Лидка у нас, значит, мичуринская: стабильность в меня, а красота в мамочку». Правду сказать, Лида действительно почти не болеет.
Однако стоп. Не о том речь… Ну был батянька здоров — ладно. А теперь-то?..
Ничего подобного!
Она как будто в какую-то норку забилась: «Ах, у меня столько работы, ах, я сегодня опять не обедала… и холодильник у нас пустой, и голова у меня кругом…»
Ну ладно. Пусть себе не обедала. Но про батяньку-то? Что ж ты! Как же… вообще… я просто не знаю!
Так она роптала, мрачнела. Но вслух говорить — попробуй-ка. Яйца курицу не учат. И не только, между прочим, из уважения. Главное, потому, что не умеют.
В лучшем случае что? Нагрубить могут в знак протеста (кстати, этим они обычно и пользуются). Но здесь крик и грубость будут совершенно «не в ту степь». Здесь надо объяснить, доказать, как теорему… Но кому? Матери! Что? «Ты, мама, не права, а я права!» Попробуй докажи…
* * *Она пошла в свою комнату, села к столу, думая, что сейчас примется за уроки. Но не принималась, просто сидела сколько-то времени, глядя в окно, даже портфель не расстегнула.
Приём у батяньки с пяти, сейчас три двадцать; ехать туда минут сорок. Что ей делать — непонятно.
Она всё-таки открыла портфель, достала дневник. За час вполне можно сделать две математики. Последние недели перед концом четверти время опасное… Каждая отметка непоправима. А учителя… Зазвонил телефон.
— Лида? Это мама.
— Мам! — и ждала, улыбаясь в трубку. Не тут-то было!
— Я, дочка… Я думаю, ты съезди-ка сегодня одна.
Посмотрись Лида сейчас в зеркало — вот удивилась бы: давно не было у неё такой раздосадованной, потерянной физиономии.
— Дело, видишь ли, в том… по-моему, у меня гриппозное состояние. — Помолчала, не скажет ли что Лида. — А получить ему ещё грипп… ты понимаешь меня?
Хотя бы покашляла для светомаскировки.
— Что же ты молчишь?
— Понимаю.
— Ты не права, Лида! — Голос у неё вдруг стал до того тоскливый. — Попроси, пожалуйста, отца написать мне записочку…
Лида положила трубку, что было, конечно, делом неслыханным. И сразу пожалела об этом… Чего голос у неё такой был?.. Минуту сидела над телефоном, ожидая, что мама сейчас устроит ей хорошую вклейку… Может, в каких-то домах и принято грубить родителям, называть их просто по именам и так далее, но только не у Филипповых. И только не по отношению к маме!
Телефон, однако, промолчал. Лучше бы уж отругала, чем ничего. Опустив голову, Лида отправилась к своим математикам. Тут он и зазвонил — раз, два, три. Лида стояла у двери в свою комнату и смотрела, как он надрывается. Ведь только что ждала этого звонка, а теперь… А кому охота выслушивать всякие несправедливые слова? И обиднее всего, что «по внешнему виду» они будут вполне справедливы. Как яблоки из кабинета биологии: вроде бы ароматные плоды солнечного юга, а попробуй откусить — и крокодил подавится. Муляж!
Так и здесь: дерзить, ясное дело, не стоило, особенно матери. Но вы меня извините! «Попроси отца написать записочку». Каким хочешь голосом говори — всё равно! Кто здесь болен? И кто о ком должен проявлять заботу?
Телефон позвонил пять раз, на шестом тренькнул коротко и замолк. Наверное, мама подумала, что набрала не тот номер. Зазвонил снова. И не выдержали у Лиды нервы. Да попробуйте сами — тоже не сможете, потому что стыдно.
Она сняла трубку, но говорить ничего не стала: пусть сама говорит, если ей надо.
— Але, — услышала она в трубке и вздрогнула, замерла от этого голоса. — Але! Можно попросить Лиду?
— Можно, — сказала она что есть силы спокойно, — это я.
— Лид, это Сева… Я должен с тобой встретиться. Я тебе всё объясню!
Ну и фразочка! Как в телеспектакле! «Я тебе всё объясню».
А раньше, между прочим, он даже и речи не смел завести про «давай встретимся»… Наверное, что-то изменилось в её голосе. А Севка это поймал. Не из-за тебя изменилось-то, успокойся. У меня батянька в больнице!
— Лид, ты только не клади трубку!
Она и не собиралась. Но теперь, когда он опять сказал эти ужасно знакомые по телекино и прочему слова, ей захотелось положить трубку.
— Лид, а ты чего делала?
Да уж по крайней мере тебя не ждала!
— Лид! Ну хоть слово-то скажи.
Она повернула голову, увидела будильник на столе — древний батянькин подарок. Как она в первый класс пошла (прямо под первое сентября), так он ей и подарил. И с тех пор будильник не ломался ни разу. Только батарейку раз в год смени. И то Лида к этому отношения не имела — батянькина забота. Сейчас этот вечный сторож секунд показывал без десяти четыре.
И как только она подумала об этих часах и обо всём, что было с ними связано, до того не захотелось чего-то там объяснять этому Севе… Постороннему… Даже не захотелось говорить, что у неё якобы свидание. Всяк знает, это бьёт в самое сердце, и будет бить, даже несмотря на миллионократное употребление, даже если люди вообще переселятся на иные планеты и звёзды.
Но не хотелось ей! И неожиданно, причём без всякого там презрения, ненависти и прочих сильных чувств, а лишь с одним спокойствием да, может, ещё с досадой, что время потрачено попусту, она сказала:
— Неохота мне с тобой разговаривать!
И после этого положила трубку. Не бросила, а именно положила. Просто разъединила телефон.
* * *У них была палата на троих: Старик, Снегирёв, ну и он сам, Бывший Булка. Старик по большей части читал, лёжа на кровати.
— Молодец! — с жёлчной одобрительностью говорил Снегирёв. — Молодец-молодец! Тренируешься на загробное царство. Интересуешься, можно ли вылежать, сколько там требуется?
- Рассказы про Франца и телевизор - Кристине Нёстлингер - Детская проза
- Осторожно, день рождения! - Мария Бершадская - Детская проза
- Солнце с белыми лучами - Юрий Яковлевич Яковлев - Детская проза
- Девочка Лида - Лидия Маклакова - Детская проза
- А и Б сидели на трубе - Борис Алмазов - Детская проза
- Мне ли бояться!.. - Александр Анатольевич Трапезников - Детская проза
- Большой Джон - Лидия Чарская - Детская проза
- Самостоятельные люди - Марта Фомина - Детская проза
- Рыцарь - Катерина Грачёва - Детская проза
- Маленькая яблочная принцесса - Андрей Яковлевич Яковлев - Детские приключения / Детская проза / Детская фантастика