Загадка старого имения - Елена Арсеньева

Она упадет, разобьется – и никогда, никогда…

Вдруг резкий, свирепый свист раздался позади.

Зорьку будто хорошей плетью огрели! В страхе она понеслась вперед, не разбирая дороги, почти влетела головой в стог, шарахнулась в сторону, однако Александра успела разжать руки – и при этом рывке ее словно сорвало с седла и швырнуло в мягкую, сыростью, прелью и пожухлой травой пахнущую груду… Переход от страшного напряжения к этому мгновенному облегчению был так резок, что она мгновенно лишилась чувств.

Глава 10

Полунино и его обитатели

…Александра выскочила из-за угла, и сразу в лицо ей ударил ветер. Здесь всегда бил волжский ветер в лицо, но раньше он пахнул сыростью и прохладой, а сейчас несло гарью, и она испугалась. Пожары – это всегда страшно, даже когда горело вдали, а здесь, кажется, он вспыхнул совсем близко к дому Хорошиловых.

Александра растерянно переводила взгляд из стороны в сторону. Вот мост, вот дом купчихи Плаксиной, вот ее лавка, вот лабаз с обугленной стеной… вот груда черных обгорелых бревен, рядом обугленная стена каменного дома господина Томина… А где же их дом?! Деревянная халупа Хорошиловых стояла как раз между лабазом и домом Томилина… а теперь на ее месте…

Теперь на ее месте лишь чернели обугленные бревна и доски, уныло клубился серый пепел, да несколько мужиков бродили по пожарищу, баграми и ломами переворачивая и отодвигая эти бревна и доски, вороша этот пепел, словно пытались что-то под ними отыскать.

Александра шла вперед, не чуя ног, как во сне. Кругом толпились люди, но она словно бы проходила сквозь них. На нее оглядывались – и шарахались, и почему-то начинали креститься.

– Стой! Гляньте! Гляньте на нее! – раздался возбужденный женский голос, и Александра остановилась, всмотрелась – и узнала Маврушу, приживалку купчихи Плаксиной. Мавруша, по своему обыкновению размахивая руками, похожая на ворону в этой своей черной кацавейке и широкой черной шали, метнулась к ней. – Живая! Слышьте, мужики, не ищите ее, живая она! Вот она, Александра!

Мужики принялись выбираться с пепелища, и Александра поняла, что там, среди угольев, в которые превратился дом, они искали ее тело. А где же… где все остальные?!

– Ну вот, – пробасил томилинский истопник Леонтьич, – слава богу, хоть одна душа живая. Слышь, девка, а твои-то… задохлись в дыму да и сгорели. Как так вышло, что пожар начался? Как так вышло, что они сгорели?

– Лучше спроси, как так вышло, что они сгорели, а Александра живая осталась? – пронзительно выкрикнула Мавруша.

– Как… сгорели? – непослушными губами прошептала Александра.

– Обыкновенно, – пожал плечами Леонтьич. – Как дровишки в печи. – И перекрестился широким крестом. – Царствие небесное! А ты-то как спаслась? И как пожар содеялся?

– Я не знаю… – выдохнула Александра. – Я не знала про пожар…

– Не знала она! – завопила Мавруша. – А кто дом поджег, коли не ты? Наследство чаяла получить, дом себе забрать, вот и подожгла!

– Опомнись, Маврушка! – с досадой одернул ее Леонтьич. – Ну какое наследство, что ты городишь? Все же сгорело! Коли нужен был бы дом, так лучше вьюшку раньше времени закрыть, чтобы прочие все угорели. Тогда дом нетронутым останется.

– Что вы говорите! – завопила Александра в ужасе. – Какую вьюшку? Я никого не убивала! Я ничего не поджигала!

– А чем докажешь? – не унималась Мавруша.

Толпа раздвинулась, и к Александре, широко и мягко ступая, подошел квартальный надзиратель Сидоров:

– Ты где была, девушка, всю ночь? Сказывай давай, не то заберу в участок, там тебе покажут кузькину мать! Коли виновата, сознавайся лучше сразу – тогда тебе за повинность снисхождение выйдет…

– Нет! – отпрянула Александра. – Я не виновата! Я не поджигала! Я не убивала! Я их любила! Это был мой дом, моя семья! Отец, сестра… Где они? Отведите меня к ним!

Люди расступились, и Александра увидела на земле что-то черное, страшное, прикрытое рогожей.

И отпрянула, поняв, что это такое…

– Нет! Я не виновата! Я ни в чем не виновата…

– Ишь, бредит, болезная, – послышался мягкий старческий голос. – Виновата, не виновата… Мало что расшиблась, так еще и душу ее что-то гнетет. Надо бы пошептать над ней. Дозволь с уголька спрыснуть, а то ведь как мается – смотреть больно.

– Да толку с твоих спрыскиваний, Феклуша, – проворчал молодой мужской голос, который показался почему-то знакомым. – Ну, давай, ворожи, коли думаешь, что легче ей станет.

– Станет, станет, ты сам увидишь! – засуетилась старуха. – А подай-ка мне угольков! И водицы! Да соли! Да шевелись, родимый!

– Ну и горазда ты командовать, Феклуша! – усмехнулся мужчина. – Вот тебе всё. Начинай.

– А ты не слушай! – проворчала старуха. – Поди вон, сядь в сторонке. Какой же это нашепт, если каждый-всякий услышит! Хлопотливое ведь наше дело – шептать. Хорошо, если просто сглазили, а если в худой час сказано? А если порчу навели?! Сглаз всего три зори надо отчитывать, а худой час и порчу – целых двенадцать зорь. Ну да мы сейчас узнаем, что это, сглаз или что другое. Ты, Николаша, внимательно смотри: который уголек потонет – с того глаза и болезнь приключилась.

– Эй, Феклуша, ты же вроде только отчитывать собралась, а тут уже и выведывать начала, – удивился мужчина, и Александре снова показалось, что она уже слышала этот голос.

– Молчи, молчи, Николаша! – приказала старуха и забормотала:

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, от молитв Пречистыя твоей Матери и всех святых, помилуй мя, грешную, рабу Божию Феклу, аминь. Пошли, Господи, Матерь, Деву Марию, на помощь рабе Божией Александре, а еще пошли святого Авксентия и грозного воеводу небесных сил, Михаила Архангела, и всех ангелов Божьих, сильных и грозных, чтобы выведать нам, с чьего глазу приключилась лихоманка у молодой девицы, рабы твоей Александры. На первый уголек приговариваю мужской глаз! – Послышалось шипенье, потом старуха спросила: – Ну, что видишь?

– Ничего особенного, уголек плавает, – ответил мужчина, и теперь Александра узнала его.

Да ведь это голос Николая Полунина. Николаша – ну конечно! Так же его и Липушка называла. А Феклуша – та самая его нянюшка, о которой рассказывал Федотка. Батюшки! Александра все разом вспомнила, вспомнила и скачку на внезапно обезумевшей Зорьке. Значит, кобылка занесла свою незадачливую всадницу аж в Полунино?!

– Ага! – громким шепотом воскликнула старуха. – Значит, мужчина в сем деле не виновен! Заговариваю на девичий глаз! Ну, что там?

– Уголек плавает, надо быть, и девица не виновна, – насмешливо отозвался Николай.