Ничего себе Россия! (сборник) - Татьяна Москвина

Вот тут-то, обозрев эту гору трудов, мы и задаем свой кошмарный вопрос.

Ради чего?

Этот вопрос дико мучал Льва Толстого. Он в свое время, видя развитие техники, все спрашивал: а радио – чтобы передавать что? А телефоны – чтобы говорить о чем? А граммофоны – чтоб записывать что? Повышенной въедливости был человек. И если бы мы сказали ему, допустим, что такой-то фильм снят просто так, чтоб нам, зрителям, развлечься, он бы сурово сдвинул кустистые брови и рыкнул: а чего ради вам развлекаться-то? Вы что, все дела человеческие уже переделали, страну обустроили, себя усовершенствовали – настолько, что пора отдыхать и развлекаться?

Нет, лучше задвинуть подальше тень грозного Льва. Не выдержать нам его пронизывающего взгляда. И все-таки проклятый вопрос приходит, и самые радостные мгновения в жизни критика – это мгновения, когда на него можно ответить.

В 2006 году на международном фестивале неигрового кино «Послание к человеку», главный приз получила картина Виктора Косаковского «Свято». Косаковский (автор таких известных картин как «Среда», «Тише!») снял получасовой фильм о самопознании человека. Человек – это его двухлетний сын, который впервые увидел себя в зеркале и понял, что это он. Художественный эксперимент проводился в квартире режиссера, установившего в игровой комнатке малыша большое зеркало – и камеру.

И вот мы подсматриваем заветное, тайное, по-настоящему занимательное – душевную и умственную жизнь крошечного человеческого существа. Энергичный малыш, страшно занятый своими игрушками, не сразу замечает странного незнакомца в глубине комнаты. Вот удивительно! У незнакомца те же игрушки, он тоже машет хлопушкой, и так же прыгает, и приветственно делает ручкой на прощание. Кто это? Малыш озабочен. Туда, к незнакомцу, никак не проникнуть! Ребенок начинает свою «серию экспериментов», чтобы выяснить непонятное явление… Мы видим всю огромную гамму чувств маленького человечка – и восхищение, и удивление, и гнев, и злость, и отчаяние. И наконец, он начинает понимать, но не доверяет своему открытию, требуется подтверждение авторитета. И вот папа говорит ему: это ты. Это прелестный момент – дитя улыбается счастливо: «Это я? Это я!» – и… внимательно глядя на себя, поправляет, приглаживает светлые волосы на голове. Потом чмокает свое изображение в тверди зеркала, а потом и всезнающего папу.

И зачем снят этот светлый, ясный, забавный и глубокий одновременно фильм, совершенно понятно. Косаковский стремится к чистой сущности жизни, к истокам развития человека, где еще можно увидеть своими глазами то, что свято. И несомненно, что эта картина заслуживает внимания самого широкого зрителя.

Игровой фильм драматурга и театрального режиссера Ивана Вырыпаева «Эйфория», отмеченный призом за дебют на Венецианском фестивале, другого рода – он посвящен земным и грешным людским страстям. Но и в нем чувствуется сильное дыхание человека, знающего, о чем и зачем он говорит. Зритель «Эйфории» покидает скучные города, где ослаблено до неразличимости чувство жизни, а влечение опошлено и заболтано. Мы перемещаемся в первобытное, первородное пространство – степь между Волгой и Доном, чтобы прожить краткое трагическое блаженство настоящих страстей.

В этой степи, изрытой оврагами, где бегут пыльные белые дороги – «эх, дороги», еще не принимали христианства, а коммунизма так и просто не заметили. Из орудий цивилизации здесь присутствуют только древнее ружье и старенькие автомобили. Здесь не читают газет и не смотрят кино, говорят скупо и мало, твердыми корявыми словами, живут, растворившись в природе, и оттого вся сила жизни концентрируется для этих первозданных людей в любовном чувстве, неотвратимом, как гроза, и ослепительном, как солнце. Зритель фильма летает над степью, как вольный ангел (оператор воздушных съемок – мастер Сергей Астахов), и в ушах его гремит томительная, страстная музыка (композитор Айдар Гайнуллин, особо запоминается грозящее стать знаменитым соло аккордеона). О любви здесь не болтают – за нее попросту убивают и умирают…

Об «Эйфории» можно сказать словами персонажа Льва Толстого: «Это степь, это десятый век, это не свобода, а воля!» Точнее, это мечта о воле городского культурного человека, истомившегося среди пошлых и слабых импульсов цивилизованной среды. Природа здесь не добренькая мама, а непостижимый грозный бог, и, вызывая в людях страстное, блаженное влечение друг к другу, ничуть не заботится об их судьбах или, еще чего доброго, об их нравственности. Здесь даже собака-друг человека откусила палец маленькой дочке героини, а тихая жена всаживает вилку прямо в грудь сопернице. Вот он где живет, «основной инстинкт», не на виллах богатеньких буржуев, а в выжженной солнцем степи, среди широких медленных рек, в неказистых домах заброшенного хутора, среди тех, кто не пишет книг и не анализирует своих чувств. Слово «любовь» в картине не звучит ни разу.

И никаких тебе модных нарядов, красивых изысканных поз, дизайнерских квартир, где в нашем кино любят снимать эротические сцены. Вроде все грамотно и затейливо, да только мертво – не добывается эротика с помощью дизайна, и все тут. А здесь, в степи, где герои рассекают пространство на разбитых машинах и самодельных лодочках, где одеваются бедно, а говорят скупо и грубо – всё предельно эротично, заразительно, маняще! И в результате, несмотря на трагические коллизии фильма, он явно будоражит аппетит к жизни.

Потому, что источником искусства, извините за банальность, является человеческий талант, а все технические средства и профессиональные умения – это только средства воплощения цели. Того самого, «ради чего», о котором так заботился Лев Толстой. Потеряв этот вопрос, мы потеряем смысл культуры.

Проказы святого духа

Если у канала «Россия», который продюсировал фильм, и накопились перед зрителем кое-какие грехи – за «Остров» Лунгина ему простится многое.

По глубине и содержательности художественных задач, по уровню актерской игры, по оригинальности сюжета фильм «Остров» стоит совершенно особняком в современном кинопроцессе. На Павла Лунгина, режиссера вполне «мирского», светского, как правило, не допускавшего в своих картинах никакой мистики, явно что-то, как говорится, «нашло». Хотя в главном режиссер остался верен себе: ведь почти во всех его картинах есть стремление выстроить действие вокруг одного выдающегося, исключительного героя, превосходящего силой своей личности окружающую мелкую действительность. Но только один раз это удалось вполне – с Петром Мамоновым в картине «Такси-блюз». Теперь это удалось второй раз – и опять с Петром Мамоновым. Не иначе, что-то исключительное и необыкновенное есть в самой личности этого артиста. Как только он появился в «Острове», закопченный, как черт, в старой рясе, со своим фантастическим лицом какой-то космической птицы, зритель сразу стал улыбаться от удовольствия. Да, публика – она когда дура, а когда и нет, и, частенько восторгаясь муляжами и чучелами, в то же время отличную актерскую работу распознает моментально, глубинным зрительским чутьем.

Мамонов прожил, пронзил собою, оправдал все сверхъестественные обстоятельства бытия своего странного героя – отца Анатолия, и сверхъестественное стало естественным…

Маленькая обитель в северном море, на крошечном острове. На свете стоит какой-то безнадежно советский год – кажется, 1976-й. Но на острове царит, как положено, православная вечность – в однообразных, тягостных, печальных трудах и радостях истинной веры. Обителью правит благолепный, душевный отец Филарет (дивная работа Виктора Сухорукова), хозяйством заведует глуповатый и ограниченный, но добросердечный отец Иов (неожиданно прекрасный Дмитрий Дюжев), но не им суждено вызывать трепет и восхищение паломников, не из-за них тянутся люди из окрестных селений и далеких городов! На острове этом завелось именно то, чего бедные русские жаждут всей душой, то, от чего они не откажутся никогда, то, во что они всегда обречены верить.

На острове завелось чудо.

Чудо работает истопником в кочегарке обители, по виду неказисто, держится от всего и всех особняком, шалит и насмешничает, не признает над собой никакой власти, кроме власти Бога, чудо является большим грешником (в войну убил человека) и зовется отец Анатолий. Но – дух дышит, где хочет, а Господь, как известно, «утаил от премудрых и разумных и открыл младенцам». Именно на этом загадочном человеке почиет благодать, он исцеляет молитвой и провидит будущее.

Почему он – юродивый, проказник, насмешник, человек острый, заверченный, напрочь лишенный умильной сладости – отмечен страшной силы даром? Ответа нет, или это будет очень русский ответ, который мы чувствуем, но четко сформулировать не можем.

Точно сама земля рождает таких странных людей – нелепых, корявых, частенько неграмотных, абсолютно бескорыстных, неистово верующих, не укладывающихся ни в какие официальные рамки – на которых вдруг падает несколько игривый луч высшего света. О таких писали и Достоевский, и Лев Толстой, и Лесков.