Мертвец - Эдуард Веркин

И уже громко сказал:

Белые, они в Оленьем бору растут. Я туда завтра пойду. А вы пойдёте?

Пойдём, — тоже громко ответил я. — А потом засушим.

Баторец шагал нам навстречу и осторожно, одними глазами, оглядывался. Мы поравнялись, и Вырвиглаз сдвинулся баторцу наперерез.

Какая встреча! — рявкнул Вырвиглаз. — Какие люди в нашем стойле!

И драматическим жестом снял очки.

Баторец испугался. Он увидел Вырвиглаза без очков и, наверное, всё понял.

Что по-хорошему не уйти.

Провиденье лишило врагов моих разума и послало их в руки мои! — Вырвиглаз облизнулся. — Ну, привет, жаба!

Баторец бросил камеру и попытался удрать. Но Вырвиглаз с неожиданной ловкостью его догнал, повалил, заломил руку за спину. Сильно так заломил, но баторец не закричал, крепкий попался.

Вяжите его! — Вырвиглаз повернулся к нам. — Дайте верёвку!

Сам вяжи, — ответил я.

Ладно, жабы, без вас справлюсь... Вырвиглаз попытался снять с плеча верёвку, но не

получилось, и он выдернул из штанов ремень, уткнул баторца рожей в мох, связал ему руки. Баторец молчал. Немой, что ли, попался?

Сейчас мы тебя, жабу, судить будем, — довольно промурлыкал Вырвиглаз. — По всей строгости.

За что?! — Значит, не немой.

За это! — Вырвиглаз ткнул пальцем себе в лицо.

Это ведь не я! Это старшаки, наверное...

Старшаки... — Вырвиглаз злобно сощурился. — Ты вот тоже через пару лет станешь...

Вырвиглаз задумался, а потом визгливо крикнул:

А потом, значит, мне в морду?! Да?! Баторец съёжился.

Я тебя на сто лет отучу меня по морде бить! — заорал Вырвиглаз. — На тысячу лет!

Скрипнул громко зубами.

Кто такие эти баторцы? — прошептал мне в ухо Упырь.

Санаторно-лесная школа. Для детей-сирот. Батор.

Лесная?

Лесная.

А почему батор?

А кто его знает...

А где баторцы учатся? В нашей школе? Какой любознательный попался Упырь.

Какая им школа, — усмехнулся я. — Они же туберкулёзники. Заразные многие — открытая форма. У них свои учителя, они в противогазах им преподают.

В противогазах?

В противогазах.

Что-то меня перекосило, я взял и прямо в лесу на тропинке рассказал Упырю сразу несколько наиболее популярных среди населения баек. Рассказал про мертвецкую в баторском подвале, про бродячий баторский тополь, про их столовую, про кролика само собой, про случай с бухгалтером Серембаевым. Упырь слушал.

А пока я рассказывал, Вырвиглаз придумывал экзекуцию, это по его роже читалось. Можно было просто отлупить этого попавшегося дурачка, но Вырвиглаз алкал (красивое слово!) большего, душа его беспокоилась. И Баторец поглядывал на него со страхом. И на нас со страхом.

Я рассказывал.

Не так! — вдруг остановил меня Вырвиглаз. — Что ты гонишь, жаба! Они Серембаеву не ногти вырвали! Они его постригли, а на голову углей насыпали!

И без всякого перехода:

Его надо посадить на муравейник!

И указал на баторца.

Пойдём домой лучше, — предложил я.

Ну, спереть одежду — куда ни шло, но в муравейник сажать... Не люблю перегибов.

Вы что, мне не друзья? — Вырвиглаз принялся раздуваться. — Я на вас понадеялся, а вы меня кидаете...

И что? Нам теперь по всему лесу муравейник разыскивать?

Упырь с интересом смотрел на баторца.

— Ну давайте хоть немного поищем! — стал упрашивать Вырвиглаз. — Ну немного!

Мы согласились.

Не знаю, что уж такое, но с муравейниками в лесу оказалась просто засада. Болтались туда, болтались сюда — ничего. Один раз, правда, Упырь крикнул, что он видит муравейник, но это был совсем не муравейник, это была чага.

Вырвиглаз злился и ругал матушку-природу, которая не позаботилась о том, чтобы разместить на нашем пути надлежащее количество муравейников и, напротив, раскидала под ногами несметное количество коряг и трухлявин. К тому же ему передвигаться в штанах без ремня было не очень удобно, приходилось поддерживать.

Упырь глядел на всё это с наивным блеском в глазах, в подобных забавах он явно раньше не участвовал. Жил себе где-нибудь в Лондоне, а теперь вот у нас. В лесу, в поисках муравейника, в который мы собираемся посадить несчастного туберкулёзника.

Контраст, однако. А чего он хотел?! Это тебе не Пикадилли, это Нечерноземье, край суровых мужчин и верных женщин.

Баторец безропотно таскался за нами. То ли с участью своей уже смирился, то ли привык в муравейники садиться. А скорее всего, здорово испугался просто. Лицо у него покраснело, вот-вот захнычет, даже жалко.

Муравейник нашли почти у дороги. Большой, небоскрёбный, наверное, год строили. Даже с мухомором на верхушке.

Красота! — обрадовался Вырвиглаз. — Жаба, вот он — твой трон!

И захихикал.

Не надо, — пронюнил баторец.

Так жалобно пронюнил, что даже самое суровое сердце, сердце Вырвиглаза, дрогнуло.

Да не ной ты, — сказал он, — чего, как жаба, в самом деле? Ну посидишь пять минут, ну покусают. Больно, но зато потом пороть будут — совсем не больно. Вас ведь в баторе по пятницам порют?

Не-ет... — Баторец совсем расклеился.

Ну всё равно полезно. Давай, чего тянуть, садись.

Вырвиглаз подобрал корявую палку, плюнул на неё и воткнул в самую макушку хвойной горы. Муравьи взбесились, всё как полагается. Забегали, засуетились.

Готово, — удовлетворённо сказал Вырвиглаз. — Давай, жаба, садись.

Не-е... — помотал головой баторец.

Как это нет? — Вырвиглаз забыл про штаны, они упали.

Я сам боюсь...

Тебя что, сажать прикажешь? — разнервничался Вырвиглаз.

Баторец дрожал. Наверное, от холода. Хотя было жарко.

Может, отпустим его? — робко предложил Упырь.

Что значит «отпустим»?! — заорал Вырвиглаз. — Они меня искалечили! Его надо в муравейник!

Со стороны военного городка пэвэошников послышался вой. Сирена.

Уже три! — возмутился Вырвиглаз. — А мы тут! Давай быстро!

Он сжал кулаки и шагнул к баторцу.

Но я не могу сам... — пронюнил тот.

Время пришло.

Ну давай, — я кивнул Упырю.

Что «давай»? — не понял тот.

Давай сажай его.

Баторец заскулил.

Да я сам его посажу... — влез было Вырвиглаз.

Нет, — я оттолкнул Вырвиглаза. — Это он должен. Пусть он посадит!

Я не хочу... — Упырь помотал головой.

Ты сам согласился, — напомнил я. — Ты же хочешь в нашу компанию? Это твоё испытание, это традиция. Так что давай.

Упырь поглядел на Вырвиглаза. Тот пожал плечами.

Я никогда не пробовал... — с сомнением сказал Упырь.

Мы дружно хихикнули.

Отпустите меня! — попросил баторец.

Он вообще... Я вдруг увидел его сандалии. Сандалии были тоже древними, такими же, как камера. И так же, как на камере, на этих сандалиях красовалась целая куча заплаток.

Отпустите...

Но отпускать уже было нельзя. Если бы мы его отпустили, то всё вообще было бы тупо. Тупейше. Видимо, Вырвиглаз это тоже понимал.

Давай! — Я подтолкнул Упыря.

Он шагнул к баторцу. Они были почти одного роста, Упырь чуть повыше и чуть, может, покрепче, всё-таки он был старше. Упырь обхватил баторца за плечи и неловко толкнул.

Баторец опустился в муравейник.

Отлично! — Вырвиглаз подскочил с другой стороны, надавил пленнику на плечи. — Сейчас прочувствуешь! Будете знать, как меня по морде!

Баторец сидел спокойно. Несколько секунд. Потом муравьи взялись за дело.

И он заорал.

Ничего, — хищно улыбался Вырвиглаз, — ничего, всю жизнь мне потом спасибо говорить будешь! Муравьиный яд полезен!

Баторец стонал и пытался вырваться. Но Вырвиглаз и Упырь держали крепко, и все эти виляния и дёрганья приводили лишь к одному — муравьи ярились ещё шибче. Неприятно смотреть, но я не отворачивался.

Вырвиглаз отпустил его только тогда, когда баторец обмяк и съехал вбок, перестал сопротивляться, только подвывал и корчился.

Вырвиглаз отряхивал Муравьёв, которые успели забраться и на него. Упырь выглядел испуганно. Он присел над баторцем и тупо тыкал его в руку. Баторец вздрагивал, по голым плечам и ногам носились озверевшие красные насекомые.

С ним всё в порядке будет? — спросил Упырь.

Да конечно, — заверил Вырвиглаз. — Эй, батор, ты живой?

Баторец кивнул.

Ну, тогда поднимайся, а то дожрут тебя.

Пленник с трудом поднялся. Он покачивался, ноги

и спина были красными и распухшими.

Ходить можешь?

Баторец кивнул.

Передавай привет своим подружкам. — Вырвиглаз подтолкнул его в спину. — Батор там.

Пленник, покачиваясь, побрёл в лес. По спине его ещё ползали муравьи.

Ну что? — спросил я Вырвиглаза. — Полегчало?

Ага. Очень. Жрать только охота. У вас ничего нет?

Я не ответил, а Упырь сказал: