Справедливость силы - Юрий Власов

Глава 27.

Я ценю честолюбие. Оно чрезвычайно благотворно. Честолюбивый человек – это работа, это движение, это энергия жизни. Но тщеславие – уже болезнь души. Много лет спустя я прочел в дневниках Толстого: "Тщеславие есть какая-то недозрелая любовь к славе, какое-то самолюбие, перенесенное в мнение других… он любит себя не таким, какой он есть, а каким он показывается другим Эта страсть чрезвычайно развита… для человека, одержимого ей, она… отравляет существование…" Эта страсть действительно казнит людей. И уничтожает в конечном итоге и физически, точнее – самоистребляет.

Если я встречаю писателя, родственного по духу, я схожусь с ним в немом диалоге на всю жизнь. Он делает как раз то, что в достаточной мере не удается мне: помогает понять мир и себя. Ему удается вдруг лучше увидеть и сложить в слова то, что выражает искомую суть. Уже и суть моего движения. И, как ни странно, слова книг имеют значение силы – материальной силы. Они помогают проявлению воззрений, следованию им, крепят убежденность.

Инстинкт самосохранения бережет и взлелеивает чувства из разряда предающих. Для движения нужно переступать через себя. Ведь и то, чему ты отдаешься, не твое. Оно с виду только представляется главным одному тебе. Только с виду. Разве рекорд, или удачная глава повести, или чудный танец могут насытить одного творца? В основе – желание всех, оно лишь переработалось, усвоилось и стало волей творца. И отречься уже нельзя – это цель всех.

И о пределе движения. Большое, нравственное дело не может иметь предела. Оно есть существо, естественность жизни. Очень точно об этом говорит Лев Толстой:

"Если есть предел тому делу, которое ты делаешь, то все дело не имеет смысла или имеет только один ужасный смысл лицемерия". Я думал об этом, уже заранее отделяя себя от спорта, видя и примеряясь к другим целям и задачам. Поэтому считал недостойным всякое пребывание в спорте, если утрачена способность к движению. Любая жизнь на затухании движения, на доходах от славы есть иждивенчество. Я определил для себя спорт как то состояние, когда присутствует способность к движению. Без него смысл спорта извращен, эгоистичен, затхл. Уход из спорта я предполагал в двух случаях непременным: потеря способности прибавлять в результатах, осознание своей способности делать другое дело, более важное. Это второе было своего рода выражением другого явления – исчерпаемости смысла спорта. Это исчерпание смысла могло наступить, когда ты был очень силен и впереди по-прежнему ждали победы. Но они уже не имели значения. Внутреннее "я" перерастало смысл происходящего и стремилось к новому приложению жизни.

Итак, когда сила упрется в физический предел – необходимо уйти.

С первой и до последней победы я не верил, будто всерьез нужно, чтобы игра в результаты становилась "делом". Однако игра увлекала, не могла не увлечь. И только когда она стала предъявлять права на всю жизнь, на подчиненность подниманию "железа" всей ее без остатка, я воспротивился.

Не все столь объяснимо. Я запутывался, ошибался, отступал, прежде чем снова находил решимость не изменять убеждениям. Я заново открывал эти убеждения. И ко всему еще липла усталость. Все усугубляла усталость, искажая действительность. Иногда возвращается сожаление по упущенным возможностям, но я уже знаю: это слабость. В слабости, душевном упадке человек склонен к утрате стойкости. Я помню: не все почитаемое есть таковое по существу.

Для всех, кто мечтает, кто никогда не соглашается с законченностью своей мечты, кто в глубокой внутренней борьбе сопрягается с мужеством построения нового, пусть не обозначенного ежеминутной утилитарной потребностью, а следовательно, не принимаемого как необходимость,– в напутствие слова Льва Толстого:

"Говорят, одна ласточка не делает весны; но ежели от того, что одна ласточка не делает весны, не лететь той ласточке, которая уже чувствует весну, а дожидаться. Так дожидаться… и весны не будет…" (Из записи в дневнике 5 октября 1893 года).

Чемпионат второй (1960)

Глава 28.

Зимой 1959/60 года я тренировался, что называется, с усердием. Во всяком случае, в спорте никто тогда не работал на подобных весах и "объемах" (показатель интенсивности ряда тренировок – по данным доктора педагогических наук, профессора Московского института физической культуры и спорта Л. П. Матвеева – не превзойден никем до сих пор, то есть до 1982 года).

В теории спорта лишь намечались направления развития. И все ученые выкладки лишь подытоживали, чаще всего откровенно описывали уже пройденное. Работать по-старому мы не могли. Новая сила требовала своих приемов тренировки. Именно с той зимы я отказался от "зубрежки" техники упражнений и всю энергию обратил на вспомогательные упражнения, необычно расширив и общефизический тренинг. Уложиться в часы тренировок я не мог, а недостаток времени возрастал с каждой новой задачей. Растягивать тренировку на целый день чересчур накладно. Она и без того съедала его большую часть. Тогда я стал заимствовать это время у классических упражнений. Почти не обращался к ним. Так, за всю зиму я провел всего семь тренировок в толчковом упражнении! Я не сомневался: к силе "техника" отлично приложится. Было б к чему прикладывать. Но вскоре изъятия из тренировок классических упражнений потребовала сама идея новой методики.

Спортивный сезон 1960 года я открыл резво – с рекорда СССР в жиме: 173 кг. Я установил его 10 апреля в Москве на чемпионате спортивного общества "Локомотив", выступая вне конкурса.

29 апреля сборная команда страны вылетела в Милан на чемпионат Европы. В олимпийский год чемпионат Европы разыгрывается отдельно, несоединенно с чемпионатом мира, за который теперь засчитывается выступление на Играх (данное правило введено с 1964 года).

От соревнований в Милане мы с Богдасаровым ждали подтверждения правильности изменений методики. Через четыре месяца после чемпионата Европы открывались Олимпийские игры в Риме. Миланский турнир и должен был дополнить опыт выступлений. Рассчитывал я и на мировые рекорды, особенно в толчке. На соревнованиях 10 апреля я пять раз брал рекордный вес на грудь, но не удавался посыл. Вязал страх за позвоночник.

За зиму я вместил в себя нагрузки двух предшествующих лет – почти двойное прибавление! На тренировках баловался с весами, о которых прежде не мечтал. В Милане рассчитывал на уверенную победу.

Чемпионат в Милане, чемпионат СССР в Ленинграде и олимпийский помост в Риме – вот разгон к победе. Главная победа – в Риме! В каждом выступлении осваивать новые веса, свыкаться с ними, учиться владеть собой при любом судействе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});