Время выбора - Андрей Васильев

сколько добрых слов он вам обо мне сказал.

Кстати, нет. На ворожея Носов сильно ярился, а о Белозерове, что любопытно, ни слова не произнес, хоть было предельно ясно, кто именно оплатил работу Максима. О той же Альбине вон гадостей сколько наговорил, а тут – молчок.

Вопрос – почему? Ведь по идее, он меня сразу должен был взять в оборот на предмет страшной мести и всего такого прочего. Хотя… Может, он просто внес этот должок в некий список, где уже имеется два-три десятка пунктов, накопившихся за десятилетия? Дескать, одним больше, одним меньше. И если ему удастся взять верх в противостоянии, то он Белозерову и эту гадость в свой адрес припомнит до кучи?

– Сдается мне, что Илья Николаевич не сильно вас любит, – уклончиво ответил собеседнику я. – Не сказать, что не любит вовсе.

– Это обоюдно. Скажите, Александр… Вы не против, если я буду к вам обращаться просто по имени? Полагаю, что наша разница в возрасте дает мне такое право.

– Пожалуйста, – разрешил я. – Если вам так удобнее.

– Так вот, Александр, как вы смотрите на то, чтобы отобедать сегодня в моей компании?

– Отрицательно, – сразу же ответил я. – Не потому, что вы мне неприятны, и не по причине своей невероятной приверженности к господину Носову. Ничего подобного. Просто времени нет.

На самом деле оно у меня есть, но обедать я с ним все же не хочу. Мир большого бизнеса, как оказалось, стоит не на деньгах, а на бесконечной слежке всех за всеми и выводами, появляющимися вследствие этих наблюдений. Причем зачастую совершенно нелогичными, не сказать – абсурдными. Я вот сейчас с Белозеровым просто пообедаю, а уже вечером Носов даст команду меня отрихтовать по полной. За что? За измену нашему общему делу. Ну или еще за какую-то хрень.

Ну, может, и не так все радикально будет происходить, но разговора с работодателем в любом случае, кстати, мне не избежать. Я ведь Ряжскому показал, кто мне звонит. Вот тоже – зачем я это сделал? Для чего? Кому что доказать хотел?

Тьфу.

– Можно завтра, – предложил олигарх.

– Вадим Евгеньевич, вы же насчет дочери хотите поговорить? – напрямую спросил я у него. – Верно? Имеется в виду – младшенькой.

– Да, – после небольшой заминки ответил Белозеров. – Оказалось, что проблема, о которой мы узнали благодаря вам, достаточно серьезна. Марина давно уже… Э-э-э-э…

– Нюхает или колется? – немного жестко, но все же помог ему я.

– Нюхает, – тяжело вздохнув, ответил мне он.

– Тогда все не так и плохо, – приободрил собеседника я. – Вот если бы она шприцем в вену тыкала – тогда да, с этой тропинки почти нет возврата. Плюс куча других побочных рисков, от гепатита до ВИЧ.

– Рад, что вы находите в данной ситуации хоть какие-то позитивные моменты, – невесело пошутил олигарх. – Марина сейчас дома, я велел ее за порог не выпускать, но, боюсь, от этого, равно как и специальных реабилитационных центров, толку будет мало. Мне уже доложили, что многие центры более чем эффективны, но я отлично осознаю, что инициатива в данном случае с обеих сторон должна исходить. А Марина – она вся в меня пошла, если упрется, то все, с места ее не сдвинешь. Да еще возраст у нее дурной. Юношеский максимализм, будь он неладен!

– То есть, даже если ей эта дрянь не нужна, она все равно станет ее употреблять назло вам? – подытожил я. – Да, ситуация так себе.

– В конце нашей прошлой встречи вы недвусмысленно дали понять, что можете помочь в данной ситуации, – взял быка за рога Белозеров. – Я бы хотел узнать ваши условия. Каков будет гонорар? Просто отчего-то мне кажется, что речь пойдет не о деньгах.

Может, послушать Жанну, вправду послать к лешему Носова и переметнуться на противоположную сторону? Явно человек более адекватен, чем мой нынешний наниматель, ничего ему объяснять не надо, сам все понимает. Опять же, сторонник семейных ценностей, пусть даже и в одни ворота. В смысле – он один думает, что у него нормальная семья, остальные его домашние придерживаются иной точки зрения, но при этом каждый вечер устраивают театральное представление «мы все – одно».

– Не помню, чтобы я такое говорил. Вернее, прозвучало что-то вроде «если будет время и желание, то, может, я вам помогу». Как было сказано выше, со временем, увы, у меня сейчас туго.

Но в первую очередь нет желания врачевать избалованную, эгоцентричную и неврастеничную богачку, даже за очень хороший гонорар. Да и не жалко ее совершенно, как по мне, невелика будет потеря для общества, если она вконец сторчится. Что же до морального аспекта – я не врач, клятву Гиппократа не давал.

– Тот редкий случай, когда осознаешь, насколько на самом деле невелико твое влияние на происходящие вокруг события, – невесело произнес Белозеров. – Живешь, живешь, думаешь, что все-таки поймал жар-птицу за хвост, а потом судьба тебя по носу щелк! И все твои связи, все рычаги, все активы не могут помочь решить вроде бы не самую большую проблему. Сломать или разрушить все до основания – могут, а именно что решить – нет. Александр, я сейчас не конкретно о вас говорю, это так, мысли вслух.

– Понимаю. Но помочь в данный момент, увы, никак не могу.

– В моей ситуации отсутствие вашего категоричного отказа уже позитив, – невесело рассмеялся Белозеров. – Это значит, что наш разговор не закончен. А до той поры, пока мы к нему не вернемся, отправлю Маришку в одну из клиник. Дома ее оставлять никак нельзя – либо сбежит, либо еще что-то учудит.

– Это как вам удобнее, – сказал я, не особо пряча откровенно дежурное сочувствие.

Белозеров, несомненно, все понял, но вида не подал, более того, он достаточно сердечно со мной распрощался. Сильный человек, ничего не скажешь. Ведь наверняка внутри все у него кипело как минимум от того факта, что ему лично приходится просить кого-то о помощи. Причем ладно бы кого-то равного себе самому по влиятельности и богатству, то есть человека своего круга или политика. Тут-то вообще не пойми кто. Казалось бы, просто распорядись, чтобы человечку мозги вправили, да и все. Ан нет, здесь и сейчас это так не сработает. Случись такое года три-четыре назад, мое ЧСВ, наверное, пробило бы потолок и устремилось ввысь. Приятно же натянуть нос еще одному сильному мира сего.

Но то тогда. А сейчас мне как-то все равно уже. Более того, в подобных ситуациях я вижу не повод для самолюбования или радости из разряда «богатые тоже плачут», а потенциальную проблему. Люди вообще очень не любят, когда им приходится себя переламывать по какому-то поводу, а если речь идет о тех, кто в принципе забыл о том, что это такое… Короче, жди неприятностей.

Язык мой – враг мой, чем дальше, тем больше в этом убеждаюсь. Вот только за последние десять минут второй раз на эту тему мысли возникают. На кой я Белозерову вообще что-то пообещал?

– Так себе. – Жанна впорхнула в кабинет, повертела головой, затем уселась на стол, закинув ногу на ногу.

– Что именно так себе? – уточнил я, поняв, что именно этого она от меня и ждет.

– Всё. – Девушка откинулась назад, уперев руки в столешницу. – Блин, стол прямо как в офисе у Армена! Даже цвет такой же! Помню, он тогда меня…

– Даже знать не хочу, что с тобой на точно таком же столе делали, – оборвал я ее воспоминания.

Призраки очень любят вспоминать про то, что с ними было до того, как они умерли. Им волю дай, так двадцать четыре на семь будут языком молоть, выдирая из прошлого мельчайшие детали, такие, которые в бытность свою живыми даже и не вспомнили бы никогда просто за ненадобностью. И их нельзя за это осуждать. Эти мелочи – тот якорь, который хоть как-то связывает их с этим миром, доказывая, что они как личность еще существуют. Что есть еще какой-то шанс остаться тем, кем ты был, со своими желаниями, надеждами, теми же самыми воспоминаниями. Мизерный, вот такусенький, но есть. И именно до той поры они для живых почти безопасны.