Творения. Том 3: Письма. Творения гимнографические. Эпиграммы. Слова - Преподобный Феодор Студит

Кто наполовину православен.

Но это волнение – ради него, ради эконома, которого низложила сама истина, как виновного в нарушении многих правил; ибо еще прежде открытого прелюбодеяния он не только совершал богослужение для этого императора, прелюбодействовавшего с разными лицами, причащал и пиршествовал с ним, но и имел часть вместе с ним (ср. Ин. 13:8), отчего сделался готовым и на открытое бесчинство, презрев Бога и божественные уставы. А чтобы сказанное было яснее, – не для научения, нет, но для напоминания, – если угодно, обрати внимание на священное последование венчания сочетающихся и посмотри, какое здесь надобно полагать оскорбление Святого Духа в таких противоречиях[242]. Ибо что произносит священник, то и Бог верно утверждает, по словам великого Дионисия[243]. Поэтому просим твое совершенство запретить священнослужение тому, который низложен правилами и предшественником твоей святости был отлучен в течение целых девяти лет и вторгся незаконно.

Мы отверзли смиренные уста свои теперь, (70) когда вызваны к этому. Ибо когда происходило то собрание малое, – и не знаю, как назвать его, – тогда я возвращался из темницы и, увидев собравшимися тех, которые и прежде одобряли прелюбодеяние и принимали сочетавшего прелюбодеев, припомнил пророческие слова: премудр умолчит до времене, ибо время лукаво (Сир. 20:7). Но так как пророк говорит: молчах, еда и всегда умолчу (Ис. 42:14), то поэтому и я, подвергшись клевете, в благопотребное время высказал предлагаемое. Сколько зависело от меня, я всячески остерегался в последние два года, чтобы это дело не обнаружилось, рассуждая сам в себе: «Так как я, не имея епископского достоинства, не могу обличать, то для меня достаточно оберегать себя самого и не входить в общение с ним и с теми, которые заведомо служат вместе с ним, пока не прекратится [Col. 992] соблазн».

Итак, просим и умоляем, чтобы святая душа твоя склонилась обуздать этого человека, дабы не подвергалась порицанию безукоризненная святость твоя, и не осквернялся Божественный жертвенник служением низложенного, и не было основательных причин к расколам. Блаженство твое да знает истинно и ясно, что если это не будет сделано по мановению и [твоей] боголюбивой души, и благочестивейших и победоносных императоров наших (ибо они – ревнители), то одному Богу известно, что будет с ними, выступающими на защиту заповеди; а в Церкви нашей – свидетель Бог и избранные Ангелы Его – произойдет великий раскол. Сжалься же, пастырь добрый, помоги, врач сведущий, пастве твоей, овцам твоим, церквам твоим мерами твоей мудрости, словами твоего благоразумия, средствами твоего врачевания; отлучи одну овцу от одного только священнослужения, и ты достигнешь всего; и паршивостью одного да не заразится Церковь, которую приобрел Господь и Бог наш кровию Своею (Деян. 20:28)!

26. К игумену Симеону (I, 26)[244]

(71) Достойное священной и богоносной души твоей, почтенный отец, начертал ты нам письмо, которое и выражает дружелюбное расположение твое к нам, грешным, и показывает равное и единодушное согласие с нами относительно Божественных заповедей, а также научает лучшему и вместе обнаруживает готовность неуклонно переносить предстоящие подвиги и отнюдь не колебаться от пустословия иноверцев и лжецов. Поистине, почтенное письмо твое воодушевило наше мужество и укрепило наши силы, так что мы прославили благого нашего Господа, не оставившего совершенно смиренный род наш, но даровавшего животворные искры желающим пламенеть добрыми делами благочестия.

Это так. Мы же, грешные, усердно молимся, чтобы жизнь твоей святости оставалась примером спасения как для нас, так и для других желающих. Ибо искажающие правила и преступающие постановления совершенно не видят правоты в тех, которые точно соблюдают слово истины, но даже поднимают на смех и присоединяют порицания. Но что иное отсюда происходит, как не то, что мы еще более утверждаемся, познавая их нетвердость и непостоянство? Что твой высокий ум не уловляется ими, это достойно удивления и вожделенно для нас. Впрочем, ты желаешь знать, что нового произошло в настоящем деле; но мы не можем ничего сказать, потому что императоры теперь в [военном] лагере. Что сказать и об архиерее[245], который и не ответил нам ни слова, и не хочет ничего слушать, предоставляя все кесарю? Господин Симеон[246] двуязычен, изменяясь то так, то иначе; впрочем, (72) мы опять вели с ним речь и не скрывали истины. Он несколько смягчается, [Col. 993] но остается тем же, помышляя и заботясь о том, что совершенно угодно императорам. Когда благочестивый владыка наш отправлялся, то мы опять писали к нему по его собственному желанию, и однако он не хотел, чтобы мы явились пред лице его. Мы, грешные, остаемся, пока поддерживает молитва ваша, в том же состоянии, не желая изменить истине и входить в общение с ними, хотя бы угрожала ссылка, хотя бы сверкал меч, хотя бы воспламенился огонь. Но мы, недостойные и называться только монахами, не имели бы силы для этого, если бы Господь, внемлющий священным молитвам вашим, не укреплял нашей немощи и нетвердости.

Поэтому бодрствуйте в этом самом, святые отцы, считая своим делом, – что и действительно так, – защищать общеполезное. Отправляющийся по повелению Божию достопочтеннейший брат наш и эконом вашей святой обители доставит твоей святости копии с писем, посланных обоим лицам, чтобы ты, яснее узнав из них дела наши, частью содействовал письмами, частью помогал просьбами. И еще некоторую весть мы доверили этому брату, которую он, конечно, отнесет и передаст, когда прибудет и увидит честной лик твой.

Приветствуют тебя с нами и архиепископ[247], Калогир, и авва Леонтий, и остальное наше братство. Твою святую общину [также] потрудись приветствовать от нас.

27. К патрицию Никите (I, 27)[248]

Других, может быть, иногда благосклонность человеческая возводит на высоту достоинств; а тебя, благочестивейшего и превозлюбленного (73) господина нашего, не благосклонность какая-нибудь, а поистине добродетель возвела в великое достоинство, притом не на некоторое время и не в одной области, но навсегда и во многих, взяв тебя, как бы некое золото, и сделав во всех отношениях украшением благочестивого нашего царства. И это положение дела очевидно, хотя бы мы и не говорили. Поэтому и ныне христоподражательные императоры наши похвально сделали, что поставили тебя в настоящие дни образом своей благости в этом царствующем городе. Таков ответ наш на присланное ныне от твоего благочестия приветствие чрез подателя письма. И Господь Бог наш да сохранит тебя на будущее время невредимым душою и телом, в начальствовании и власти, чтобы самые дела засвидетельствовали, что власть дана тебе от Бога.

Но так как по снисхождению к нашему смирению, – ибо мы так думаем, а не иначе, – благочестие твое беседовало с братом о волосах, с которыми мы делаем следующее, и о том, что следует и наблюдать время, и поступать по правилам, и не выходить из своих пределов, когда и патриарх председательствует здесь, то мы предлагаем истинное оправдание, принося тебе наперед благодарность, что ты хлопочешь и печешься о делах наших. И справедливо, ибо это самое служит знаком [Col. 996] и свидетельством твоей доброты сердечной, которую мы провозглашаем; а может быть, и по родству[249] и должна быть некоторая особенная пред всеми остальными расположенность.

Божественные правила неизменяемы.

Так, господин, есть Божественные законы и правила, которые руководят каждым благочестивым, в которых нельзя ни прибавить, ни убавить что-нибудь. Они направляют нас, смиренных, хотя мы и ошибаемся многократно как в других предметах, так и в отношении к отращивающим волосы. И как твоя власть старается соблюдать установленное нашими благочестивыми владыками, то донося о случающемся, то исполняя приказанное, заключая и изгоняя и прочее, что случится, делая, не боясь (74) никаких лиц – ни малых, ни великих, и то, что услышит и что приказано, спешит исполнить тотчас, ибо не малая опасность и от малого промедления, – так точно и еще гораздо более гибельно и опасно нам, достигшим священства, не исполнять всего, предписанного Царем всех Богом чрез Божественные правила и досточтимых отцов. А что о [волосах] есть Божественное повеление, это, во-первых, показывает апостол (см. 1 Кор. 11:14), потом постановления[250], затем Златоуст, доказывающий, что мужчинам растить волосы – несомненный грех[251]; наконец, правило святого Собора шестого, в котором предписывается и отлучение неповинующимся[252], которое я и прилагаю[253], чтобы ты, сам прочитавши, знал, что мы, грешные, ничего не делаем без правил.

И не теперь мы стали держаться этого правила, но давно; и это было известно и предшествовавшему патриарху[254], ибо и он надлежащим образом беседовал с нами, не осуждая, но одобряя, – ибо как мог бы он [осуждать], когда есть правило? Причем мною и было упомянуто об этом, хотя мы не были выслушаны. Относительно икономии мы не рассуждали с ним; и доныне мы так проводили время, не высказываясь публично (потому что мы не епископствуем), а в собственной церкви соблюдая осторожность, потому что мы священствуем, и не следует давать Тело и Кровь Господа нашего Иисуса Христа тем, которые явно преданы греху, кто бы это ни был, я не знаю, если он не обещает исправления[255]. Впрочем, многим мы и прощали, и прощаем до первого и второго напоминания и даже до третьего; а свыше того – уже небрежность и презрение правил или, лучше, Бога, Который дал их.