Царственная блудница - Елена Арсеньева

– Разумеется, – кивнул Гембори. – Названные господа и впрямь глаголят устами ее величества. И порою позволяют себе чуть-чуть искажать и превратно толковать ее желания и намерения. Как правило, она снисходительно относится к этому. Но если императрица будет разгневана... если императрица придет в бешенство... они не посмеют ей противоречить. Лия де Бомон будет спроважена от двора, а стало быть, подписание договора окажется сорвано.

– Вы шутите, – хохотнул Бекетов. – Да неужели государыня такую малость, как ссору Шувалова с дамой его сердца, поставит превыше государственных интересов? Конечно, она к Шуваловым расположена сверх меры, но не до такой же степени! Скорей всего, дерзец, который осмелится явиться искателем милостей этой француженки, будет с позором от двора отставлен – теперь уже окончательно! – и выслан в полк уже без всякого права его оставлять. А Шувалов и мадемуазель де Бомон помирятся при покровительстве императрицы. Нет, воля ваша, сэр, однако план ваш никуда не годится.

– Вы что ж, меня недоумком полагаете? – самым приятным образом усмехнулся Гембори. – Кабы я не был заранее убежден в результате положительном, я бы не затевал сей чрезмерно сложной интриги. Понимаете, мистер Бекетов, вы были бы совершенно правы, кабы не одно обстоятельство. И это обстоятельство – вы.

– Ну да, я ведь сущий жупел... – уныло кивнул Бекетов. – Нашему Никишке одни тычки да шишки, вали до кучи, бей да мучай! Вы знаток русских поговорок. Может, и такую слышали?

– Не слыхал, благодарю вас, очень яркое выражение! – восхитился Гембори. – Однако выбор мой пал на вас отнюдь не потому, что я хочу вас подвергнуть неприятностям. Видите ли, у меня дружеские отношения с Бестужевым, ну, это общеизвестно, можно сказать, в зубах навязло.

– Навязло-таки, – лукаво повел бровями Бекетов, ибо прикормленность Бестужева в английском посольстве и впрямь была, изысканно выражаясь, секретом Полишинеля, сиречь ни для кого тайною не являлась.

– А у Бестужева, – продолжал Гембори, – среди близких людей императрицы есть некая l’espionne. Говоря по-русски, лазутчица. И вот благодаря ей дошел до меня слух: императрица-де в последнее время весьма и весьма часто вспоминает некоего Трувора, интересуется, как он живет да что поделывает. Конечно, доводы рассудка охлаждают ее, напоминая, что интерес этот запоздал, что былое быльем поросло, не возжечь угасшего пламени... Все это так. Однако слышали ли вы про то, сколь коварны бывают якобы угасшие пожары? Непременно под слоем остылых угольев отыщется искра, из коей вполне может возгореться новый огонь. Ревность порой бывает такой искрой, которая вновь воспламеняет сердце любовью, не слыхали ли вы об этом?

Никита Афанасьевич быстро опустил глаза, пытаясь скрыть смятение, овладевшее им при этих словах Гембори.

А тот не унимался:

– Неужели вам не хочется попытаться вернуть все, что было у вас несправедливо отнято? Потерять больше вы уже не сможете. Но вернуть... И для этого не придется прилагать почти никаких усилий...

Бекетов молчал, глядя в роскошный шелковистый персидский ковер, покрывавший пол посольства.

О, конечно, он прекрасно понимал, что Гембори идет на все, дабы сделать его не только послушным орудием своей игры (для этого Никите Афанасьевичу довольно было упоминания об участи сестры и зятя), но и убедить плясать под его дудку с охотою. Бекетов видел лживого англичанина насквозь. И все же он ничего не мог поделать со своим сердцем, безрассудно затрепетавшим при одном только намеке на возможность воротить былое...

Безрассудно? Ну... слова «сердце» и «рассудок» вообще несовместимы!

Взгляд в прошлое

А ведь невозможно не согласиться с сэром Уильямом Гембори, который говорил о том, что «некоей высокопоставленной даме», сиречь императрице Елизавете Петровне, приходилось часто терять возлюбленных! Часто – прежде всего потому, что возлюбленных этих было много... очень много...

Ей не привыкать стать было принимать на своем ложе кого попало, от князей и высших военных чинов до истопников и простых гвардейцев. В этом смысле она вполне унаследовала пристрастия своей маменьки, которая, как известно, прошла изрядный путь от охапки соломы, на которой валял ее русский солдат, прежде чем попалась на глаза фельдмаршалу Шереметеву, затем – государеву фавориту Меншикову, и лишь потом воцарилась в постели русского царя Петра. Впрочем, императрица Екатерина Алексеевна, звавшаяся в незабытом прошлом Мартой Скавронской, норовила то и дело спрыгнуть с царского ложа и снова поваляться где придется – на кушетках, на коврах, а то и прямо на полу – то с прежним любовником своим Алексашкою, то с новым любезным ее сердцу красавцем, желательно немецкого происхождения (она ведь и сама была далеко не русскою!), например, с надменным Рейнгольдом Левенвольде или обворожительным Виллимом Монсом, а то и вовсе кто под руку попадался. Конечно, ей приходилось таиться от супруга, ибо месть его могла быть ужасна! Екатерина едва не простилась и с троном, и с головой за чрезмерно бурную интрижку с чернооким красавчиком Виллимом, ну а ему пришлось-таки сложить свою гордую голову на плахе. Но уроки легкого поведения были прочно и на всю жизнь усвоены ее младшей дочерью Елисавет.

В шестнадцать лет она отдала свое пылкое сердце и не слишком дорого ценимую невинность тридцатилетнему Александру Бутурлину, гоф-юнкеру ее двора. Прежде он был солдатом гвардии, определенным в Морской шляхетский корпус. Вышел оттуда мичманом и оказался взят царем Петром в денщики. Тогда-то и обратила на него внимание рано повзрослевшая девочка-царевна. Однако, прежде чем достаться ей, Бутурлин сделался предметом кратковременного увлечения Екатерины Алексеевны. Наконец императрица им прискучила – и определила ко двору дочери. И это называется – пустила козла в огород.

Елисавет влюбилась смертельно и потеряла голову. Впрочем, она вообще ее легко теряла и никогда иначе как смертельно не влюблялась. Она находилась в таком угаре, что даже не сразу очнулась после смерти матери (Екатерина пережила мужа меньше чем на два года) и с трудом поняла, что она, Елисавет, больше не царская дочка. На престоле ее племянник – двенадцатилетний мальчишка Петр Алексеевич Второй, а она – просто какая-то там второразрядная принцесса.

А она-то еще потешалась над сестрицей Анной, которая смиренно вышла замуж за своего унылого голштинского герцогишку Карла-Ульриха! И что теперь? У Анны есть муж! Она герцогиня! А Елисавет?! Никому не нужное никто.

Конечно, матушка Екатерина в былые годы изо всех сил пыталась пристроить замуж и Елисавет. Мечты ее простирались далеко – в Версаль! Нет, а в самом деле, что тут такого? Если она, лифляндская крестьянка, а затем солдатская прачка, стала императрицей всея Руси, то почему ее дочери не сделаться королевой Франции? На всякий случай Елисавет быстренько познакомили с азами французского языка и выучили танцевать менуэт. В этом заключалось практически все ее образование – большего, по мнению заботливой матушки, невозможно было требовать от благовоспитанной принцессы!